Мания расследования - Топильская Елена Валентиновна - Страница 3

— А вот если бы удалось ответить на вопрос, что за орудие использовалось для убийства, глядишь — и злодей бы отыскался, — заметила я. — Так что метод не такой уж и фантастический.

Горчаков пробурчал, что метод алгоритма напоминает ему старый анекдот про мышей, которые устали от притеснений хищников и обратились за советом к филину; тот приоткрыл один глаз и посоветовал им стать ежиками. Обрадованные мыши понеслись было исполнять, но на полдороге затормозили и вернулись узнать, а как же им стать ежиками?

Филин снова приоткрыл один глаз и устало сообщил, что они слишком многого от него хотят, поскольку он не тактик; он — стратег… Вот если бы придумали метод, как находить ответы на вопросы!

— Помнишь, мы на занятиях в городской предложили — чего придумывать какие-то мифические казусы с несуществующими убийствами? Давайте возьмем конкретный глухарь и раскроем с применением метода алгоритмов. Помнишь? — прищурился Горчаков, обращаясь ко мне.

— Помню, — кивнула я. — А помнишь, что нам ответили? Что их дело — не конкретные глухари раскрывать, а научить нас пользоваться этим замечательным методом.

— Да, и еще сказали буквально следующее, — давясь от смеха, добавил Лешка, — мол, до сих пор, когда вы версии по делу выдвигали, вы пользовались методом здравого смысла, так? А с появлением замечательного метода алгоритмов здравый смысл нам больше не нужен.

Наша разгоряченная десертными напитками компания просто легла от смеха, и только меня свербило. Я упорно пыталась свернуть разговор на возможность раскрытия любого преступления.

Кораблев из-за шторы пробормотал, что алгоритм действий следователя, как правило, простой — быстро выпить и убраться с места происшествия. Но под моим укоризненным взглядом признал, что это относится не ко всем следователям, а только к нерадивым, и не ко всем нерадивым, а преимущественно к мужчинам, и не ко всем мужчинам…

Потом оба представителя уголовного розыска высказались в том смысле, что если кто-то кого-то расстрелял из гранатомета в центре города, то, кропотливо работая, можно вытащить информацию об исполнителях и заказчиках.

— Но вот что делать с пропавшими без вести, для меня загадка, — Кораблев с таким удивлением уставился в свой опустевший бокал, как будто все оттуда вылакал какой-нибудь пришелец.

— Я тоже не понимаю, как потеряшки раскрываются, — поддержал коллегу Синцов, и я не выдержала — фыркнула. И это говорят люди, раскрутившие не один десяток преступлений, запутанных и на первый взгляд безнадежных, люди, размотавшие разные беспрецедентные козни буквально с нуля!

— Андрюша, а как вы заказные убийства раскрываете?

Синцов задумчиво посмотрел на меня сквозь бокал.

— Как-как… Там хоть труп есть, от которого плясать можно. Личность, про которую можно все узнать — враги там, друзья, скользкие темы… А если человек пропал, и все тут? От чего тогда плясать?

— От того же самого. У тебя есть такая же личность с врагами и скользкими темами, — пожала я плечами.

— Ну ты сравнила! Для начала — по потеряшке я даже не знаю, убит человек или сам гасится. Потом, если человека застрелили или подорвали, я даже по стилю убийства могу вычислить исполнителей. Ну, и свидетели иногда бывают. А по потеряшке?

— Но ведь есть кто-то, кто видел его в последний раз? Вот от этого и пляши.

— Эх, Маша, — положил мне руку на плечо Горчаков, — вечно ты все идеализируешь. А если к тебе дело попадет через полгода после того, как человек пропал? Каких ты свидетелей найдешь?

— Как это через полгода? — удивилась Лена Горчакова. — А как же?..

— А вот так, — ее супруг повернулся к ней. — Столько лет замужем за следователем, пора бы знать суровую правду жизни. Представь, что некому человека хватиться. Через три месяца кто-нибудь случайно заметит, что чувак пропал, пойдут в милицию, милиция будет еще пару месяцев голову морочить, что потеряшка вовсе не потерялся, а завис у бабы, например.

Лена вздохнула:

— Взял и оставил меня без идеалов. А я-то думала, что все тут же бросятся искать человека.

Горчаков обнял жену.

— Кто ж тебе бросится? Если только Машка. Но она одна. А в России каждый год пропадает больше двадцати пяти тысяч человек.

Лена Горчакова повернулась ко мне.

— Маша, но ведь из них, может, полпроцента убегают от жен или прячутся от кредиторов. Ну, может, еще кто-то умер от инфаркта на улице, а документов при себе не было… А остальных-то наверняка убили?

Я кивнула.

— И до всех этих убийств никому нет дела?

— Ну почему же, — Горчаков поцеловал ее в щечку, — вот тебе и Машке дело есть.

— Отстань, — Лена отпихнула тяжелого Горчакова, дышавшего ей в ухо коньячным ароматом, и с надеждой обратила взор в мою сторону.

Я вздохнула.

— Понятно, почему никто не хочет возбуждать дела по потеряшкам: это почти стопроцентный глухарь. Хорошо, если через полгода труп всплывет в какой-нибудь речушке и, если к шее камень не привязан, то дело тихо прекратят. А с чего бы он туда нырнул, в куртке и сапогах, это уже другой вопрос.

— Маша, — Лена Горчакова никак не могла успокоиться, видимо, это мартини бьянко так подействовало, — наверняка есть какие-то методические рекомендации, как такие дела расследовать…

При словах «методические рекомендации» представители прокуратуры и уголовного розыска зашлись в тихом алкогольном смехе. К ним присоединились эксперты. Все начали переглядываться, пихаться локтями, отпускать какие-то скабрезные шуточки, и мне стало обидно за методические рекомендации: бывало, что я вычитывала из них кое-что дельное.

— Ладно вам глумиться, — сказала я этому сборищу типов, у которых не было ничего святого. — Потеряшки ничем не хуже других дел. Просто по ним возни больше. А если взяться как следует…

Они перестали гнусно хихикать и уставились на меня. Возникла пауза. Потом Лешка прогундосил:

— Ты продолжай, продолжай, приятно слушать. Значит, если взяться как следует…

— Да, представь! — меня тоже занесло. — Человек не может пропасть бесследно. Если материальный объект существует в материальном пространстве, он всегда оставляет следы. Кто-нибудь обязательно что-то видел или слышал. В любом деле есть за что зацепиться, надо просто искать по-настоящему.

Они опять гнусно захихикали.

— Жаль, тебя Генеральный прокурор не слышит, он бы порадовался, — Горчаков скорчил мне рожу. — Может, ты хочешь какого-нибудь потеряшку порасследовать?

Вот это уже была провокация. Сейчас Горчаков скажет, что я ничем не отличаюсь от пропагандистов метода алгоритма, рассуждая абстрактно; а вот ты возьми конкретное дело и докажи, что человек не может пропасть бесследно и что добросовестный следопыт обязательно его найдет, было бы время и желание.

— А вот это уже провокация, — все-таки сказала я, и Горчаков тут же захохотал:

— Да я тебе сейчас в красках расскажу, как надо расследовать исчезновения людей. А как до дела дойдет — сдуюсь. Ну что, поспорим, что не всякого потеряшку можно размотать? Даже таким гигантам следствия, как ты?

Стеценко, трезво и внимательно следивший за развитием дискуссии, схватил меня за руку, но было поздно. Я успела открыть рот и произнести сакраментальное:

— Спорим. Всякого.