Первая мировая война - Гилберт Мартин - Страница 68

На Западном фронте четыре с половиной месяца между сражением на хребте Обер и битвой при Лосе стали лишь относительным затишьем. Каждый день приносил новые обстрелы, примеры храбрости, страх и смерть. В дневнике капитана Ф. Хичкока из Ленстерского полка описываются эпизоды из жизни «неподвижной» линии фронта на Ипрском выступе. Передовые окопы располагались в том месте, где раньше шел ожесточенный бой. Хичкок писал о фигурах в мундирах цвета хаки, «в неестественных позах» висевших на заграждениях из колючей проволоки, о мертвых британских солдатах на нейтральной полосе, о мертвых немецких солдатах в британских траншеях, о траве, «сожженной жидким пламенем», и о товарищах, раненных спорадическим огнем немецкой артиллерии, ждавших, пока до них доберутся санитары, «вновь накрытых огнем и убитых».

16 августа траншеи подразделения Хичкока посетил с инспекцией бригадный генерал. «Он сказал, что батальон превосходно справился с задачей и что позиции надежно укреплены; однако ему не понравилась нога немца, торчащая из-за бруствера». Хичкоку приказали похоронить ногу. «Я окликнул Финнегана и сказал, чтобы он убрал оскорбивший генерала труп. Но для этого пришлось бы срыть весь бруствер, и поэтому Финнеган взял лопату и острым лезвием ударил по торчащей ноге. После нескольких ударов ему удалось отрубить конечность. Я ушел и уже в соседней ячейке услышал, как Финнеган кому-то говорит: «Черт возьми, куда я теперь буду вешать свое барахло?»

Этот эпизод служит примером того, до каких границ простираются человеческие чувства – в том числе чувство юмора. Альтернатива – срыть бруствер, поставив под угрозу жизни товарищей. Вечером того же дня в соседнем блиндаже нашли умиравшего британского солдата. «Похоже, он пролежал там несколько дней без всякой помощи», – отмечал Хичкок. На следующий день, 17 августа, Хичкок записал в дневнике, что в низине они обнаружили трех убитых. «Это было печальное зрелище – раненый на носилках и упавшие на него два санитара с лямками носилок через плечо. Всех троих убил один снаряд».

На бельгийской земле британских солдат не всегда ждал дружеский прием. Этот аспект войны отражен в краткой записи дневника рядового Эдмунда Херда от 30 августа: «Пойманы бельгийцы, подававшие сигналы немецкому самолету с помощью ветряной мельницы. Приговорены трибуналом и расстреляны. Весь вечер шел дождь». Ворвавшись в немецкую траншею во время одной из атак, Херд с удивлением обнаружил там бельгийских гражданских лиц, в том числе женщин, помогавших немцам. Он и его товарищи были еще больше удивлены, когда обнаружили в немецких траншеях обильные запасы того, что они сами уже давно не видели: вина, сыра, кофе и сигар. Даже немецкие пленные, отмечал Херд несколькими месяцами позже, «отлично выглядят и одеты в добротные мундиры».

Тем временем противники войны продолжали агитировать за мир. С 5 по 11 сентября в швейцарском Циммервальде проходила конференция социалистов. В российскую делегацию входили лидер большевиков Владимир Ленин и бывший меньшевик Лев Троцкий. На конференции был принят манифест с требованием немедленного мира и призывом для достижения революционных целей к гражданской войне «между классами» во всей Европе.

Циммервальдский манифест и призывы к миру совпали с усилением войны в воздухе. В базарный день сорок восемь жителей французского Люневиля были убиты и пятьдесят ранены в результате немецкого воздушного налета. Ночью 7 сентября, в разгар Циммервальдской конференции, немецкий дирижабль сбросил зажигательные бомбы на лондонский Сити, где начался сильный пожар. Погибло шесть мужчин, шесть женщин и шесть детей, тридцать человек получили ранения. Следующей ночью дирижабль, сбросивший бомбы на Холборн и Блумсбери, попал в два автобуса – погибло двадцать два человека (до войны недалеко от Клеркенуэлла жил Ленин). На следующий день после налета, как вспоминал полковник Роулинсон, «жители из всех слоев общества, от лорд-мэра и ниже, приняли участие в демонстрации, выражая свое негодование».

