Убийца во мне - Томпсон Джим - Страница 18

Я взял лупу и вгляделся в снимок. Я перевернул его вверх ногами, потому что именно так было правильно. Потом я отбросил лупу, швырнул на стол фотографию и уставился в никуда. В ничто и во все.

Она действительно выглядывала в развилку. Но это была ее собственная развилка.

Она стояла на коленях и смотрела между ног. А эти крестики на ее ногах были не результатом старения снимка. Это были шрамы. И женщина была Хелен, той самой, которая много лет назад работала экономкой у отца.

Отец...

12

Я сидел так – пялясь в одну точку – всего несколько минут, но за это время ко мне вернулся мир моего детства. И она вернулась ко мне, экономка. В том мире она играла очень большую роль.

«Хочешь побороться, Хелен? Хочешь научиться боксировать?..»

И:

«О, я устала. Просто ударь меня...»

И:

«Но тебе это понравится, дорогой. Все большие мальчики так делают...»

Я за мгновение прожил все это и потом подошел к концу той жизни. К последнему ужасному дню, когда я лежал, скрючившись, под лестницей. Меня тошнило от страха, стыда и ужаса. Мне было больно оттого, что я плакал – в первый и последний раз в жизни. Я лежал и слушал приглушенные сердитые голоса, доносившиеся из библиотеки, сердитые и пренебрежительные голоса.

«Яне буду спорить с тобой, Хелен. Сегодня ты уедешь. Я не подал на тебя в суд – считай, что тебе повезло».

«О да-а-а! Хотела бы я взглянуть, как бы это у тебя получилось!»

«Почему, Хелен? Как, ради всего на свете, ты могла так поступить?»

«Ревнуешь?»

«Ты... невинный ребенок и...»

«Да! Верно! Невинный ребенок! Почему бы не помнить об этом всегда? Слушай меня, Дэниел. Я...»

«Только не произноси это. Пожалуйста. Это моя вина. Если бы я...»

«Так тебя это задело? Причинило боль? Разве ты – я не могу не спросить! – не утратил интерес к этому? Не сразу, а медленно, постепенно?»

«Но ребенок! Мой ребенок. Мой единственный сын. Если что-нибудь случится...»

«Ага. Так вот что тебя волнует, верно? Не он, а ты сам. То, как это отразится на тебе».

«Убирайся! Женщина, у которой чуткости не больше...»

"Я «белая шваль»[2]– ведь есть же такой термин, правда? Шпана. Я не того сорта. И я должна быть чертовски счастлива, когда мне встречается лицемерный сукин сын, вроде тебя!"

«Убирайся, иначе я убью тебя!»

«Э-те-те! Доктор, подумайте, какой вас ожидает позор... А теперь я хочу вам кое-что сказать...»

«Уби...»

«То, что вам следует знать в первую очередь. Раньше в этом не было смысла. Абсолютно никакого. А теперь есть. Вы повернули все так, что хуже быть не может. Вы...»

«Я... Хелен, пожалуйста».

«Вы никогда никого не убьете. Не вы. Вы слишком самодовольны, самоуверенны и самоуспокоены. Вам нравится причинять боль людям, но...»

«Нет!»

«Ладно, я ошибаюсь. Вы великий и добрый доктор Форд, а я „белая шваль“, поэтому-то я и ошибаюсь... я надеюсь».

Вот и все.

Я забыл об этом тогда и сейчас забыл снова. Есть вещи, которые нужно забыть, если хочешь жить дальше. А я почему-то хочу, причем сильнее, чем прежде. Если Господь Бог совершил ошибку, создавая нас, людей, так именно в том, что дал нам желание жить как раз тогда, когда у нас для этого меньше всего основании.

Я поставил указатель на полку. Я отнес фотографию в лабораторию и сжег ее, а пепел смыл в раковину.

Снимок горел долго. И я против своей воли успел кое-что заметить.

То, как сильно она напоминает Джойс. И какое сильное сходство у нее с Эми Стентон.

Зазвонил телефон. Я вытер руки о брюки и взял трубку. Стоя у телефона, я смотрел на свое отражение в зеркальной двери – на парня в черном галстуке-бабочке, розовато-коричневой рубашке и брюках, застегнутых на крючки поверх ботинок.

– Говорит Лу Форд, – сказал я.

