Мания расследования - Топильская Елена Валентиновна - Страница 10

— Если бы… У меня есть человечек надежный в этих кругах, так он клянется, что когда Нагорный пропал, «папа» был в бешенстве. Сразу из Москвы примчался и всех на ноги поднял, велел искать.

— Играл? — предположила я.

— Непохоже. Да и из других источников информация потекла, Карасев сам его искал, реально.

— Послушай, Леня, — я повернулась к нему, — работников ресторана кто-нибудь колол по-настоящему? Ну не верю я в то, что двое человек испарились из-за столика в ресторане так, что никто ни сном ни духом! Ты же сам видел, клиентов мало, меньше, чем официантов. Вроде ты их не видишь, а они ловят каждое твое движение. Плюс вышибала, гардеробщица — куда они все подевались? Вдруг все дружно захотели в туалет?

Кораблев вытащил вторую сигарету и неторопливо разминал ее в пальцах. — Да правда, правда все, что вы говорите, — поморщился он. — И их просто всех допросили, серьезно с ними никто не работал. Следователь сказал — не лезьте, я сам допрошу, кого надо.

— А с Карасевым работали?

Ленька повернулся и посмотрел на меня долгим взглядом.

— А как, Мария Сергеевна, вы представляете себе работу с Карасевым?

Я пожала плечами.

— Вот именно, — констатировал он. — Его же не закроешь просто так, на пару суток, сразу визг подымется. Можно только униженно просить об аудиенции и задавать вопросы. Последний раз с ним работали по убийству начальника рефрижератора в порту. Помните скандал с тремя тоннами окорочков, которые были загружены в холодильник, а потом пропали? Никто не сомневался, что это Карасев окорочка шваркнул. А тут как раз и начальника рефрижератора застрелили. Прокуратура написала отдельное поручение, мол, установите местонахождение господина Карасева и проверьте его на причастность к преступлению. Шеф вызвал идиота Татарина… Знаете Татарина?

Я знала. Глупее этого опера земля еще не рождала (впрочем, каждый раз, когда я сталкиваюсь с уникальными придурками, искренне считаю, что это уже предел человеческих возможностей, как писал Чехов — «и прекрасное должно иметь пределы». И всякий раз оказывается, что это еще цветочки, что называется, думала, что это уже полный идиот, а нашелся еще полнее). Фамилия его была Шарафутдинов; мне довелось как-то работать с ним на обыске, где он отличился так: перед моим приездом, при личном досмотре подозреваемого в убийстве, он обнаружил у него в кармане окровавленный нож, о чем мне и сообщил, не забыв отразить этот факт в протоколе досмотра. Задержанного увезли в камеру, я закончила составлять протокол обыска и нигде не нашла этого самого ножа, вне всякого сомнения — орудия убийства. Спросила у Шарафутдинова, и он, бодро хлопая круглыми глазами, отрапортовал: «Так я ему назад в карман засунул!» Я, отказываясь верить своим ушам, уточнила неужели он спустил его в камеру с ножом в кармане? Ага, радостно подтвердил Шарафутдинов, вы же будете свой протокол составлять, а нас учили: если где чего обнаружишь, там и оставь, пока следователь не изымет по всем правилам. Молясь про себя, чтобы задержанный отморозок никого не успел порезать, я все бросила и понеслась в РУВД, где оперативно вытащила его из камеры и обезоружила. У милиционеров в ИВС глаза на лоб полезли, когда они увидели извлеченный из кармана подозреваемого окровавленный тесак; они-то его отправили в камеру без досмотра, ориентируясь на протокол, составленный придурком Татарином. Как выяснилось, клиент был в состоянии наркотического опьянения, почему и не пустил в ход ножичек. А так — страшно подумать, как могло аукнуться отсутствие мозгов в голове Шарафутдинова!

А Татарином, кстати, его прозвали после того, как он, человек с фамилией Шарафутдинов и с отчеством Равилевич (правда, имя у него русское — Александр), во время какой-то пьянки признался, что дожил до тридцати четырех лет и только теперь понял, что он, оказывается, татарин по национальности… Когда окружающие прыснули, он сказал — а чего, у меня же в паспорте написано «русский»; я этому верил, а потом узнал, что у меня папа был татарин.

