Времена не выбирают - Мах Макс - Страница 118

Она отказалась и от ванны и от ужина – или это должен был быть завтрак? – и в клинический блок согласилась пойти, но не теперь, не сразу, а потом и даже к Камню не бросилась, хотя в другой ситуации именно это в первую очередь и сделала бы. Лика только коротко обнялась с Викой («Убери живот, королева!», «На себя лучше посмотри!») и Йфф, совершенно растерявшейся, в отличие от дамы Э, при виде нынешней Лики, и отправилась на встречу с Ци Ё, которая передала – через дворецкого! – что навестит «тетушку» Нор в «Прозрачных покоях».

– Только не порежьтесь, – хмуро напутствовал ее Виктор. – Декор, хрен бы с ним! А вы обе мне все-таки не чужие.

– Не дрейфь, фельдмаршал, – нарочито бодро и ровно в его собственном стиле ответила Лика, направляясь к выходу. – Все будет пучком!

На самом деле никакого особого оптимизма по поводу этой встречи Лика не испытывала, и, по-видимому, не она одна. Взгляды Макса, который изначально настаивал на том, что первым поговорить с дочерью должен он сам, Вики и Йфф говорили сами за себя. Но, по мнению Лики, в сложившихся обстоятельствах основная ответственность лежала все-таки на ней, и она обязана была попытаться справиться с проблемой сама.

«Не попытаться, а справиться», – поправила она себя.

– В семь утра, – сказала Лика вслух, доковыляв наконец на глазах у всех до люка, декорированного под деревянную с позолотой дверь, – на нашем обычном месте, в Буковой гостиной, завтрак и выпивка за счет короны, и разговоры до победного конца, а пока прошу простить покорно, личные дела.

Она вышла из гостиной, прошла по пустынной галерее, даже не обратив внимания на чарующий вид открытого космоса, казалось, и в самом деле лежавшего сразу за тонким стеклом длинного и высокого панорамного «окна», и вошла в сверкающее великолепие «Прозрачных покоев», где между граненых хрустальных колонн застыли в ожидании две высокие стройные фигуры, одна – во всем («И сколько этого всего?») белом, и вторая – во всем синем.

– Здравствуй, Ци Ё.

Лика смотрела на девочку, но видела сейчас ее мать. Конечно, тогда, когда та вызывала на смертельный поединок своего двоюродного деда, младшая Ё была старше. Однако родовое сходство было поразительно, а прошедшие со дня гибели матери дни, казалось, его только усилили. Ци Ё повзрослела. Или, лучше сказать, возмужала?

«Пожалуй, что так».

– Здравствуй, Ци Ё, – сказала Лика, отметившая, несмотря на овладевшие ею мысли, что девочка пришла не одна.

– Здравствуй, Нор, – ответила Ци Ё, чуть склонив голову.

Взгляд ее был спокоен, почти равнодушен, но Лика не сомневалась, что девочка уже увидела все, что могла и должна была увидеть.

– Кто ты такой? – Лика не удостоила парня взглядом, а голос ее был холоден, и говорила она на грубом первом уровне выражения.

– Мичман Джи, ваше величество. – Надо отдать должное, голос мичмана не дрогнул, что говорило в его пользу.

– Внук герцога Йи?

– Так точно, ваше величество.

– Так почему же ты все еще зовешься Джи? – Лика по-прежнему смотрела только на Ци Ё, но парень, судя по голосу, умел держать себя в руках.

– Между мной и титулом семь других претендентов, ваше величество. Возможно, кто-то уцелел.

– Оставь нас, Джи, – сказала Лика, решив, что тема исчерпана. – И забудь то, что видел. Если барон Счьо узнает, что ты болтал лишнее, он повыдергивает тебе все, что торчит, и ты не сможешь больше ласкать мою дочь.

Она ничего к этому не добавила и, по-видимому, правильно сделала, потому что, когда люк за мичманом закрылся, Ци Ё смотрела на Лику несколько иначе. Совсем чуть-чуть, но для тех, кто понимает, достаточно.

Они стояли на гладком, полупрозрачном, как поверхность замерзшего озера, полу среди хрустальных колонн, под искрящимся льдистым куполом потолка, и молчали. Их разделяли не только несколько жалких шагов, но нечто гораздо большее, от чего веяло смертельной стужей. Победить этот холод, казалось, совершенно невозможно, но Лика знала, что обязана это сделать. А как, это уже совсем другой вопрос, но, уже приближаясь к «Прозрачным покоям», Лика поняла, что в этом деле, как и в некоторых других делах, разум плохой помощник и должен отступить, предоставив право действовать инстинктам, звериному чутью ее сердца, которому чем дальше, тем больше она училась доверять.

