Особенности международной рыбалки - Торин Александр - Страница 2

– Ну и что это должно означать? – растерянно спросил Женька.

– Сам знаешь…

– Роса? – сглотнул он слюну.

Крепкий кофе был примерно наполовину разбавлен хорошим коньяком. Гремучая эта смесь была любимым похмельным напитком Женьки под кодовым названием «Утренняя роса».

– Сейчас, – Женька начал суетиться. – Вы без меня не пейте. Я быстренько, только куртку найду.

Добыча уже прочно сидела на крючке. Аккуратно подвести ее к дверце микроавтобуса теперь не представляло никакого труда.

У Шурика дома горел свет. Там назревал семейный скандал.

– Господи, за что это мне! – возмущалась Маринка. – Опять ты со своей рыбалкой, а сам уже третью неделю обещаешь, что спилишь засохшую ветку на пальме. Дождешься, она свалится соседям на голову, и нас засудят!

– Девочка, ты же знаешь, как я тебя люблю, – расслабленно отвечал Шурик.

– Знаю, знаю. А вы мне все до смерти надоели, слышите! – Маринка, хотя и ругалась, запихивала в сумку теплую рубашку. – Ведь он вчера, когда со дня рождения приехал, все стонал, что простудился насмерть, потом выжрал полбутылки коньяка и всю ночь храпел, как питекантроп. Сколько это может продолжаться?

– Он сказал: «Поехали», – в руках у Шурика был пластмассовый холодильник, в недрах которого призывно позвякивало.

– Если сегодня вечером от тебя будет пахнуть спиртным… – Маринка задумалась, пытаясь придумать, что же именно тогда произойдет. – Чистить свою вонючую рыбу будешь сам! С меня довольно!

– Ах, женщины, – вздохнул Шурик. – Прекрасные, но изнеженные, а потому – чудовищные создания. Разве может сравниться любовь к женщине с суровой мужской дружбой.

– Как я посмотрю, географическая близость к голубым кварталам Сан-Франциско для тебя явно даром не прошла, – заржал Женька.

– Господи, нигде нет покоя моей душе. Всюду гнусные злопыхатели. Поехали лучше за Лариосиком, а то клев пропустим.

3

– Мать честная, это что еще за явление природы? – Женька от удивления подавился «Утренней росой».

Рядом с Лариосиком, по грудь утопшим в тумане, смутно видна была голова Уфука, выпускника политеха в Анкаре. Лариосик как-то похвалялся тем, что сбил своего сослуживца с праведного мусульманского пути: приучил пить грузинское вино.

Справа от Уфука туман рассекал его пожилой папа, приехавший навестить сына. Папа был одет в белые шаровары и темный пиджак с позолоченными пуговицами военно-морского образца, на голове у него тускло мерцала малиновая феска, а в правой руке кастаньетами клацали черные четки. В левой руке папа держал две бамбуковые удочки.

– Гюнайдын, – жизнерадостно развел руками папа.

– Мужики, я вам сейчас все объясню. Я Уфука еще в пятницу пригласил, – смущенно начал бормотать Лариосик. – А у него папа гостит, ну и сами понимаете, неудобно…

– Ну да, соседи все-таки. От Батума до Стамбула рукой подать, – саркастически поджал губы Шурик. – Русским ногой под зад дали, теперь укрепляем, так сказать, культурные связи с ближневосточным зарубежьем.

– Да ну вас, – зашипел Лариосик. – Неловко. – Плиз, – показал он на заднее сиденье. – Уфук, итз окей. Ребята, подвиньтесь, что вы расселись, честное слово.

– Тешекюр, тешекюр, – обрадовался турок в феске.

– Взятие Измаила в миниатюре, – вздохнул Шурик.

– Ишмаил, – закачал головой папа в феске с четками. – Сенлибенли.

– Ну, понятное дело, Истанбул.

– Иштанбул, – согласился папа.

– Господи, как башка трещит, – страдальчески скривился Серега.

– Башка, – радостно улыбнулся папа.

– Цай, – зацокал Серега. – Султан-паша.

– Султан, – еще более обрадовано повторил папа.

– Ну все, общий язык найден, – констатировал Женя. – Угощайтесь, – он расщедрился и налил в стаканчик «Утреннюю росу». В салоне сильно запахло коньяком.

– Хайыр! Бююк утандыр! – побелел отец.