— Так вот, — продолжал Кораблев, причем лицо его искривила такая же гримаса, какая появлялась и у меня при упоминании Татарина, — шеф Татарину и говорит, вытащи, мол, Карасева и поговори с ним. Татарин спрашивает, о чем, мол, говорить. Шеф сказал — да про холодильник с ним поговори. Поскольку отдел уже неделю работал по рефрижератору, шефу и в голову вскочить не могло, что Татарин не поймет. Татарин и вызвал Карасева и битых два часа его спрашивал, какой марки холодильник у того дома стоит, и какие там продукты морозятся. И, главное, все скрупулезно записывал. Карасев тогда обалдел и жалобу в горпрокуратуру накатал, мол, нарушается неприкосновенность частной жизни, поскольку УБОПу не должно быть никакого дела до того, что лежит у него дома в холодильнике.

Я просунула руку под локоть Кораблева и прижалась к нему.

— Ленечка, — сказала я, — ты у нас лучший опер…

— На грубую лесть не клюю, — моментально отозвался он. — А чего это вы замолчали? Говорите, говорите!

— Так вот, Ленечка, — продолжила я проникновенно, — ты единственный специалист в городе, который в состоянии вытянуть информацию из лидера организованного преступного сообщества и поработать с ним так, чтобы это имело логическое завершение… Давай отработаем версию о том, что Нагорного заказал Карасев, а?

— Ну?.. — потребовал продолжения Ленька.

— Что «ну»? — зажурчала я. — Пока я с водолазами обшариваю дно канала на сто метров вверх и вниз от «Смарагда», ты бы поработал с Карасевым… А кстати, чей это ресторан?

Я кивнула на затейливую вывеску «Смарагда», и Ленька, машинально оглянувшись, проговорил:

— Вообще-то Карасева… Черт, как же мне в голову раньше не приходило?..

И я уже прикидывала, как мы с Ленькой возьмемся за дело, как споро размотаем двойное убийство и найдем труп Нагорного, может быть, прямо тут, на дне канала, как получим доказательства причастности лидера организованного преступного сообщества, как Кораблев его обложит со всех сторон и прижмет к стене… Как вдруг из Ленькиного кармана зазвонил мобильный телефон. Ленька беззвучно чертыхнулся, вытащил трубку и сказал:

— Алло.

Он послушал несколько мгновений, лицо его приняло загадочное выражение, он бросил в трубку: «Понял», убрал телефон в карман и сказал мне:

— Поехали.

— Куда? — удивилась я.

— Вашему району опять не повезло. В двух шагах от вашей прокуратуры только что застрелили Карасева.

На место происшествия мы с Леней прибыли к четырем часам. Труп Карасева, уже накрытый простыней, чтобы не будировать общественность, лежал рядом с его машиной, естественно, бронированным черным «Мерседесом», во дворе его дома. Поодаль, у самой парадной, толпились руководители правоохранительных органов района и города, по их количеству можно было безошибочно определить, что убитый — либо политик, либо мафиозо. Если же покойный бандит бывал еще и не чужд политики, то число руководителей, соответственно, увеличивалось ровно вдвое.

В непосредственной близости от трупа околачивались юный дежурный важняк из городской прокуратуры и районный следователь Горчаков, они, как водится, препирались, у кого в производстве будет дело, и кому, по логике, следует осматривать место происшествия. Прокурор района и начальник отдела Управления по расследованию особо важных дел прокуратуры города, как тяжелая артиллерия, выжидали на запасном пути, чтобы грудью прикрыть свои позиции в случае необходимости. При нашем появлении все притихли и затаились, но вскоре снова напряглись, так как на месте происшествия появились оперативники с первым уловом. Начальник нашего районного отдела по раскрытию умышленных убийств Костя Мигулько весьма недипломатично ринулся почему-то ко мне, чем внес смятение в ряды присутствующих.

— Маша, стреляли из машины, проезжавшей мимо двора. Видимо, преследовали Карасева, когда он поехал домой, возле арки притормозили, Карасев как раз из машины вышел, стрелок сделал свое дело, и они испарились.

Я деликатно показала ему глазами на Горчакова, и он, поняв свою ошибку, повернулся к важняку, уже успевшему обиженно закусить губу, и к Лешке, который был невозмутим, как кот Матроскин, и повторил все снова. Я тихонько подошла к Косте и дернула его за рукав.