Неудачник - Томпсон Джим - Страница 25

Как только я смог держаться на ногах, я побрел через весь город и добрался до вокзала. Уже спустилась ночь, и в темноте я увидел поезд, который готовили к отправке на юг. Я медленно шел вдоль состава, отыскивая товарный вагон. Вконец обессиленный, я остановился возле открытой платформы.

Она была загружена, хотя и не полностью, бревнами. Я пристроился в конце кладки. Я был ужасно доволен, что сумел устроиться на поезд еще во время его подготовки к отправлению. Остальные бродяги, которые заберутся на поезд уже за пределами вокзала, не смогут найти себе такое уютное местечко, как я.

Поезд несколько раз дернулся и тихо тронулся. Локомотив издал два коротких гудка, слегка увеличив скорость. Затем послышался еще один долгий прерывистый гудок, и мы покатили вперед. Не понимая, почему, кроме меня, не появилось ни одного безбилетного пассажира, я поднялся на ноги и обеспокоенно выглянул из-за борта платформы.

Мы как раз покидали станцию, и скорость поезда возросла примерно до сорока миль в час. Кучки бродяг отошли в сторону от колеи, не проявляя никакого интереса к проезжающему мимо них составу. Я посмотрел вперед и назад вдоль состава, когда мы проезжали освещенный перекресток, и, насколько мог видеть, все двери вагонов были закрыты. Я забрался на бревна и осмотрел состав с начала до конца.

На крышах никого не было видно. И по-видимому, никого не было в товарных вагонах. Вздрагивая от дурных предчувствий, я услышал еще один прерывистый и долгий гудок паровоза — окончательный сигнал отправления — и понял, что допустил ужасную ошибку.

Меня обманула эта платформа; по опыту я знал, что открытые платформы не включались в декларацию вагонных грузов. Тем не менее, это оказался декларационный поезд — товарный экспресс, — и при всей своей тогдашней терпимости железные дороги не желали терпеть каких-либо попутчиков, сверх указанных в декларации. Такие составы перевозили ценные грузы. Человек, пойманный на таком поезде, автоматически считался вором, и с ним соответственно и обращались.

Стоя на груде бревен и всматриваясь в темноту, я через некоторое время заметил, как в голове длинной цепи вагонов прыгает огонек, а в хвосте еще один. Они медленно направлялись навстречу друг другу, все ближе ко мне, покачиваясь из стороны в сторону, временами исчезая из поля зрения. Это охранники обыскивают поезд от начала до конца. Сколько времени им потребуется, чтобы добраться до меня? И что со мной будет, когда они наконец меня схватят?

Я следил за их приближением и с тоской посматривал на огни деревень, проносившиеся мимо. Паровоз грозно выл, разрывая тишину ночи своим требовательным гудком, требуя свободного пути.

Вызванный скоростью ветер был пронизывающим, но я истекал потом. От отчаяния я едва не впал в истерику, лихорадочно соображая, как мне быть. Я не мог спрыгнуть с поезда, который мчался со скоростью мили в минуту. Но точно так же и не мог на нем оставаться: меня вполне могли застрелить. В самом лучшем случае, если охранники примут во внимание, что я не вооружен, меня просто до бесчувствия изобьют дубинками.

Из своего обширного опыта разъездов по Мидвесту я знал, что мы находимся недалеко от Форт-Скотта, штат Канзас, крупного железнодорожного узла. Но насколько близко от него и успеем ли мы до него добраться, прежде чем охранники дойдут до меня, я не знал. Кроме того, я не был уверен, сделает ли поезд остановку в Форт-Скотте или хотя бы замедлит скорость настолько, чтобы я смог с него соскочить.

Огни. Множество огней. Должно быть, это уже Форт-Скотт. И... Да, почти незаметно, но поезд замедлил ход. И все же этого было недостаточно, поезд еще не скоро остановится в Форт-Скотте. До него оставалось еще несколько минут, а охранники находились от меня вообще в каких-то секундах.

Они уже миновали вагоны, которые нас разделяли. И тут они увидели меня и заорали. Я закричал в ответ, подняв руки вверх. Но то ли они в темноте не поняли смысла моего жеста, то ли не желали рисковать. Я услышал крик «Хватай этого гада!», и они одновременно бросились вперед. У каждого на руке висела толстая дубинка, а на поясе болтался револьвер.

В один и тот же миг они достигли платформы, каждый со своей стороны, и стали подниматься по лесенке. Оттуда спрыгнули на мою платформу и кинулись ко мне, размахивая дубинками...

Когда я был еще ребенком, мой дедушка по матери рассказывал мне всякие страшные истории, аллегории, тонко замаскированные под личный опыт. Одна из его излюбленных баек касалась охотничьей собаки, которая, когда на нее напал горный лев, вскарабкалась на дерево и таким образом избежала гибели. «Но разве собаки умеют лазать по деревьям?» — изумился я. «Все зависит от собаки, — отвечал дед. — Этой собаке пришлось взлезть на дерево». И только теперь, по прошествии многих лет, я понял, в чем заключался смысл этой истории.

Мы приближались к окраине Форт-Скотта. Поезд все еще несся с ужасной скоростью. Но я должен был спрыгнуть, а человек делает то, к чему его вынуждают обстоятельства.

Я перемахнул через борт платформы и повис на руках, цепляясь за него. Оглянулся через плечо — за мной была темнота. И в тот момент, когда фонарики охранников ослепили меня, а их дубинки сверкнули в воздухе, опускаясь на мою голову, я решился. Резко оттолкнулся назад и разжал руки.

В этом месте железнодорожная насыпь имела крутые откосы, и мне казалось, что я падаю целую вечность, прежде чем коснулся ногами усыпанного гравием дна канавы. Я едва ощутил ногами землю, как меня подкинуло вверх, будто на ступнях у меня были пружины.

Я сделал полное сальто, приземлился на ноги и снова взлетел в воздух. На этот раз я упал, припечатавшись к земле плечами, а затем покатился, вниз по длинному откосу, скользя на плечах и спине, и домчался до дна канавы. В ушах у меня стоял странный визг, похожий на вой раненого животного. Прошла не одна минута, прежде чем я понял, что это кричал я сам. Я кричал от боли и ужаса...

Наконец я рассмеялся и сел. Закрыл лицо руками, раскачивался взад-вперед и смеялся и плакал, не в силах поверить, что остался в живых. Через некоторое время я овладел собой, взобрался на пути и похромал к Форт-Скотту. Там меня арестовали за бродяжничество, ночь продержали в камере, а наутро выгнали из города.