Сейчас и на земле - Томпсон Джим - Страница 31

– Джимми! Что там такое?

– Она погибла, – говорю. – Она упала в залив и...

– Она дома в постели, – говорит Фрэнки. – Она была у аптекаря.

– Но...

– Ты же знаешь, как она действует Джо на нервы. Ну так вот, все утро, когда у нас была эта свистопляска, она печатала на твоей машинке записку хозяину магазина и подписала твоим именем; просила, чтоб он приглядел за Шеннон несколько дней. Она написала, что ты должен уехать из города и что ты знаешь, как он хорошо к ней относится и все такое прочее. Все сделано было комар носу не подточит, мне так в жизни не написать, так что неудивительно, что бедняга попался. Когда Джо поняла, что натворила и какая из-за этого началась дьявольщина, она перепугалась и все нам рассказала.

– Но с какой стати...

– Я тебе скажу. У Джо куча пьесок, которые она хотела поставить, и Шеннон ей мешала. Так она, во всяком случае, все представила. Да и не много она успела рассказать, прежде чем заперлась в ванной.

Когда мы вернулись домой, мама, вся красная, стояла в дверях и очень извинялась перед полицейским, который сидел в патрульной машине перед крыльцом. Второй полицейский спускался по ступенькам, он был в бешенстве и тоже очень извинялся. А старик перед ним – такой благоприятный старый чайник – был просто вне себя от бешенства, и кипел, и чертыхался, задыхаясь от негодования, но маленькая девочка у него на руках колотила его с такой яростью, что понять, что он говорит, было невозможно. Мы с Фрэнки обогнули эту странную процессию и ринулись было в дом, но в этот момент подъехала еще одна машина. Отгуда вылезла женщина в форменном синем костюме и в морской фуражке. Она открыла заднюю дверцу, и девочка-негритянка – эдакая смышленая мордочка лет шести-семи с косичками в розовых ленточках, с улыбкой до ушей – впорхнула внутрь. Мама разжала зубы и велела мне приглядеть за Робертой.

– А я разберусь здесь.

Фрэнки начала снова названивать. Я двинулся к ванной комнате. У Роберты в руках было ружьё-спрей против насекомых. Она целилась в замочную скважину и одновременно пыталась выбить дверь. Она орала, что убьет Джо, если та не откроет дверь, и что убьет себя, как только та откроет. Джо не отзывалась. Она (я знаю) сидела на табурете и читала. В ванной всегда найдется что почитать. Наконец мама избавилась от женщины из Агентства помощи путешественникам, а Фрэнки закончила оповещать всех, что пропажа нашлась, и мы втроем кое-как вытащили Роберту в переднюю комнату и попридержали ее, чтобы она малость остыла. Мама рассказала про полицейских и старика с девочкой и даму из Агентства помощи путешественникам с негритянкой, и все это было ужасно смешно, если только не смотреть с моей точки зрения. Роберта начала хихикать, а потом хохотать. Мама сварила на всех полный кофейник кофе и велела мне поскорее переодеться. Я пошел переодеваться и по дороге сказал Джо, что можно выходить из ванной. Роберта потаскала ее для вида, вернее, с отсутствующим видом, и на этом все кончилось. Ничего смешного во всем этом не было, потому что я чертовски сильно промок. Джо завтра не будет относиться к Шеннон по-иному. Ей хотелось, чтоб ее не было рядом, но отделаться от нее она все равно не могла и вот придумала, как это устроить. Причем было яснее ясного, что ее не трогает, каким способом она отделалась от Шеннон. Как яснее ясного и то, что Шеннон не извлечет из этого никакого урока и не попытается хотя бы поменьше досаждать Джо. А Джо изобретательна. У нее коэффициент интеллектуального развития человека на десять лет старше; и нечего делать вид, что мы не знаем, на что она способна и сколь безразлична к любым последствиям. Я не мог не думать о том, что могла бы сделать девятнадцатилетняя девушка... Я пытаюсь не думать об этом. В конце концов, все не так уж безнадежно. Джо по-своему привязана к Шеннон. Ей нравятся ее бойцовские качества. Она иногда наряжает ее и берет с собой на двор разыгрывать с другими пьески. Делится с ней своими вещичками. Так что не стоит видеть все в таком уж черном свете. Хотя дела в общем плохи. Рано или поздно Шеннон забудет все доброе, и в памяти у нее останется только то, как ее обманом подкинули аптекарю, и она навсегда затаит зло на Джо. Как я затаил зло на Мардж. Уроки на скрипке, например; ее никчемность, слабость, умение подлизываться – все то, что давало ей преимущества, которых я был лишен. Да, я затаил на нее зло. Что толку отрицать.

