Сейчас и на земле - Томпсон Джим - Страница 41

Я пошел домой. Маме я сказал, что очень устал и не пойду в школу, и попросил ее разбудить меня в шесть вечера – я, дескать, хочу сходить в кино. Мы с папой решили, что это подходящая сказка. Мама все равно бы ничего не поняла и испугалась бы, а Мардж может сболтнуть лишнего. Так вот мама разбудила меня в девять, когда папа забеспокоился и позвонил; она сказала, что я так хорошо спал, что она решила, что лучше мне выспаться, чем идти в кино. Нечего и говорить, что С. мы больше не видели. Он смылся, даже не взяв свои вещи.

Я поехал в Линкольн и записался в колледж искусств и наук – единственное место, куда я логически, если не практически, только и мог сунуться. Затем я отправился в пару редакций и попытался найти работу газетчика, но там надо мной только посмеялись. Да у них, говорят, отбою нет от выпускников факультета журналистики, которые рады поработать, чтоб поднабраться опыта! Я пошел в газетный профсоюз Западного побережья, не зная, что у них только минимальный штат для работы с материалами, поставляемыми крупными агентствами, и они тоже посмеялись надо мной. Но одна девушка в конторе сжалилась (хотя была ли это жалость, даже не знаю). Один из крупнейших сельскохозяйственных журналов страны в Линкольне. Почему бы мне не сунуться туда?

Конечно, я сунулся. Я отправился туда в своем коричневом куппенхаймеровском костюме и лихо заломленном стетсоне, а на руке твидовое пальто за девяносто баксов. Секретарша говорит: одну минутку, любой редактор с радостью с вами поговорит. Меня проводили наверх и представили молодому человеку приблизительно моих лет, и он говорит: ну да, вполне возможно, что они мне помогут. Он-де и сам учится в университете. Тут семь редакторов. Сейчас он кого-нибудь вызовет... Он и в самом деле вызвал их, и они действительно так вели себя, словно только меня и ждали! Они пожимали мне руку и смотрели на меня так, будто готовы съесть, и все настойчиво приглашали «домой» пообедать на следующий день, то бишь в воскресенье.

Откуда я тогда мог что-либо знать? Я решил, что они всем скопом снимают дом ради экономии. Двое из них действительно заехали за мной на пижонском родстере и привезли в этот «дом», а там гостей не меньше сотни. И тут до меня стало доходить, что я во что-то впутался, но во что именно, я все еще не мог сообразить. Что-то стало брезжить только после сытного обеда и пяти-шести стаканчиков неразбавленного виски, когда человек пятьдесят парней, с которыми я мечтал – или думал, что мечтал, – познакомиться, стали пожимать мне руку и хлопать по плечу. А потом в комнатушке наверху собралось человек десять, все обступили меня и все спрашивают:

– Ну что, Диллон, мы тебе нравимся?

– Еще бы! Я ценю ваше искреннее отношение ко мне. Но...

– Что – но? Ты же не ради денег? Ты из тех, кто привык в жизни ко всему первоклассному. А здесь тебе и стол и кров за здорово живешь.

– Но... но мне правда позарез нужна работа.

– Разве мы не говорили тебе, что поможем? Для того мы и здесь, чтоб помогать друг другу.

– Но я уже записался на факультет искусства и науки.

– Подумаешь, можно записаться и перезаписаться. Это все выеденного яйца не стоит. Но даже если б ты не встретил нас, тебе все равно разумнее было бы перейти в сельскохозяйственный. Английский и журналистику ты можешь все равно изучать, зато научишься еще кое-чему стоящему. Ты же сам видел, как тут обстоят дела. Ты же пытался устроиться в газеты. Но единственное место, где... э... тебя поддержали, – это журнал «Сельское хозяйство».

В конце концов я сдался. Заложил половину своего гардероба и получил наличные на поручительство, и меня зачислили в сельскохозяйственный колледж. Ну и житье началось. Не жизнь, а малина! Мои добрые братья научили меня, как чистить топку и мыть посуду, а каждые шесть недель «комитет по стипендиям» заколачивал мне клепки в задницу в отчаянной попытке заставить меня запомнить разницу между рожью и ячменем или что-нибудь столь же идиотское. Я вспарывал кишки индеек, чтобы найти симптомы почернения гребня. Я щупал куриные гузки и должен был угадать, сколько яиц они могут снести, а им это вовсе не нравилось. Я настолько влез в чертовы проблемы сельского хозяйства, что даже перестал чувствовать себя мошенником. Только как могли они дать мне работу в сельскохозяйственном журнале с моей выдающейся тупостью к сельским делам? Они дали мне работу в ночном ресторанчике. Другие я нашел сам. Если вас все это заинтересует, это сельскохозяйственный колледж Небрасского университета. Поверьте мне на слово.

