Времена не выбирают - Мах Макс - Страница 94

– Что происходит?! Королева!!!

«251».

Последнее, что она еще успевала сделать, была еще одна – теперь уже точно последняя – корректировка курса: ей нужно было хотя бы немного изменить угол вхождения «Чуу» в атмосферу.

Теперь счет шел на секунды, а результаты зависели от множества причин, следствием которых будет простой и жестокий выбор между жизнью и смертью. Как быстро способен соображать капитан Джожайя и что он решит делать, если предположить, что он мыслит по-настоящему стремительно? Будет ли он стрелять по своим? Выдержит ли конструкция «Чуу» те запредельные нагрузки, которые он сейчас испытывает? Не рухнет ли энергетика яхты раньше, чем она достигнет атмосферы? Много вопросов без ответов, слишком много для одного перегруженного непомерным напряжением мозга.

Это были очень длинные, долгие секунды, каждая из которых была для Лики отрезком времени, способным вместить целую жизнь, и в то же время стать последней в ее жизни. Но боги империи и ее родной земной Бог были с ней. «Атр» огня не открыл, а «Чуу» не успел развалиться настолько, чтобы погубить такой красивый замысел.

«252».

«Чуу» вошел в границы атмосферы.

– Сброс! – скомандовала Лика, выбрасывая с гибнущей яхты, как сеятель семена, транспортные челноки, аварийные буи, сигнальные ракеты и множество других, в том числе и смертельно опасных, предметов, вроде ракет средней и малой дальности, с выставленным в качестве мишени имперским крейсером. За считаные мгновения в локальной зоне вхождения «Чуу» в атмосферу Той'йт возник хаос из множества стремительно перемещающихся во всех возможных направлениях целей. Разваливающаяся на ходу яхта лишь добавила к этому ужасу навигаторов еще несколько завершающих штрихов.

«Прощайте, милые!»

– Удачи всем! – крикнула Лика вдогонку уходящим в неизвестность людям, и в этот момент створки внешних ворот сорвало подрывом аварийных зарядов, и реактивный ускоритель с огромной силой, пробившей даже защиту салона, толкнул ее бот куда-то в глубину ревущей и взрывающейся атмосферы Той'йт.

Глава 7

ОДНА

«Ну что ты, милая, что? – Макс, ее замечательный Макс, самый лучший и самый желанный мужчина в ее жизни, с улыбкой шагнул к Лике, обнял за плечи и прижал к своей широкой груди. – Я с тобой».

«Ты со мной, я с тобой…»

Такие слова, произнесенные таким голосом, способны свести с ума. И даже то, что его объятие – «Боже, какие у тебя сильные руки!» – причиняет боль, пустяки. И боль уже не боль, а сладкая нега, и дыхание сбилось не оттого, что он ее так сжал, а от счастья.

«Умирать не страшно, – сказал Макс, обнимая ее еще сильнее, как будто хотел втиснуть в себя, слиться с ней, стать одним целым. – Вот увидишь!»

«Увижу, конечно, увижу, славный мой Макс, сильный мой Макс, Макс, который всегда прав». Вот если бы он еще ее поцеловал…

И он поцеловал ее в губы, и дыхание прервалось окончательно. Но что за нужда дышать, когда его серые глаза заглядывают прямо в сердце, как будто говоря: все будет хорошо.

Все будет хорошо…

Но нет, ничего уже не будет хорошо, потому что это не Макс сжимает ее в своих объятиях, а смерть. А смерть – это полное и окончательное завершение всего и ее личного времени тоже. Впрочем, ей это было уже неважно. У Лики не было сил даже на сожаления. Она растратила их все без остатка, пока была еще способна на борьбу. А теперь не было сил, не было желаний, и воли совершить что-нибудь еще не было тоже.

«Бессмысленное трепыхание лишь умножает энтропию Вселенной».

Кто сказал?

«Неважно».

Макс оказался прав: умирать было нестрашно. Ее страх умер раньше ее.

«Прости, Макс…»

Апатия уже почти справилась с ней, уводя, как дантовский Вергилий, в бесконечный лабиринт забвения, но имя Макса заставило встрепенуться усталое сердце.

«Макс…»

Чаще забилась загнанная птица в груди, и сквозь туман умирания ударил яркий свет жестоких, как сама жизнь, но жизнь же и означавших фактов. Первой пришла боль. Она окатила Лику волной крутого кипятка, заставив вздрогнуть и застонать. А потом Лика ощутила свое пересохшее горло и горечь густой вязкой слюны, скопившейся во рту. Стон сорвался с губ и тут же вернулся обратно, отразившись от лобовой брони ее шлема. И тогда к ней вернулось зрение. В клубившейся перед глазами мгле расплывалось задавленное какой-то мутью изумрудное сияние. Еще не понимая, что означает этот размытый огонек, но уже возвращаясь в себя, обретая сознание, Лика несколько раз моргнула, пытаясь прояснить зрение. Взгляд ее действительно прояснился, но одновременно она поняла, что левое веко почти неподвижно, наполовину закрывая слезящийся глаз.

«Что за…»

Но думать о том, что это означает, не было времени, потому что ударом молнии пришло понимание: «Кислород!»