Я заснул где-то около трех утра, а в пять надо вставать, потому что я стал опять ходить на работу пешком. Не думал, что мне это будет по силам, да куда денешься. Ничего в этом нового нет, так что нечего описывать подробности. У меня все дни на одно лицо. Мун – лучше говорить в настоящем времени, потому что ничего не изменилось, разве что к худшему, – Мун подчеркнуто холоден. Больше нет речи о том, чтобы прогуляться в контору; он не обращается ко мне успокоительно растягивая слова, чтобы разбудить, когда я вырубаюсь. Я могу рассчитывать только на себя. Мэрфи со мной не разговаривает. Вейл просто не замечает, а это значит, что и Баскену до меня нет дела. Гросс подчеркнуто дружелюбен, но от этого только хуже. Мун делается еще холоднее и настороженнее. Я даже не пойму, зол ли он от того, как повела себя Роберта, или обижен из-за приличных трат во время нашей поездки в Тиа-Хуану, либо просто это защитная реакция из-за Фрэнки. Скорее всего, все вместе. Но главное, наверное, в том, что он опасается, что я хочу его подсидеть. Он, вероятно, вбил себе это в голову потому, что я обсуждал новую систему учета не с ним, а с Болдуином. Он не может понять, что можно выкладываться без всякой задней мысли только ради того, чтоб работа шла, и все тут. Я объясню насчет системы. Ничего тут особенно оригинального нет. Я просто вывожу детали из учетных книг и заношу их на карточки, а карточки раскладываются в хронологическом порядке. Это снимает проблему двойных записей. Вместо пятнадцати минут на поиск местонахождения детали уходит секунда. К тому же нужна одна сопроводиловка вместо от одной до тридцати в зависимости от необходимости, как было. На каждой карточке две колонки. Дебиты и кредиты отражены в балансах, а не выводятся сами по себе, вследствие чего количество запчастей, необходимых для комплектования семисот пятидесяти самолетов, можно определить мгновенно, сложив два баланса – меньше наименований с грифом «Совершенно секретно», – и вычтя общую сумму из этого количества. Те, что с грифом «Совершенно секретно» – это лишние детали или запчасти. В системе есть один изъян – или будет, когда я доведу ее до завершения. Мы выпускаем детали и составляем отчет о дефиците по позициям. Мои карточки разложены в хронологическом порядке. А это значит, что для того, чтобы расположить все карточки по одной позиции, мне придется пересмотреть всю картотеку в несколько тысяч карточек. Я, конечно, что-нибудь придумаю. У меня есть кое-какие идеи, но пока что...

Опять я сбился. Пока что мне приходится вести бухгалтерию по старой системе. Одновременно я работаю над новой. Я должен вести инвентарный учет, и никто его за меня не сделает. Мне приходится вкалывать в два раза больше, чем прежде, а удовольствия от этого в два раза меньше. При этом мне еще приходится ходить на работу и домой пешком. Вот так вот обстояли дела. Такие они и сейчас.

Во вторник мы получили телеграмму от Мардж. Папа совсем плох, и всю неделю мы места себе не находили. Я хочу сказать, что к нашим обычным невзгодам прибавились новые. Мама считает, что ей «надо ехать», хотя ей прекрасно известно, что ни у меня, ни у Фрэнки денег ни копейки, а занять нам негде, а посему какого черта спрашивать нас по двадцать раз на дню... Меня потянуло выпить. Вынь да положь. И я сидел как на иголках весь вечер, не зная, куда деть руки без сигареты. Но я выдерживал предписания врача. В воскресенье вечером позвонила Мардж и долго говорила – за наш счет, потому что Уолтера совсем затравили на работе за бесконечные счета и он запретил ей делать новые. Папе лучше, во всяком случае, достаточно хорошо, чтобы отправить его в то место, и, выложив все это, она, хоть убей меня, еще целых пятнадцать минут не произнесла ни одного связного слова. Роберта и я пошли спать, а мама говорила и слушала. Роберта все твердила: мол, надо как-то заткнуть ее, мы никогда не сможем оплатить счет, и Фрэнки не сможет, и нас просто разорят. Иди и скажи ей... Когда мама пришла, чтобы рассказать, что говорила Мардж, Роберта отвернулась к стенке. Это, прямо скажем, атмосферу не улучшило.