Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Обмен времен «Холодной войны» - Томас Росс - Страница 2


2
Изменить размер шрифта:

Наличие у него пистолета меня не встревожило. Закон, разумеется, запрещал ношение оружия, но ведь другие законы запрещали убийство, прелюбодеяние, поджог и даже плевки на тротуаре. Законы писаны на все случаи жизни, и я решил — похоже, «Стейнхаузер» помогал примиряться с человеческими слабостями, — что толстячок немец носит с собой пистолет не просто так, а имея на то веские причины.

Я как раз поздравлял себя с этим выводом, от коего за версту веяло здравым смыслом, когда лопнуло заднее левое колесо. Отреагировал я автоматически. Не снял ноги с педали газа, даже нажал чуть сильнее, и выровнял машину. Нас вынесло на встречную полосу движения, к счастью, на этом участке автобана не было разделительного барьера, но мы не перевернулись и не слетели под откос. Да и из Бонна в это время никто не ехал.

Маас переживал случившееся молча. Я же ругался секунд пять, гадая при этом, заменят ли мне колесо по гарантийному талону.

— Мой друг, вы — прекрасный водитель, — разлепил наконец губы Маас.

— Благодарю. — Я дернул за ручку, открывающую капот, где лежала запаска.

— Если вы скажете мне, где инструменты, я сам заменю колесо.

— Это моя забота.

— Нет! Когда-то я был первоклассным механиком. Если вы не возражаете, я хочу таким способом расплатиться за проезд.

Через три минуты он снял спустившее колесо. На его месте оказалась запаска, поддомкраченный «порше» снова встал на четыре колеса. Маас завернул гайки и удовлетворенно шлепнул ладонью по шине, как бы показывая, что доволен результатами своего труда. