Мания расследования - Топильская Елена Валентиновна - Страница 24

— Мало ли… — Кораблев зевнул. — Может, он вас хочет подставить. Кто его знает, в какие игры он играет. Бандит все-таки.

— Да какие игры! Косте такая тонкая игра не по зубам.

— Ну вот! То вы его переоцениваете. То недооцениваете. Он еще та рыбина, даром что Барракуда. Может, он еще с того допроса — ну, помните, когда вы его за документами гоняли, — на вас злобу затаил, а вы уши развесили.

Кораблев намекал на мое первое знакомство с Бородинским — когда я приняла начинающего, но уже известного киллера за другого и в резкой форме погнала за документами, лежащими в машине, а потом еще прицепилась к перстню на его пальце. Так, наверное, с грозным Барракудой никто не обращался. Только много лет спустя, когда мне довелось допрашивать Костю уже по делу, он признался мне, что тот, давний, допрос стоил ему седых волос, поскольку, перстенечек на его руке был темного происхождения.

— Так что вы на провокации не поддавайтесь, — посоветовал мне Кораблев, — и я бы на вашем месте в эту историю не лез. Ну, подкинут ему наркоту, приземлят лет на несколько — так он все равно недосидит. Вам-то что?

Я вздохнула. И Кораблев меня не понимал. И Кораблев не видел ничего страшного в том, что кому-то подкинут фальшивый компромат и состряпают на него липовое дело. Подумаешь, вор, а тем паче убийца должен сидеть в тюрьме.

Надо попробовать поговорить с Кораблевым на понятном ему языке.

— Леня, — сказала я проникновенно, — мне же надо ему предложить что-то в обмен на информацию. Он мне обещал кое-что подсветить по Нагорному и по Карасеву.

Кораблев недоверчиво посмотрел на меня, а потом картинно рассмеялся.

— И вы что, поверили? — спросил он, отсмеявшись. — Вы решили, что Барракуду завербовали? И он теперь раз в неделю будет приходить с донесениями? Он хоть что-то полезное вам сообщил?

— Сообщил, — кивнула я.

— И что же?

— Сообщил, что Нагорный жив. И что это он его заказал.

— Уморили! — Кораблев опять засмеялся, но смех перешел в затяжной кашель. Откашлявшись, он продолжил:

— Может, он какие доказательства предоставил? Да я вам давеча тоже сказал, что Нагорный, возможно, живой. Причем я это сказал совершенно бесплатно. А вам не приходило в голову, что это Костик Нагорного замочил, а теперь вам внушает, что тот вовсе даже живее всех живых, а?

Кораблев сверлил меня глазами, и я вынуждена была признать, что такое вполне возможно. Насладившись моим унижением, Кораблев снисходительно бросил:

— Да бросьте вы, Мария Сергеевна, он вами, как ширмой, прикроется, а сам словечка лишнего не выдавит.

— В каком смысле прикроется? — забеспокоилась я.

— В каком, в каком! Прихватят его с пушкой, а он начнет к вам апеллировать — мол, я ж, говорил, меня заказали, вот и пушку подкинули. Авось, вы проникнетесь и начнете доказательства против него разваливать…

В таком духе мы продолжали беседовать еще некоторое время, так что, когда Кораблев ушел, настроение у меня испортилось еще больше. Но апатия уже покинула меня, я была полна жажды свершений.

Покрутившись в прокуратуре, я записалась в книгу учета ухода и поехала в морг — поговорить с экспертом, вскрывавшим труп жены Нагорного. Эксперт работал недавно, мне был незнаком, но родной муж обещал представить меня ему честь по чести.

Трясясь в маршрутке, я вспоминала распорядок дня Марины Нагорной до ее исчезновения; из дому она уехала в двенадцать, судя по показаниям консьержки в их парадной. На двенадцать тридцать она была записана к парикмахеру, и допрос мастера в деле тоже имелся. Мадам Нагорная явилась к куаферу вовремя, прибыв в салон красоты на своей «ауди» — охранник в салоне помогал ее парковать. И пробыла у парикмахера ровно час, сделав укладку. Перед уходом она записалась на следующий день к косметологу и на миостимуляцию, что косвенно свидетельствовало о том, что никаких непредвиденностей мадам не ждала. По времени получалось, что прямо из салона она отправилась в «Смарагд». Где же все-таки она была убита? И кем — неизвестным снайпером (попасть с расстояния в восемьдесят метров — хороший результат, даже для отличника боевой и политической подготовки)? И потом, мне не давало покоя то, что машина мадам Нагорной была внаглую использована для покушения на Карапуза.

