Мы-русские, других таких нет - Торин Александр - Страница 20

— Убирайся, — я схватил щетку с колючими пластиковыми усами и ткнул ее еноту в морду. — Брысь! Черт бы все побрал, — В последний раз я видел пьяное животное на картошке в Подмосковье, тогда однокурсники коварно напоили ежа. Еж этот был слюнявым, слезливо-сентиментальным, и, насколько я помню, представлял собой весьма жалкое зрелище. — Ах, Патрик, Патрик… Скунсы стаями пойдут, как же! — Мне стало обидно, и, схватив садовый шланг, я устроил еноту холодный душ.

— У-угх, — зверь посмотрел на меня вполне укоризненно, и, поднявшись на лапы, нетвердо полез на забор, обламывая ветки на кустах и тем самым производя жуткий треск.

— Пшел вон! Пшел!

— Ррр! — Енот кровожадно оскалился, но, уворачиваясь от струи, свалился с забора к соседям.

Дрожа от холода, я обошел сад и убедился в том, что алкогольная приманка сожрана до остатка, опрокинуто мусорное ведро, пакеты с мусором разорваны, а содержимое их разбросано по участку. Ни одного бесчувственного скунса в окрестности моего участка при этом категорически не наблюдалось.

— Нет, вся эта ерунда не работает! К чертовой матери! Отравлю их! Их же проклятым печеньем. Печенье! — осознал я. — Вот моя надежда и опора.

Когда— то смотрел я по телевизору замечательный старый американский фильм, начала семидесятых годов. Там девушка, переночевавшая у правильного молодого человека, с утра печет ему печенье, и подмешивает в тесто марихуану. К молодому человеку как раз приходят родители, все ссорятся, чуть не убивают друг друга, но, стоит им откушать печенья, как наступают рай и всеобщая любовь на земле…

К сожалению, розовые семидесятые, и даже восьмидесятые, и, что уж там говорить, девяностые уже прошли. О марихуане речь идти не могла, так что мне оставалось одно: подмешать в печенье грубое пролетарское зелье — слабительное.

Задача, стоявшая передо мной, отнюдь не была простой. Мне предстояло найти сильнодействующее средство, к тому же не обладающее горьким вкусом или подозрительным запахом. Наконец, после почти целого дня попыток и неудач, я, как мне показалось, добился удачи. Патентованное средство от запоров «Тройного действия», судя по рекламе, могло пронести мертвеца. На вкус оно было сладковатым, как разбавленный сахарный сироп. Мука, Яйцо, Какао… Слабительные пирожные-печенья оказались пышными, и вообще явно удались на славу.

Оставалось только найти исполнителя моего коварного плана. И, чем больше я думал о кандидатуре, тем больше укреплялся в мысли о том, что лучше Марика мне никого не найти.

Курчавый, похожий на библейского отрока, Марик, был сыном моих хороших знакомых, живших в нескольких минутах от моего дома. Папа его, благодаря своему непутевому наследнику, стал преждевременно лыс и циничен, мама напоминала изможденную узницу Освенцима. Словом, Марик был одним из тех самых l'infante terrible, которые вдохновляли поэтов и писателей на мрачные и саркастические пророчества, а учителей доводили до самоубийства.

Недаром Марика за последний год выгнали подряд из пяти или шести школ. По слухам, последней своей учительнице он подложил под стул самодельную бомбу, которая взорвалась ко всеобщему удовольствию во время урока, причинив преподавательнице легкие тазовые ранения. К чести Марика, он вышел сухим из воды, доказав свое дутое алиби и избежав колонии для несовершеннолетних.

Мне приходилось быть осторожным — родители Марика и так находились на грани нервного расстройства. Поэтому, пришлось сочинять целую историю, типа того, что я в отпуске, и как раз забираю сына знакомых из школы, в которой учится Марик, так что могу его прихватить и завезу домой…

Стоит ли говорить, как вдохновлен оказался курчавый бесенок моей идеей. Он корчился от смеха на заднем сиденье моего автомобиля, но спустя пять минут подошел к делу весьма прагматически.

— Сорок долларов на карманные расходы, — диктовал мне Марик свой ультиматум. — Плюс, мое условие: «Плэйбой» за ваш счет, поступает в мое личное распоряжение. Хорошо было бы еще пневматическое ружье…

— Еще одно слово, и я найду более сговорчивого помощника, — пригрозил я.