– Серый, слушай, я тебя умоляю, – Лариосик схватился за сердце. – Не здесь, не сейчас! Дайте папе акклиматизироваться, он же непьющий по религиозно-этическим соображениям!

– Ну вот, приехали! – Женя с явным разочарованием вылил кофе обратно в термос. – Ты уточни, по этическим или по этническим?

– Филолог ты хренов. Ты бы на себя посмотрел, – неодобрительно поморщился Шурик. – Жирный, как боров, заработал мешки под глазами, весь из себя небритый, да и пьешь какую-то дрянь. Еще «Утренней росой» ее обозвал. А у меня с собой перцовочка, сам делаю, – Шурик приоткрыл пластмассовый холодильник.

Турецкий папа закатил глаза и начал перебирать четки.

– Если это – мелкая месть, то глупо и пошло до безобразия – обиделся Лариосик.

– Помяни мое слово, – Шурик наклонился ко мне, – добром это не кончится. У меня этот чурка в феске вызывает дурное предчувствие.

– Кстати, чурка не от турка ли происходит? – задумался я над проблемами языкознания.

– Возможно, – Шурик нервно вытащил из кармана брюк пачку «Беломора» – откуда он доставал его в Калифорнии, оставалось загадкой. – Я их насмотрелся на святой земле. Он вот так сидит, четки перебирает, а потом достал нож и тебе в спину. Или еще хуже, динамитом обмотался, и в клочья. Ему-то что, шахиду, в рай к гуриям, а нам, неверным, подыхать, как собакам.

Шурик несколько лет жил в Израиле и служил в Южном Ливане. Судя по всему, он знал, о чем говорил.

– Шахид! – радостно подтвердил папа и произнес что-то длинное.

– Отец говорит, что в русском языке много турецких слов, – перевел Уфук.

– Спроси у него, а он про Шипку слышал? – зевнул Серега.

– Мужики, кончайте заниматься великодержавным шовинизмом, – Лариосик явно чувствовал себя не в своей тарелке.

– А что? – Женька раздухарился. – Вот у меня картина висела, «Запорожцы пишут письмо турецкому султану».

– Мирный-то он мирный, а про шахида сразу усек, – прошептал Шурик.

– А шахид это кто? – тоже шепотом спросил я.

– Ну этот, мученик за веру, типа солдат, погибший в бою с неверными или камикадзе, которые себя взрывают. У них все просто – погиб за Аллаха, и сразу в рай, прохлада, фрукты и гурии.

– Валлах, – насторожился папа.

– Нет, просто сказки тысячи и одной ночи в миниатюре, – Женька налил себе еще кофе.

– Папа просит остановиться, – смутился Уфук. – Время утренней молитвы.

– Алла акбар, – мелодично запел папа, совершая намаз. Словно по волшебству, над горами появился первый лучик солнца.

– Его папа тоже был турецким подданным, – сделал индуктивное обобщение Шурик и зевнул. – Вот так в Тель-Авиве, в торговом центре, толстый мужик с черными усами вдруг истошно орет «Алла!» Не дожидаясь «Акбар» и взрыва, на усатого идиота накидываются охранники. А он турист из Житомира, усатый этот, жена его Алла в ювелирном магазине потерялась. Короче, ехать надо, весь клев пропустим!

4

Найти озеро Лох-Ломонд было непросто. Никаких указателей на дороге даже в помине не было. Туман висел клочьями, дорога была узкой, редкие домики прилепились к отвесному склону, ни дать, ни взять горный аул.

Турецкий папа начал нервничать. Нервозность передалась сыну, а затем и всем нам.

– Шурик, – я начал заводиться. – Ты нас всех сюда заманил, Сусанин хренов, давай теперь, руководи.

– Кажется, направо. Стой! Нет, я не уверен. Налево!

– Мы ползли вверх по проселочной дороге.

– Мужики, – проснулся Серега. – Что это?

– Где? – я судорожно нажал на тормоз. – Что?

– Сюр… – закашлялся Серега.

Из тумана выступала доска, висевшая на двух проржавевших цепях. На доске по-русски, игривыми завитушками было выгравировано: «Наша Дача».

– И здесь русский дух, – Шурик закурил очередную папиросу. – А уж что в салоне краем родным пахнет, это Жеке надо спасибо сказать. Нет, это же надо, чтобы русский человек вместо водки по утрам хлестал коньяк.

– Ни фига себе, надымил здесь «Беломором» и еще возникает! – огрызнулся Серега.