Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Борька, я и невидимка - Томин Юрий Геннадьевич - Страница 1


1
Изменить размер шрифта:

Юрий Томин

Борька, я и невидимка

На Марс!

В этой школе учился еще Петр Первый.

В длинных коридорах, притихших после звонка, шаги звучали особенно четко, по-солдатски. На лестничных площадках каблуки цокали звонко, как подковы. Оглушительно кряхтел под ногами паркет.

В других школах люди ходят в тапочках, оставляя ботинки в раздевалке. А здесь – нет. Здесь все по ненормальному: дубовый рассохшийся паркет, кафельные площадки, мраморные ступени, на которых визжит каждая попавшая под ногу песчинка, коридоры длиной метров по сто.

И уборная, где можно спрятаться до перемены, – на втором этаже, опять-таки в конце коридора.

Но второй этаж – другое, там только классы.

Костя на цыпочках крадется вдоль стены. От одной ниши до другой: короткая перебежка и – стоп. Можно послушать, что делается в чужом классе.

За первой дверью ведут разговор два голоса – девичий, не уверенный, тихий, и мужской – раздраженный.

– Синус – это есть… это…

– Отношение!

– Отношение…

– Ну! Катета!

– Катета…

– Какого катета?

– Катета… который…

«Пара», – безразлично подумал Костя и сделал еще одну перебежку. За второй дверью, захлебываясь от нетерпения, отвечает урок какой-то отличник. Он так торопился получить свою пятерку, что не обращал внимания на запятые. Костя услышал примерно следующее:«Ещевдревностиученыезаметиличтостекляннаяпалочканатертаяшелкомобладаетспособностьюпритягиватьмелкиепредметыипришликвыводу…»

Костя сделал рывок.

Третья, последняя ниша, третья дверь.

– «Как хо-ро-ши майские ве-че-ра, когда…» Написали? «Ве-че-ра, когда…»

«Перед „когда“ – запятая», – машинально отметил Костя и с удовольствием подумал о том, что там, в классе, кто-то этой запятой не поставил.

До угла коридора оставалось шагов двадцать. По пути была еще одна дверь, уже без ниши. Костя переступил с ноги на ногу и пошел, не отводя взгляда от этой двери с сине-белой табличкой – «Зав. учебной частью».

Паркет постанывал, скрипел под ногами, и Костя, впившись глазами в сине-белую табличку, даже замедлил шаги. Все равно он был обречен. Костя хорошо знал свое счастье.

«Шмель, ты почему разгуливаешь во время урока?» – спросит Вера Аркадьевна.

«За мелом», – ответит Костя.

«Ах, за мелом, – скажет Вера Аркадьевна. – Так вот…»

И Вера Аркадьевна уведет его в кабинет. Она будет говорить о том, что миллионы людей трудятся для того, чтобы Костя мог учиться; и о том, что она не знает, как быть с ним дальше; о том, наконец, что в его возрасте она готовила бы себя к полету на ракете, а он, способный, но лентяй, не хочет учиться. Вера Аркадьевна была уверена в том, что все ученики, даже девочки, мечтают улететь на ракете.

И все это было правильно, все говорилось уже в сотый раз. И отвечать было нечего.

Говорят, что перед смертью человек за одну секунду вспоминает всю свою жизнь. Костя сделал три шага, и вспоминать было уже нечего. Все пронеслось перед глазами в одно мгновение…

– Шмель, так какой же корень у кукурузы?

Костя прекрасно знает, что мочковатый. У всех у них: у кукурузы, у ржи, у пшеницы – мочковатые корни.

Мочковатый – это значит: как мочалка, как старый, растрепанный веник, как борода у козла, как щупальце осьминога. Триста слов может сказать Костя про этот корень. Четыреста! Но среди них нет того, которое нужно. Он знает, и учительница ботаники знает, что он знает. И все ребята знают – второй урок ходят по рукам высохшие ломкие стебли. А у Шмеля просто язык не поворачивается повторить это слово в десятый раз. И он говорит:

– Висюльками.

Ребята только этого и ждали. Они смеются. В руках учительницы вздрагивает сухой кукурузий скелет.

– Шмель, будешь стоять за партой до конца урока. Пусть на тебя полюбуются твои товарищи.

– Но ведь правда же – висюльками, – говорит Костя уже серьезно, изумленный нечаянным открытием: это ведь очень точно – висюльками.

Ребята опять смеются. Они знают Костю. Они уже привыкли и смеются раньше, чем Костя открывает рот. И, сами того не желая, они толкают Костю в пропасть.

