Мы-русские, других таких нет - Торин Александр - Страница 11

Когда старый год уходит в небытие, каждым из нас овладевает грусть, смешанная с тревогой. С одной стороны, всматриваясь в прошлое, понимаешь, что жизнь не удалась, или удалась, но не так, и в целом, прожита напрасно, с другой — слегка опасаешься того, что готовит год грядущий. Уж не был бы он хуже прошедшего. Компания замолкает, и, отводя друг от друга глаза, погружается в оцепенение.

— А не выпить ли нам, не проводить ли уходящий год? — Миша — бывший шофер проявляет необходимую народную смекалку, и все заметно оживляются.

— Будем здоровы…

— А у меня есть сюрприз. Кто хочет палочку здоровья? — Миша-шофер вытаскивает из кармана пачку настоящего «Беломора».

— Ух ты, елки-палки, а ну давай сюда, — Сахрат нетерпеливо сплющивает папиросу и жадно закуривает. — Ну, спасибо, удружил.

— Мне тоже, если можно, — Андрей Бородин обращается с беломориной любовно, он нежно ее оглаживает, нюхает табак, и только потом затягивается, прикрыв глаза. — Дукатская. Но все-таки, Питерский, фабрики Урицкого, получше.

— Где достал? — Сахрат хватает Мишку-шофера за рукав.

— Достал… Да если бы ты знал, сколько мне этот Беломор крови стоил. Друзья несколько коробок послали, почему-то через Венесуэлу. И вот, представляешь, на таможне вскрыли и обалдели от такой наглости. Ящик из Венесуэлы, и весь набит какими-то странными косяками. Каких только анализов не делали, меня даже в русское консульство вызывали!

— Ты мне рассказываешь, — Сахрат презрительно морщится. — Мне год назад знакомые пару пачек привезли, я сажусь в машину, закурил, и вдруг за мной полицейский на мотоцикле с мигалкой. Руки заломил, наручники надел. Думал, я травку за рулем потягиваю. Целые сутки в полиции просидел, пока разобрались.

— Нет, — начинает смеяться профессор-академик. — Ну все-таки, как же они, эти американцы, медленно учатся. У меня же тоже был аналогичный случай, в конце семидесятых годов. Я тогда дымил как паровоз, и вот, черт его знает, чего кому в голову стукнуло, удалось поехать на международный конгресс в Италию. Доложился, туда-сюда, а организаторы вечером устроили банкет. Столы, вино, закуски, красиво все как в кино, черт бы их побрал. Выпили за процветание науки, закусили, и все буржуи начали дружно дымить.

— Это кто это дымить начал? — Саша Коган тоже взял папиросу в зубы. — Американцы? Брехня! Я в нашем заведении последний курящий. То есть, предпоследний, кроме меня дымит еще один чех, который в грузчиках. А урна — во дворе, напротив кабинета президента. У него окно стеклянное во всю стену, только я выскочу, он на меня уставится через стекло… Или меня уволят скоро, или надо бросать.

— Да тогда все они дымили, — профессор отмахнулся рукой. — Короче, вы же знаете, время тогда было суровое, командировочных только на билеты и хватало. А у меня с собой «Беломор». Ну, закурил я, смотрю — американцы прибалдели. То галдели все, а тут замолкли, и как-то отойти подальше норовят. Дым им, что-ли не нравится. Ну что же, неудобно стало, загасил я папироску, а они как в пепельницу уставятся…

— Да ну вас, Мальборо все-таки лучше! — Саша Коган, сделав пару затяжек, гасит свою папиросу.

— Не богохульствуй, — Сахрат начинает заводиться и у него на секунду прорывается кавказский акцент. — И не переводи добро зря. Что ты понимаешь? Нет, ты мне скажи, почему ты это говоришь!

— Ладно, ладно ребята, не будем ссориться, чего вы! — Мишка-шофер быстренько разливает по следующей. — Давайте я вам лучше анекдот на тему расскажу: Взлетает стратегический бомбардировщик, ребята, натурально, все бухие. Командир за голову хватается, будит штурмана. — Ты, — говорит, — карты не забыл взять? — Ой, товарищ капитан, кажись забыл. — Мать твою, опять по «Беломору» лететь придется.

— А чего ты смеешься? — Это Серега Мышкин, мой сосед. — Я ведь в стратегической авиации служил.

Сергей теперь большой начальник в одной из местных компаний. А начинал два года назад обычным программистом. Головокружительная его карьера началась в тот момент, когда Мышкин решил уволиться, и с тех пор его неуклонно продвигают по служебной лестнице.

— Да ну? Только не рассказывай мне, что вы действительно по «Беломору» летали, — ухмыляется Мишка.

— По «Беломору» не летали, на хрен он нужен, когда автопилот есть. Короче, мы были расквартированы в Калининграде, а учебные бомбометания делали на Иртыше. Команда — в пять человек. Вылетаем, ставим автопилот, и кидаем жребий, кому бомбы бросать. Кому выпало — единственным трезвым остается, выпивает граммов пятьдесят, ставит будильник и идет спать. Остальные — гудят до посинения, в карты режутся. Лететь-то до цели часов семь. Ну, значит, тот, кому не повезло, сбрасывает бомбы и ставит автопилот на обратный курс, а мы, пока назад на базу летим, просыхаем, чтобы не засыпаться. Очень мы эти учения любили…

— Мдаа… — Семен Александрович потирает лоб. — Сталинские соколы Брежневской поры… А если бы вы бомбу не туда спьяну уронили?

— Подумаешь, — это вступает в разговор Сахрат. — Бомбу… А ракету с ядерной боеголовкой не хочешь? Я ведь после физтеха в ракетных войсках служил, а первые наши ракеты на спирту работали. И вот, время от времени объявляется тревога, учебная или нет, никто не знает. Все сидят, нервничают. А спирт-то из двигателя надо сливать, доливать. И вся часть с ведрами, гудят до упора, после такой тревоги недели две все в лежку, включая старших офицеров. Потом кто-то умный понял, что если ничего не предпринимать, будет полный финиш, и придумал твердотопливный двигатель.

— Ха! Да кто же его придумал, если не ваш покорный слуга! Я же за это дело Ленинскую премию получил! — Это наш безработный профессор возбудился. — Да еще с какими приключениями. Если бы не я, Гагарин бы в космосе сгорел заживо, вояки же не понимали ни хрена, хотели использовать другую смесь, а в вакууме…

— Спасибо тебе, дорогой! — Сахрат, кажется, уже захмелел, это легко можно определить по все более явственно прорезающимся кавказским интонациям в его речи. — Ты, — он бросается Семену Александровичу на шею. — Ты знаешь, я больше не мог, печень болела, язва мучала, как эти твердотопливные появились, я вздохнул спокойно. Мне же еще год тогда служить оставалось, я бы наверняка помер…

— Спокойно, спокойно — профессор смеется. — Чего только не бывает в жизни! Я себя чувствую как хирург после успешной операции. Нет, все-таки стоит жить! Давайте что-ли еще по одной?

— Кстати, — Саша Коган морщится от опрокинутой рюмки. — Я совсем запутался. В Москве Новый Год случился одиннадцать часов назад. А мы с вами, хрен его знает где.

— В Москве — Сахрат грустнеет. — Вам-то хорошо, а я туда наверное больше никогда не попаду. Меня там в прошлом году на улице чуть не убили, в метро останавливали на каждом шагу, обыскивали. Говорят, лицо кавказской национальности. Если бы не американский паспорт… Противно.

— Эй, коллеги, а вы знаете, мы же чуть ли не самые последние на планете, встречающие Новый Год. — Это профессор сделал свое научное обобщение. — Ну да, мы же на самом дальнем западе. А часовая зона меняется посередине Тихого Океана…

— Мы — последние, оставшиеся на этой планете в прошлом году… — Андрей Бородин впал в прострацию. — Как динозавры…

— Ты чего? Какие, на хрен, динозавры? — Мишка-шофер с увлечением хрустит маринованным огурчиком.

— Я все понял! Я понял! — Андрей вдохновился. — Мне явилась истина.

— Что это ты там осознал, просветленный ты наш? — Иронизирует Сахрат.

— Мы — русские, других таких нет!

— Ну вот, в нашей среде завелись национал-шовинисты.

— Да нет же, я не о том. Я когда-то рассказик фантастический читал. Была там такая семья, где-то в Америке. Хоббиты, что-ли? Мутанты. Они когда-то облучились, еще при римлянах, и мутировали. Жили тысячи лет, по воздуху летали, приборчики разные придумывали. Папаня у них еще все время пьяненький ходил, научился дистанционно себе алкоголь в кровь закачивать.

— Хогбены, я эти рассказики помню. Они еще приезжего профессора уменьшили и в бутылочку засунули, — соглашается Саша Коган.