Киллеры не могли не понимать, что и машину, и номер ее обязательно отметят охранники Карасева. Если таким образом хотели дать понять, что Нагорный на самом деле жив, и что это именно он организовал покушение, — значит, покушение готовили враги Нагорного, заинтересованные в том, чтобы бросить тень как раз на него. Но судя по той информации, которая имелась у оперативников, и которую я по, крупицам выудила у Бородинского, — более серьезных врагов, чем Барракуда, у Нагорного не имелось. А Костя, судя по информации из тех же источников, к Карапузу был привязан как к отцу, обязан был ему своим освобождением, и застрелить его никак не мог. Да если еще принять во внимание старомодные принципы Бородинского: в женщин не стрелять, дружба — святое понятие, то концы с концами не сходились.

К тому же логично было бы предположить, что машину забрал тот, кто убил жену Нагорного. А сам Нагорный, все это утверждали в один голос, жену любил и убивать ее причин не имел. И уж совсем вряд ли заказал бы ее убийство Косте Бородинскому.

Так что к моменту прибытия в морг мозги у меня просто заплелись в косичку. И разговор с экспертом еще более эту косичку запутал.

Доктор Стеценко в наброшенном на плечи ватнике встречал меня у входа в бюро, видимо, высмотрев меня со своего третьего этажа. Он проводил меня в один из экспертных кабинетов, как и прочие, увешанный фотографиями разнообразных трупов и всякими смешными картинками. Самая смешная картинка висела над рабочим столом: сидящая за компьютером толстая мышь возит по коврику лысым замученным человечком.

На этого человечка был слегка похож и сам владелец кабинета; наверное, поэтому картинка и появилась у него над компьютером. Он любезно предложил мне чаю и подвинул ко мне заранее приготовленную копию заключения экспертизы по трупу Марины Нагорной. От чаю я отказалась, поставила доктора в известность о том, что заключение экспертизы мною читано-перечитано, и попросила его ответить на вопросы. Грустный доктор согласился, присел рядом, прямо на фоне забавной картинки с мышью, и все время смешил меня своим сходством с человечком на коврике.

Из беседы я вынесла следующее. Да, действительно, у Нагорной имелось огнестрельное ранение головы, причиненное с неблизкого расстояния, входная рана располагалась в лобной части, ранение слепое, пуля была извлечена из черепа при вскрытии и отправлена в Центральную пулегильзотеку; пуля калибра 5,6 миллиметров.

— К какому оружию такой калибр подходит? — уточнила я, разглядывая фотографию пули в приложении к копии заключения.

— К пистолету Марголина, например.

— А еще?

— К мелкокалиберной винтовке. ТОЗ-8 или ТОЗ-16.

— Скажите, а как вы дистанцию определили? — спросила я грустного доктора, решив, что поскольку его имя-отчество я не запомнила, он будет проходить у меня под этим кодовым названием.

Доктор склонился над заключением экспертизы, перелистав его, нашел таблицы с перечнем повреждающих факторов выстрела и забормотал что-то о распределении вокруг входного отверстия продуктов сгорания пороха — копоти и порошинок, о соотношении калибра ствола оружия и огнестрельного снаряда, и в конце концов сообщил:

— В общем, все перечисленные признаки дали мне дистанцию не менее восьмидесяти метров. Кроме того, установив дистанцию, я на макете выполнил визирование и установил, что в момент причинения ранения потерпевшая сидела, а раневой канал проходил спереди назад сверху вниз.

— Что?! — я собиралась попенять грустному доктору, что он не приложил к первому экземпляру заключения свои хитрые таблицы, а держал их у себя, пардон, под задницей, пока я не пришла и не спросила, но услышав про сидячую позу, забыла про свои претензии.

— Скажите, доктор, а как вы себе представляете момент выстрела? Где сидела потерпевшая, что ее сумели поразить с расстояния восемьдесят метров? — спросила я, переведя дух.