– А теперь, Шмель, ты будешь стоять до конца урока у двери.

Костя идет к двери. Вика Данилова смотрит на него с ужасом, как на прокаженного. Урок продолжается. Половина класса смотрит на учительницу, половина следит за Костей: что он будет делать?

И в самом деле, не стоять же так просто.

Костя слюнит палец и от глаза вниз по щеке проводит мокрую полосу. Это значит, у него текут слезы. Еще раз проводит – теперь он уже рыдает, даже вздрагивают плечи и морщится нос. Костя рыдает, а ребята хохочут. Им-то что?

– А теперь, Шмель, ты будешь стоять до конца урока за дверью, – говорит учительница, не оборачиваясь.

Костя выходит и слышит за спиной постепенно затихающий смех. Но стоять у двери – безумие: может пройти завуч или даже директор. И Костя отправляется в далекий путь до уборной на втором этаже. Теперь он смотрит на дверь с сине-белой табличкой, и ему кажется, что какие-то звенящие нити тянутся от него к этой двери. Она обязательно откроется… Вот сейчас! Еще шаг… И она открылась.

– Шмель, ты почему гуляешь во время урока? – спросила Вера Аркадьевна.

– А я… за мелом.

– Зайди в кабинет.

Вера Аркадьевна села за стол, а Костя остался стоять посреди комнаты.

– Опять выгнали?

– Почему выгнали? – пробубнил Костя.

– Я не знаю почему, это ты должен знать.

– А что мне, за мелом сходить нельзя? – вяло возразил Костя. Он понимал, что выкручиваться бесполезно, и сейчас сопротивлялся просто по привычке.

– Сколько раз на этой неделе ты ходил за мелом?

Костя промолчал.

– Уже два раза ученик Шмель ходил за мелом. Это – третий. Верно?

Ученик Шмель молчал. Да и что сказать? Такое уж Костино счастье. В третий раз на этой неделе выгоняют его из класса, и ни разу не удалось добраться до уборной. Сначала встретилась Елизавета Максимовна, потом Лина Львовна и вот теперь – завуч.

– Я уже не знаю, Шмель, что с тобой делать. Ну скажи сам – что мне с тобой делать?

Костя молчал, тоскливо глядя на картину, висящую за спиной Веры Аркадьевны. Мальчик в белой рубашке с пионерским галстуком, подбоченясь, трубил в горн. При этом он улыбался. Картина называлась «Горнист», хотя и без того было ясно, что это не водолаз или кто-нибудь там еще.

Костя молчал и чувствовал, что в нем просыпается ненависть к Петру Первому, ради которого выстроили эту школу с длинными скрипучими коридорами. Именно из-за него, царя дурацкого, стоит Костя перед столом и не знает, что ответить на вопрос Веры Аркадьевны. А если и ответит, то ему зададут новые, и если он в конце концов раскается, то будут опять вопросы, что бы проверить, действительно ли он распаивается или все это просто так.

– Ты ведь способный мальчик, Шмель, ты можешь учиться отлично, если захочешь, – сказала Вера Аркадьевна. – Тебе все дано: тысячи людей работают, чтобы ты мог учиться. А ты… Какой у вас сейчас урок?

– Ботаника.

– Вот видишь. Разве без знания ботаники можно стать хорошим агрономом или садоводом? А вдруг ты и сам станешь учителем ботаники?

– Я?! – На лице Кости такое отвращение, что Вера Аркадьевна начинает сердиться.

– Да, да, ты. Эта профессия ничуть не хуже других. Тебе уже пора подумать о своей будущей профессии. Ты ведь не маленький. Еще год, два, три… Время летит быстро. И я думаю… – Морщинистое лицо Веры Аркадьевны добреет. – Я думаю, что где-то уже строится ракета, на которой полетят в космос твои ровесники. Может быть, кто-нибудь из твоего класса. А может быть, и ты, а? Но нет. – Вера Аркадьевна с сожалением покачивает головой. – Тебя не возьмут на ракету. Полетят люди дисциплинированные и, прежде всего, обладающие прочны ми знаниями. Кстати, и знающие ботанику тоже.

Костя уныло смотрит на горниста. Ботаника, ракета… и опять ботаника. Вот если бы вдруг ожил и затрубил горнист на картине, было бы здорово! Вера Аркадьевна упадет в обморок и все забудет. Костя не хочет быть учителем ботаники. Он сам не знает, чего хочет. Просто еще не думал об этом.