Лика посмотрела девочке в глаза и отпустила лицо. Держать такие удары Ци Ё еще не умела. Ее взгляд дрогнул.

– Счастливым быть легко, – сказала Лика ровным голосом. – А несчастным быть нельзя.

Она была почти уверена, что Ци Ё знает эти стихи, не может не знать, потому что Макс наверняка не раз и не два пел ей и ее матери эту песню. И она не ошиблась, взгляд девочки поплыл.

«Прости меня, родная. – Сердце Лики обливалось кровью, и слезы стояли в горле, не способные пробиться через заслон воли к глазам, но дело сделано еще не было. – Я знаю, это дешевый трюк, но что еще я могу для тебя сделать?»

– Эта рука, – Лика коснулась пальцами правой руки своего левого плеча, – не желает мне повиноваться. Я не могу ее поднять, как ты видишь. – Она, не отрываясь, смотрела в глаза Ци Ё, взгляд которой теперь метался между ее кривыми губами и левой рукой. – Есть два способа решить проблему, – холодным «сухим» голосом продолжила она. – Это – первый.

Пальцы Лики скользнули по висящей плетью руке, как будто погладили ее, и, спустившись вниз, охватили запястье.

– Вот так! – И она рывком вздернула свою левую руку вверх.

Зрачки Ци Е расширились и потемнели, такой грозовой синевы Лика в глазах девочки Ё еще не видела.

– Но есть и другой путь. – Лика разжала пальцы, и несчастная рука сразу же упала вниз. Упала, качнулась и замерла.

«Как маятник, – машинально отметила Лика. – Как маятник испорченных часов».

И образ этот неожиданно породил волну гнева невероятной силы, которая прошла через ее душу, сжигая по пути весь сор запретов и того, что называется здравым смыслом, разрушая все преграды, сметая все и вся, кроме того единственного, что является самой сутью человеческой личности.

Вообще-то Лика не собиралась совершать невозможного, всего лишь вывести из показанного ею простой, можно даже сказать, дешевый пример, из тех, что так любят настоятели маленьких храмов в Северном Ахане. Что-то типа «делай, что можешь, но делай, а не плачь», но все вышло не так, как она думала, потому что разум уже отступил в сторону, уступив место инстинктам самки, сражающейся за своего звереныша. Сейчас, в это именно мгновение, ее чувства вырвались на свободу, разорвав тесный мир рационального мышления, и Лика почувствовала, что нет в мире того, что бы она не сделала – не смогла сделать – для этой девочки. Ничего! И не раздумывая над тем, что она делает, не отдавая себе отчета в том, возможно ли то, на что толкали ее ненависть и любовь, Лика напряглась и двинула левую руку вперед. Это был непомерный труд, потребовавший всех сил, которые еще оставались в ее искалеченном теле, и оплачен он был невыносимой болью, но рука дрогнула и пошла вверх. Пот и слезы текли по ее обезображенному лицу, следить за которым у нее просто не было сейчас сил, но рука неуклонно шла вверх.

– Не надо! – Это кричала не Ци Ё, это кричала душа этой маленькой женщины, уже, казалось, бесповоротно вставшей на «путь Быка».

– Надо! – прохрипела Лика, глядя сквозь кровавый туман в глаза девочки, которая никогда уже не станет очередной жертвой аханского Зверя.

Она пошатнулась, но Ци Ё была уже рядом и, обняв за плечи, прижалась к Лике, удерживая от падения.

– Ты… – Голос не слушался ее, но Лика все-таки смогла, пусть и шепотом, сказать то, что хотела: – Ты все правильно поняла, милая. Все.

– Прости, – сказала девочка, прижимаясь к ней еще сильнее. – Прости, саима,[154] теперь я действительно все поняла.

«Малый дом», милый дом… Выяснилось, что Лика успела соскучиться по этому месту, которое – причуды ли это человеческой психики, или выверты ее личной извращенной души? – неожиданно оказалось единственным местом во Вселенной, где она чувствовала себя дома. Впрочем, чему удивляться? До встречи с Максом, до начала ее головокружительного квеста к заоблачным – «Вот уж воистину!» – высям Аханской империи у Лики не было нормального дома, своего постоянного и любимого места в огромном, но не принадлежавшем ей мире. А здесь, на космическом крейсере, она впервые стала самой собой. Здесь, в «Малом доме» превратилась в графиню Ай Гель Нор, была счастлива, как никогда в жизни, скрывалась от врагов, просто жила.