Я тогда ходил с Лоис. Мы, как говорится, женихались. До ссор еще было далеко. Я был влюблен в нее и вел себя как котенок. Когда мне было с ней не по себе или я вдруг хотел взбрыкнуть, я знал, что это из-за денег, что я так обороняюсь. Конечно, если б я мог предъявить ее родителям какие-нибудь подкожные запасы, если б смог убедить их, что по окончании курса в состоянии обеспечить их дочь, родительское отношение ко мне в корне бы изменилось. Они вовсе не были зловредными. Им, понятно, не хотелось, чтоб их дочь потеряла голову из-за человека, неспособного взять на себя ответственность за ее судьбу, а потому действующего, по их мнению, импульсивно, а не разумно. Я это понимал и, что греха таить, знал, что они правы. И тут...

Я не хотел даже открывать письмо. Опять кто-нибудь пытается всучить мне носки или облигации, а мне ничего не надо. И все же открыл, а это оказалась записка от Блэки Мартина.

Мы с Блэки вместе работали коридорными. Он был довольно замкнутым парнишкой и долго в отеле не продержался. Но ко мне он всегда относился хорошо, а после того, как перебрался в Нью-Йорк, время от времени присылал открытку. Я не всегда отвечал. Единственный раз ответил, уже когда был в Линкольне, это после моего вступления в братство: я тогда писал всем, кого знал, на шикарной бумаге «дома». Он, вероятно, решил, что я при деньгах. Он кое-что разнюхал, не говорил как, но разнюхал, и все тут. «Корд моторс» вот-вот должен был взлететь. Я мог воспользоваться этим, вложив туда сколько могу. То есть сорвать приличный куш. Он мне доверяет и готов взять в долю. Он знает, что «я честный малый». Сначала я чуть со смеху не покатился, но тут же осекся. Что-то подсказывало мне, что это не лажа. Блэки был не из тех, кто лажает, а я к тому же ему нравился. Все сходилось. Он работал брокером, он вращался в определенных кругах, и я ему нравился. А у меня было сто пятьдесят баксов в банке. Я отложил их на погашение студенческой ссуды, которую получил, первый раз записавшись в колледж. Я уже и так затянул с этим делом, и они на меня наседали. Я даже за день до этого выписал чек на всю сумму и хотел отправить по почте, да только в лавке напротив «дома» не нашлось трехцентовых марок. Вот я и не отправил. Хрена с два я на этих пташек, еще хоть цент истрачу.

Так вот иду я в банк и подписываю чек на сто пятьдесят баксов. А парень, стоявший позади, когда я получал бабки, идет за мной и останавливает меня у дверей. Такой высокий костлявый малый с черепушкой, напоминающей силки на перепелов, с носом-пуговкой и этакой ангельской улыбкой, а задница синих саржевых штанов ужасно мешковатая, будто он там книги носит. Ума не приложу, откуда такие берутся, не говоря уж о том, как они вечно оказываются во всяких советах да комитетах и умудряются всем заправлять. Вот заправляют, и хоть сдохни.

– Ха-ха, Диллон, – начинает он свои хиханьки да хаханьки. – Голову даю на отсечение, ты меня разыскиваешь.

– Оставь свой сарказм при себе, – говорю. – Я заплачу этот чертов долг.

– Только без ругани, Диллон. А то и у меня есть предел терпения. Выкладывай лучше денежки. Ха-ха.

Я тоже:

– Ха-ха. Я тебе чек завтра вышлю. А это мне на оплату больничного счета.

А он:

– Тебе больше не потребуется больница, Диллон. Ха-ха.

И плакали мои денежки. Он вырвал их у меня из рук. Даже затрудняюсь сказать, что больше меня тогда взбесило: что потерял деньги или что, как последний идиот, влип в такую историю.

В конце недели я узнал, что акции «Корда» подскочили на двадцать восемь пунктов за один день. На свои сто пятьдесят баксов при таком раскладе я бы поимел... только черта с два. Когда Блэки Мартин снова прислал мне письмо, я написал на конверте: «Адресат выбыл, адрес неизвестен» – и отправил обратно.