Твин Пикс: Расследование убийства. Книга 1 - Томпсон Джон - Страница 35

Он прислушался. Нигде не было слышно шагов. Но заходить в морг Хоггу не хотелось. Правда, он дернул ручку дверей, ведущих туда, но они оказались запертыми. «В конце концов, мало ли кто это был» — подумал полицейский и вышел вновь в ярко освещенный коридор.

Одри Хорн в кабинете отца включила на всю громкость магнитофон и, стоя в самом центре, на большом мягком ковре, медленно раскачивалась в такт музыке.

Ее танец был нетороплив, сомнабуличен и очень тягуч. Она закатывала глаза, слегка приподнимала руки, потягивалась. Музыка, хоть и была медленной, но звучала очень громко.

Распахнулась широкая дверь кабинета и недовольный дочерью, в черном официальном костюме, в комнату вошел мистер Хорн. Одри даже не шелохнулась, услышав как раскрылась дверь. Она продолжала все так же меланхолично покачиваться.

Мистер Хорн раздосадованно подбежал к магнитофону и выключил музыку. Девушка стояла, не оборачиваясь к отцу. Она узнала его по шагам.

— Одри, сколько раз я просил, чтобы ты не беспокоила шумом моих клиентов и гостей.

Одри, все так же, не поворачиваясь, громко сказала:

— Наверное, четыре тысячи раз, отец.

— Одри, строгим голосом начал мистер Хорн, — Джулия мне сказала, что ты заходила к норвежцам как раз в тот момент, когда они готовы были подписать контракт. А после твоего появления они вдруг резко засобирались домой.

Мистер Хорн вытащил из кармана бесцветную губную помаду и принялся медленно водить ею по растрескавшимся губам.

— Они так и уехали, не подписав контракт. Так это правда? — мистер Хорн остановился за спиной Одри.

— Может быть, может быть, — негромко сказала она.

— Я думаю, я даже уверен, что ты никогда не стала бы делать что-нибудь такое, что могло ускорить их отъезд.

Мистер Хорн принялся расхаживать по своему большому кабинету, размахивая руками.

— Я думаю, — наконец, более миролюбиво и не таким строгим голосом сказал он, — я думаю, что это было просто совпадение.

— Па, — недовольно сказала Одри, — я пошла, чтобы проверить этот дурацкий «шведский» стол. Я всего лишь сказала, что очень огорчена.

— Это чем же ты так была огорчена? — спросил мистер Хорн.

— Как это чем? Тем, что моя подруга Лора была зверски убита, — закатывая глаза, манерно говорила Одри.

Ей очень нравилось злить отца и она знала, как это делать. Мистер Хорн не знал, что и сказать. Он только в бессильной злобе сжимал кулаки и потрясал ими в воздухе, не находя слов.

— Слушай, ты знаешь, в какую сумму чуть не обошелся нашей семье этот твой… проклятый спектакль! — найдя слова, закричал мистер Хорн.

Раздосадованный он подбежал к Одри и резко развернул ее, схватив за плечи, к себе лицом:

— Если ты еще раз позволишь себе что-нибудь подобное, — грозно сверкая стеклами очков, говорил мистер Хорн и погрозил перед носом дочери указательным пальцем. — Я отправлю тебя чистить биде в женском монастыре.

— Знаешь, папа, я очень испугалась, — спокойно сказала Одри и вновь скрестила на груди руки.

— Лора умерла два дня назад, а ты, Одри, потеряна для меня уже много лет.

Мистер Хорн развернулся, сунул руки в карманы брюк и стремительно покинул кабинет, громко хлопнув дверью.

Одри осталась одна, думая о чем-то своем, перебирая в памяти детали событий последних дней, известные только ей.

Но проблемы между родителями и детьми возникли в последние дни в Твин Пиксе не только в доме Хорнов. Понятно, что убийство Лоры Палмер, изнасилование Ронни Пуласки не прошли бесследно и родители не могли теперь заниматься своими обычными делами, не обращая внимания на своих уже почти взрослых детей.

Каждый считал своим святым долгом вдруг резко заняться воспитанием подростков. Ведь до этого родителям казалось, что их дети почти взрослые, все понимают и сами могут побеспокоиться о себе, о своей безопасности. Но теперь для них стало ясно, что не все так благополучно, что их детям угрожает опасность, что по недомыслию или по неосторожности те могут ввязаться в опасную историю.