Лондонцы настаивали на создании системы противовоздушной обороны. Роулинсона направили в Париж, где генерал Пелле, начальник французского Генерального штаба, согласился без промедления предоставить установленные на броневиках 75-миллиметровые мобильные зенитные пушки, производившиеся во Франции. Для размещения новых средств противовоздушной обороны великий князь Михаил, праправнук Екатерины Великой, предоставил в распоряжение Роулинсона резиденцию Кенвуд-хаус, где всего год назад устраивались пышные балы. В итоге вокруг столицы были размещены посты противовоздушной обороны, позволявшие проследить за приближением дирижаблей, а затем и самолетов. Каждый пост получил свое название: непрошеные гости с севера пролетали в зоне ответственности постов Диккенс, Потсдам, затем Аметист и Удача. На востоке противника встречали Ножовка, Валет Червей и Зигзаг.

Если жители Лондона отреагировали на второй воздушный налет требованием защиты, то представители международного социалистического движения в Циммервальде требовали немедленного мира. Через пять дней после окончания конференции Альберт Эйнштейн приехал в Швейцарию к французскому пацифисту Ромену Роллану, жившему в Веве. Эйнштейн не надеялся на быстрое окончание войны. «Победы в России оживили германское высокомерие и аппетит», – сказал он Роллану, который записал в своем дневнике: «По мнению Эйнштейна, наилучшим образом немцев характеризует слово «жадные». Их почитание силы, их восхищение и вера в силу, их твердая решимость победить и аннексировать новые территории очевидны». Эйнштейн также отметил, что немецкое правительство отличается большей умеренностью, чем народ. «Оно хотело освободить Бельгию, но не смогло; офицеры угрожали бунтом. Крупные банки, фирмы и корпорации всесильны; они ждут возмещения всех принесенных жертв». Что касается кайзера, то он «просто орудие» крупного бизнеса и чиновничества. «Он порядочный, слабый человек, и он в отчаянии от войны, которой не хотел и в которую был втянут потому, что им так легко манипулировать».

В сентябре на австрийском фронте русским на какое-то время удалось прервать череду поражений, когда генерал Деникин, командир 4-й дивизии армии Брусилова, освободил Луцк. Но десять дней спустя город снова пришлось оставить. Более серьезное поражение русские потерпели 18 сентября, когда немцы вошли в Вильну, крупнейший город Литвы, и захватили 22 000 пленных. Двумя неделями позже немецкое Верховное командование на Восточном фронте перевело свой штаб в Ковно, где в 1812 г. Наполеон наблюдал за переправой через Неман своего войска, идущего на Москву.

Для Людендорфа перевод штаба в Ковно имел не только военное значение. До войны в Германии зрело недовольство тем, что русские вытеснили ее из Прибалтики. Теперь утраченные позиции могли быть восстановлены. «Население, представляющее собой пеструю смесь разных народов, так и не сформировало собственную культуру и, предоставленное самому себе, не способно сопротивляться влиянию Польши». Людендорф предлагал, чтобы после войны Литва и Курляндия управлялись немецким принцем и колонизировались немецкими крестьянами. Польша, которая была игрушкой своих соседей, станет «более или менее независимым государством под управлением Германии».

Германизация захваченных территорий на востоке началась без промедления. Генерал Эрнст фон Айзенхарт-Роте был назначен генерал-интендантом шести оккупированных областей, в которых создавались независимые от армии финансовая и судебная системы, а также структуры управления сельским хозяйством и лесами. Германизация была насильственной. Поляки, литовцы и латыши жили в условиях военного положения. Политическую деятельность запретили, равно как и собрания и митинги. В газетах ввели цензуру. В судах заседали немецкие судьи. Все школьные учителя должны были быть немцами и преподавать на немецком языке. Просьбу поляков об открытии университета в Вильне Людендорф отклонил лично.