Убийца во мне - Томпсон Джим - Страница 13

Самолет остановился, пилот вышел из кабины и отпер люк. Мы с Бобом спустились вниз и наблюдали, как под руководством доктора из самолета выгружают носилки. Верхняя часть носилок была накрыта чем-то вроде тента, и я мог видеть только очертания ее тела под простыней. А потом я не мог видеть и этого: носилки быстро покатили к скорой. Кто-то сильно ударил меня по плечу.

– Лу, – сказал Честер Конвей, – ты поедешь со мной в полицейской машине.

– Да, но, – проговорил я, глядя на Боба, – я считал...

– Ты поедешь со мной, – повторил Конвей. – Шериф, вы поедете в скорой. Встретимся в больнице.

Боб сдвинул на затылок «стетсон» и мрачно посмотрел на Конвея. Мне на мгновение показалось, что у него обвисли щеки. Резко повернувшись, он зашагал прочь, шаркая ботинками по плитам.

Я никогда не знал, как вести себя в присутствии Конвея. Сейчас, увидев, как он отшил Боба Мейплза, я разозлился. Я вывернулся из-под его руки, сел в полицейскую машину и отвернулся к окну. Я не поворачивался все то время, пока Конвей усаживался в машину.

Скорая тронулась с места и поехала по полю. Мы двинулись за ней. Конвей закрыл стеклянную перегородку между передним и задним сиденьями.

– Не очень-то тебе это нравится, верно? – усмехнулся он. – Да, пока все закончится, будет много того, что не нравится. На карту поставлена репутация моего бедного мальчика, понимаешь? Это и моя репутация. И я помню об этом – и только об этом – и не придерживаюсь общепринятых правил. Я не допущу, чтобы чьи-то нежные чувства стояли у меня на пути.

– Я так и не думал, – сказал я. – Трудно начинать все с начала в вашем возрасте.

Я уже жалел, что сказал это. Понимаете ли, этим я мог выдать себя. Но он, кажется, не услышал меня. Как всегда, он не услышал то, что не желал слышать.

– Эту женщину прооперируют, как только ее доставят в больницу, – продолжал он. – Если она не помрет во время операции, то к вечеру заговорит. Я хочу, чтобы к этому моменту – когда она выйдет из наркоза – ты был рядом.

– Я? – удивился я.

– Я не имею ничего против Боба Мейплза, просто он слишком стар для такой нагрузки. Он способен провалить любое дело, как раз когда ты больше всего в нем нуждаешься. Поэтому сейчас, когда нет надобности в опытном специалисте, я оставлю его в покое.

– Кажется, я вас не понимаю, – сказал я. – Вы имеете в виду...

– Я забронировал номер в гостинице. Я заброшу тебя, и ты будешь сидеть в комнате, пока я не позвоню. Отдохни, понимаешь? Хорошенько отдохни, наберись сил, чтобы потом, когда придет время, продемонстрировать исключительную работоспособность.

– Ладно, – пожал я плечами. – Только всю дорогу сюда я проспал в самолете.

– А ты еще поспи. Вдруг ночь будет тяжелой, и ты не присядешь ни на минутку.

Гостиница находилась на Западной седьмой улице, в нескольких кварталах от больницы. Конвей забронировал огромный номер-люкс из нескольких комнат. Помощник управляющего и коридорный проводили нас наверх, и через пару минут после их ухода официант принес поднос с виски и льдом. Позади него стоял еще один официант с кофе и целой горой сэндвичей.

Я налил себе выпить и подошел к окну. Сев в удобное кресло, я положил ноги на батарею и откинулся на спинку, ухмыляясь.

Конвей – большая «шишка». Он может послать тебя и сделать так, что ты от этого будешь только счастлив. Он может жить в таких люксах, а служащие гостиницы будут скакать вокруг него и из кожи вон лезть, чтобы обслужить его. Он может иметь все, что хочет, кроме двух вещей: сына и доброго имени.

Его сын до смерти забил проститутку, а та убила его. И Конвею никогда не исправить этого. Даже через сто лет – надеюсь, что он столько не проживет.

Я съел половину сэндвича, но лучше мне от этого не стало. Я налил себе еще виски и опять устроился у окна. Я чувствовал странное беспокойство и тревогу. Мне хотелось побродить по городу, и я страшно жалел, что мне нельзя выходить из гостиницы.

Форт-Уорт – это начало Западного Техаса, и я, одетый так, как принято одеваться в Далласе или Хьюстоне, не очень бросался бы в глаза. Я бы отлично провел время – ради разнообразия, взглянул бы на что-нибудь новое. А вместо этого я вынужден сидеть здесь, бездельничать и мусолить все те же мысли.