Изумрудный огонек в нижней левой четверти лицевого щитка был сигналом системы жизнеобеспечения и означал он, что регенератор дыхательной смеси вышел из строя. Почему? Как это возможно? Хорошие вопросы, но не тогда, когда счет идет на секунды, на те секунды, покуда в ее крови еще остается хоть какое-то количество кислорода. Впрочем, с Маской…

«Господи!»

Но и на это у Лики уже не было времени. Вполне возможно, что ее поезд уже и вовсе ушел, однако сдаваться без борьбы было бы неправильно. Впрочем, и на то, чтобы сформулировать такие вот мысли, времени не было тоже, да и неспособна она была сейчас на какое-либо умственное усилие. Все было просто, даже примитивно. Не мысль и даже не эмоции, а инстинкт заставил Лику действовать еще раньше, чем она смогла выяснить, что же с ней происходит, понять, где она находится, и вообще вспомнить хоть что-нибудь о том, что случилось до того, как она собралась умирать.

Она попробовала пошевелиться и сначала с удивлением, а потом с упавшим на нее, как обвал, ужасом обнаружила, что не может этого сделать. Лика забилась в чем-то, показавшемся ей на мгновение щупальцами спрута, стремительно впадая в панику, вызванную страхом неизвестности, и едва не потеряла тот и без того весьма условный контроль над собой, который успела обрести мгновением раньше. Неизвестно, чем бы все это кончилось, но, на счастье Лики, система принудительной иммобилизации почувствовала ее стремление освободиться и, сопоставив желание человека с отсутствием объективной информации о скорости перемещения в пространстве и векторах действия центробежной и центростремительной сил, ну и, естественно, силы инерции, отпустила «захват». Опутывавшие Лику щупальца исчезли, и она сразу же всплыла, причем не фигурально, а в самом прямом смысле этого слова. Однако на невесомость это было не похоже. Вокруг царил мрак, но среда, в которой находилась Лика, очевидным образом обладала определенной, можно даже сказать значительной, плотностью, как… Как вода?

«Я в воде? Под водой?»

И в этот момент Лика осознала, что одета в космическую броню – а вопрос «почему?» ей и в голову не пришел – и мысленно приказала вычислителю включить прожектор. Прожектор включился, но не сразу, что Лика отметила краем сознания, как нечто аномальное, и светил так слабо, что, даже не задумываясь о том, что бы это могло означать, она испытала приступ острого раздражения. Однако прожектор все-таки ожил, и в его свете Лика увидела, что действительно находится под водой, причем, по-видимому, на большой глубине, потому что вода, во-первых, была очень холодной – Лика, наконец, обратила внимание на дисплей с выведенными на него данными внешних детекторов – а во-вторых, вокруг было подозрительно темно. Ущербный луч света, исходивший из надлобного возвышения ее шлема, едва пробивал зеленоватый мрак на два, максимум на три метра.

Между тем дышать стало уже практически нечем, и Лика постаралась как можно быстрее выбраться на поверхность. Тут, однако, она узнала о существовании еще нескольких серьезных проблем. Тяжелая броня флотского образца – а Лика отчего-то точно знала, что это именно «Пингвин» – называлась тяжелой не зря. Она действительно была несколько более тяжелой и громоздкой, чем хотелось бы, если ты намереваешься действовать не в открытом космосе и даже не по горам переть, а плавать в море. Теоретически этот недостаток боевого скафандра вполне компенсировался наличием экзоскелета и реактивных толкателей в сапогах и спинном горбе. Однако толкатели, как сразу же стало ясно, не работали вообще, а экзоскелет если пока и тянул, то явно действовал в замедленном темпе и хорошо если в треть своей стандартной мощности. Он был какой-то вялый и неуклюжий и запоздало реагировал на приказы ее тела. Впрочем, и с телом происходило что-то неладное, думать о чем сейчас просто не было ни сил, ни времени. Если правая рука работала вполне сносно, с силой загребая темную, пузырящуюся воду, то левая, наоборот, практически не действовала, так что и без того «больной и увечный» экзоскелет едва-едва двигал Лику вверх, не столько помогая плыть, сколько мешая. С ногами тоже был непорядок, но правая – тяжелая и какая-то ватно-вялая – все же действовала, хоть отчасти облегчая нечеловеческий труд Лики, пытавшейся, несмотря ни на что, выбраться на поверхность. Ей было очень трудно, и все-таки она упорно шла вверх, карабкалась изо всех сил, прорываясь, вернее, протискиваясь сквозь плотную темную воду, продавливая сквозь нее свое тяжелое, неловкое тело. В ушах стоял глухой гул, сквозь который частили барабанные удары надрывающегося в упорной борьбе сердца, а глаза застилало кровавое марево. Лика уже ни о чем не думала, если даже допустить, что минуту назад, очнувшись под водой, все-таки хоть что-то воспринимала сознательно. Вверх, к поверхности, к воздуху ее вели сейчас одни только инстинкты, звериная воля к жизни, отчаянная сила, обитавшая, кажется, даже не в мозгу Лики, стремительно теряющем последние остатки осознанного контроля над чем бы то ни было, а в ее безумно гордом сердце.