— Дело в шляпе! — презрительно поджал губы Марик. — Сорок баксов, «Плэйбой», бутылка Бренди «Братья во Христе», и можете на меня положиться.

— Сорок баксов плюс «Плэйбой» — прорычал я. — И это мое последнее условие.

— По рукам! — Курчавый чертенок снова начал гадко хихикать.

Несмотря на «Плэйбой» с пышной и грудастой блондинкой на обложке, и две хрустящие бумажки по двадцать долларов, меня не оставляла тревога. Марик исправно исчез с печеньями, вернулся налегке. Но как я мог гарантировать, что мое слабительное средство не исчезло в ближайшем мусорном баке?

У соседей явно ничего не происходило. Вернее, скауты продолжали заниматься бодрой строевой подготовкой. К вечеру, вдохновленный равнениями налево, я позвонил Патрику, злорадно сообщив о полном фиаско его гениального плана.

— Да, про енотов я как-то не подумал, — расстроился Патрик. — Ну кто же знал, что скунсы к тебе этой ночью не пришли… Хотя… Слушай, у меня для тебя есть потрясающая идея. Я только что прочел в новостях, — Патрик, похоже, снова издевался надо мной. — Скунсы обожают фруктовый йогурт фирмы «Йоплат». Он в таких конусообразных стаканчиках продается. К твоему сведению, в Америке большой скандал: животные засовывают свои мордашки в баночку, дабы вылизать остатки божественной массы, и застревают. Видимости никакой, воздуха не хватает. Погибель, одно слово. Так вот, только что по «СИ-Эн-Эн» выступал представитель фирмы, они теперь на пластиковых стаканчиках делают выступы, чтобы скунсячьи лапки могли найти точку опоры. Еще, на дне баночки поместили предупреждающую надпись красным цветом.

— Ну да, — Желчь ударила мне в голову. — Дорогой Скунс! Помни, засовывание головы в пластмассовую баночку нашей фирмы опасно для здоровья и может вызвать удушье!

— Не надо надо мной издеваться, — рассердился Патрик. — Я не идиот. Надпись не для скунса, а для человека. А написано там: «Дорогой покупатель! Помни, что скунсы любят засовывать…». Да ну тебя, не веришь, включи «Си-Эн-Эн», или залезь на Интернет.

— О, Кей, спасибо за идею, — пробурчал я.

Через пятнадцать минут я уже несся в ближайший магазин, так как информация, сообщенная мне Патриком, оказалась правдой от первого и до последнего слова. Скандал с задыхающимися от удушья скунсами, похоже, даже затмил разборки с сексуальными безобразиями американского президента, не говоря уже о прочих малозначительных событиях, происходящих вне границ великих и могучих Соединенных Штатов.

Йогурт в конусообразных баночках я нашел без труда. Некоторое время я сомневался, какой именно сорт выбирают привередливые скунсы, но, отчаявшись купил все имеющиеся в наличии сорта: персиковый, банановый, клубничный и голубичный. Все баночки были исправно разбавлены самой ядовитой водкой в окрестностях Сан-Франциско, и выставлены во дворе.

Я всеми силами старался не погрузиться в сон, но увы… Разбудило меня фырканье, громкое и переходящее в хрип.

— Сидоркин, мать твою, кончай храпеть! — разозлился я, вспомнив военные сборы, в раздражении свалился с дивана, окончательно проснулся, и, накинув халат, осторожно вышел во двор.

— Ах ты, какая зверюга. — Служба новостей и общество охраны природы не обманывали — скунс засунул морду в конусообразную банку, и, казалось, хрипя задыхался. — Тише, дурачок, — я стянул пластиковую коробочку, обнажив лунному свету греховно измазанную в творожно-кефирной массе симпатичную востроносую мордочку.

Хрип прекратился. Скунс крепко спал, слезы катились из его глаз, и мне стоило значительных душевных мук распрощаться с этим животным, подкинув его на соседний участок.

Ну что же, я сделал все, что мог. Как ни странно, спать мне расхотелось, и я работал до четырех тридцати утра.

К пяти часам у соседей начало происходить что-то странное. Стоны, хриплые и чмокающие похрюкивания, всхлипывания. Потом завыла сирена, еще одна. Потом что-то возбужденно объяснял по-китайски женский голос, мигали на стене голубовато-красные маячки полицейских машин, а к семи часам утра все стихло.