Вот и в доме Таундешей тоже шел тяжелый разговор. За столом в столовой собрались Бобби Таундеш, его отец и мать. Отец, как всегда был одет в парадную военную форму, даже дома он никогда не ходил в штатском. Мистер Таундеш очень любил свою службу и не представлял себя иначе как в мундире с колодкой наградных планок на груди.

Он молитвенно сложил руки и прочитал предобеденную молитву: «Господи, благослови все то, что ты послал нам. Господи, дай нам с благодарностью вкусить все то, что ты послал нам».

Бобби, сидя по правую руку отца, смотрел скучающе и потолок. Он понимал, что короткий перерыв в воспитании обусловлен только необходимостью молитвы перед обедом. А окончив ее, отец не даст ему спокойно пообедать, вновь примется читать морали и поучать.

Бобби вытянул ноги под столом и скрестил на груди руки. Мать с укором смотрела на сына. Роберту уже до чертиков надоели наставительные нравоучения отца, надоел его назидательный тон, как будто отец и в самом деле так много понимал в жизни, как будто он и в самом деле пережил столько много за свою жизнь, что имеет полное право поучать Роберта.

«Господи, когда он, наконец, уймется! Как это все мне надоело! Какого черта я решил пообедать дома? Лучше бы я поехал на автомобиле с Майклом и мы перекусили бы где-нибудь в каком-нибудь кафе. В полицейском участке и то было спокойнее, даже шериф и его подручные не читали морали. А дома… Господи, как мне надоел этот дом», — повторял про себя Роберт, глядя в потолок.

Его мать, худощавая немолодая женщина суетилась. Она никогда не спорила с отцом, а все время поддакивала ему, поддерживала все, что он ни скажет. Она смирилась со своей ролью второй скрипки и никак не могла понять, чего же не хватает Бобби. Ведь они, родители, дают ему все: хочешь автомобиль — пожалуйста, пользуйся, бери, катайся, встречайся с друзьями. Они почти ничего не запрещали делать сыну, Роберт даже курил при них, и она никогда не делала ему замечаний, хотя смотреть на то, как ее ребенок курит, женщине было неприятно.

Вот и сейчас Роберт вытащил из кармана смятую пачку сигарет, выбил одну, вставил в рот и хотел закурить.

— Роберт, я надеялся, что мне представится случай поговорить с тобой о событиях последних дней, — вновь обратился к начатой теме мистер Таундеш.

Его голос был такой же занудливый, такой же назидательный, как и прежде.

Роберт недовольно поморщился, не в силах скрыть раздражение, которое с каждой минутой все больше и больше охватывало его. Даже не с минутой, а с каждым произнесенным отцом словом. Раздражение поднималось волной негодования в душе Роберта и разрасталось, он только искал повода, как выплеснуть свою злость.

— Роберт, я хочу поговорить с тобой даже не о самих событиях, которые произошли в последние дни в нашем городе. Больше всего я хочу поговорить о мыслях, которые сопутствовали этим событиям, о чувствах, которые вызвали они у меня как у старого солдата, как у опытного человека. Неужели в твоей душе, Бобби, так ничего и не шевельнулось? Я смотрю на твое лицо и не могу понять, о чем же ты думаешь?

Лицо Роберта и на самом деле было непроницаемым, только подергивались губы, кривясь в змеистой улыбке. Он посмотрел на отца и все-таки вынул изо рта сигарету.

— Роберт, я понимаю, что бунтарство в твоем возрасте — вещь неизбежная. Я и сам был точно таким, очень похожим на тебя.

— Да неужели? — проговорил Роберт.

Но отец не обратил внимания на его реплику.

— Но видишь, я все-таки стал настоящим человеком, — мистер Таундеш погладил орденские планки на левой груди мундира. — Бунтарство, насколько я понимаю, является признаком силы. Одним словом, Роберт,

я уважаю твои стремления. Но как твой отец я обязан сдерживать пламя, бушующее в твоей душе в рамках, установленных и принятых в нашем демократическом обществе и в нашей собственной семье.

Миссис Таундеш благодарно посмотрела на мужа и часто закивала головой, как бы помогая мужу, как бы поддерживая его.