У меня создавалось впечатление, будто вокруг меня плетется заговор. Будто я что-то сделал не так, еще когда был ребенком, и мне уже никогда не выбраться из этого. Будто изо дня вдень меня тычут в это носом и будут тыкать до тех пор, пока я, как передрессированная собака, не испугаюсь и не убегу. Вот такая ситуация...

Я налил себе еще одну порцию.

...Такая ситуация, только она долго не протянется. Джойс умрет, если уже не умерла. Я избавлюсь от нее, а потом и от «этого» -от болезни. Как только суета уляжется, я уволюсь, продам дом и отцовскую практику и уеду.

Эми Стентон? Ну, – я отрицательно покачал головой, – уж ей-то меня не остановить. Ей не удастся опутать меня цепями и приковать к Сентрал-сити. Я не знал, как мне от нее отделаться, но был уверен в том, что отделаюсь.

Как-нибудь.

Чтобы убить время, я долго нежился в горячей ванне. После этого я попытался развлечь себя едой. Жуя сэндвич и прихлебывая кофе, я ходил от одного окна к другому И жалел, что нас разместили так низко, – был бы этаж повыше, можно было бы увидеть еще что-нибудь.

Я решил вздремнуть, но это только испортило дело. Тогда я взял из ванной специальную тряпочку и принялся полировать свои ботинки. Я уже закончил с одним, начистив его до зеркального блеска, и собирался приступить к другому, когда пришел Боб Мейплз.

Он небрежно бросил: «Привет» – и налил себе выпить. Потом сел, уставился в свои стакан и стал гонять кусочки льда по кругу.

– Боб, я искренне сожалею о том, что произошло в аэропорту, – сказал я. – Думаю, ты знаешь, что я хотел держаться рядом с тобой.

– Да, – коротко проговорил он.

– Я дал понять Конвею, что мне это не нравится, – добавил я.

– Да, – снова произнес он. – Забудь об этом. Просто забудь, ладно?

– Конечно, – кивнул я. – Как скажешь, Боб.

Я искоса наблюдал за ним, продолжая начищать ботинок. Боб вел себя так, будто был чем-то рассержен и встревожен и даже испытывал к чему-то отвращение, если можно так выразиться. Только я был уверен в том, что это не имеет отношения ко мне. Да и Конвею вряд ли бы удалось расстроить его до такой степени.

– Тебя снова мучает ревматизм? – спросил я. – Давай, сядь на стул задом наперед, и я помассирую тебе плечи, я...

Боб поднял голову и посмотрел на меня. Его взгляд был ясным, но мне показалось, что в глазах блеснули слезы. Медленно, будто разговаривая с самим собой, он сказал:

– Я знаю, что ты собой представляешь, правда, Лу? Знаю твое прошлое и будущее. Я знаю тебя с тех пор, как ты пешком под стол ходил, и я никогда не слышал о тебе ничего плохого. Я всегда знал, что ты скажешь или сделаешь, – не важно, с чем ты сталкивался. Например, как сегодня в аэропорту, когда ты увидел, как Конвей мне приказывает. Большинство на твоем месте воспользовалось бы такой ситуацией к собственной выгоде. Я знал, что ты не будешь. Я знал, что тебе будет гораздо больнее, чем мне. Вот что ты собой представляешь, и ты не умеешь быть другим...

– Боб, – сказал я, – у тебя что-то на уме, а, Боб?

– Это подождет, – ответил он. – Это подождет некоторое время. Я просто хотел, чтобы ты знал, что я...

– Да, Боб?

– Это подождет, – повторил он. – Я уже сказал, что это подождет. – Опустив взгляд в стакан, он дернул рукой, и льдинки звякнули о стекло. – Этот Говард Хендрикс, – продолжал Боб, – он должен был сначала подумать, прежде чем устраивать тебе тот дурацкий спектакль сегодня утром. Естественно, он выполняет свою работу, как и я, и нельзя допускать, чтобы дружба мешала долгу. Но...

– К черту, Боб, – сказал я. – Я ничего такого не думаю.

– Ну а я думаю. Я думал об этом все время после того, как мы расстались в аэропорту. Я думал о том, как бы ты поступил, если бы оказался на моем месте, а я – на твоем. Полагаю, ты был бы любезен и дружелюбен, потому что именно так ты устроен. И ты бы ни у кого не оставил сомнений насчет своей точки зрения. Ты бы сказал: «Послушайте, Боб Мейплз – мой друг, и мне известно, что он прямой, как струна. И если мы хотим что-то узнать, пойдем и спросим его. Давайте не будем подличать с ним так, будто он по одну сторону баррикады, а мы – по другую...» Вот что ты бы сказал. А я... не знаю, Лу Возможно, я отстал от жизни. Возможно, я стал слишком старым для этой работы.