– Это Говард, Лу. Говард Хендрикс. Послушайте. Я хочу, чтобы вы приехали в... в здание суда, да.

– Ну не знаю, – ответил я. – Я вроде как...

– Она подождет, Лу. Это важно! – Наверняка важно, судя по тому, как он волнуется. – Помните, о чем мы говорили сегодня? О... возможности того, что в убийстве замешано третье лицо. В общем, вы как в воду глядели. Наше предположение оказалось верным!

– Ого! – воскликнул я. – Не может быть... я имею в виду...

– Мы взяли его, Лу! Мы взяли этого сукиного сына! Мы взяли его тепленьким, и...

– Он признался? Черт, Говард, всегда найдется какой-нибудь чудак, который признается...

– Он ни в чем не признается! Он вообще отказывается говорить! Поэтому мне нужны вы. Мы... э-э... не имеем права работать над ним, а вот вы могли бы заставить его говорить. Если кто и может привести его в чувства, так только вы. Кстати, кажется, вы знаете его.

– К-кто это?

– Сын грека Джонни Папас. Вы знаете его: он доставлял немало хлопот. Короче, приезжайте сюда, Лу. Я уже позвонил Честеру Конвею, и он утром вылетает из Форт-Уорта. Я расписал ему ваши заслуги, рассказал, как мы вместе работали над этой версией и что мы не сомневались в невиновности Элмера, и... Лу, он доволен до небес. Эх, дружище, если бы нам удалось расколоть его. добиться признания...

– Я еду, – сказал я. – Скоро буду, Говард.

Я нажал на телефонный рычажок и на секунду задумался, вычисляя, что произошло. Потом позвонил Эми.

Ее родители еще не легли, поэтому она не могла долго разговаривать, и это было мне только на руку. Я дал ей понять, что действительно хочу видеть ее – а я действительно хотел, – но должен ненадолго уехать.

Я повесил трубку, достал бумажник и разложил на столе все двадцатки.

Моих двадцаток среди них не было, только те, что мне дал Элмер. Увидев, что пяти не хватает, я похолодел, однако тут же вспомнил, что четыре я потратил в Форт-Уорте на железнодорожный билет и только одну разменял здесь. Только одну... когда платил Джонни Папасу. Следовательно...

Следовательно, я сел в машину и поехал в суд.

Хенк Баттерби, помощник шерифа, бросил на меня сочувственный взгляд, а другой помощник, случайно оказавшийся в приемной, подмигнул и поздоровался. В помещение ворвался Говард и, схватив меня за локоть, утащил в свой кабинет.

– Какая удача, Лу! – Он едва не пускал слюни от восторга. – А теперь я объясню, какова наша тактика. Вот что от вас требуется: сначала успокоить его – вы понимаете, что я имею в виду, – и усыпить бдительность, а потом вцепиться мертвой хваткой. Предупредите его о том, что, если он будет сотрудничать, мы облегчим его участь, предъявим обвинение в непредумышленном убийстве – мы, естественно, можем это сделать, но все, сказанное вами, меня ни к чему не обязывает. Предупредите его, что в противном случае его ждет электрический стул. Ему восемнадцать, уже исполнилось, и...

Я пристально посмотрел на него. Но он неправильно понял мои взгляд.

– Черт, – сказал он, тыча мне пальцем под ребра, – кому это я рассказываю, что надо делать? Разве я не знаю, как вы умеете управляться с этими ребятами? Разве я...

– Вы еще ничего мне не сказали, – возразил я. – Мне известно, что Джонни немного несдержан, но я все равно не могу представить его убийцей. Что, по-вашему, у вас есть на него?

– По-моему! Ха! У нас есть... – Он заколебался. – В общем, ситуация такова, Лу Элмер приехал в дом той шлюхи с десятью тысячами баксов. Они сошлись именно на этой сумме. Но когда мы пересчитали деньги, пятисот долларов не хватило...

– И что? – спросил я. Оказывается, все было именно так, как я предполагал. Чертов Элмер не захотел признаться в том, что у него нет собственных денег.

– Ну, мы подумали – Боб и я, – что Элмер, очевидно, проиграл их в кости или потратил каким-то другим образом. Но все купюры были промаркированы, и старик уже предупредил все местные банки. Если бы она все же осталась в городе после того, как получила бы свои деньги, он привлек бы ее за шантаж... Ох уж этот Конвей! Немногие решатся поставить против него!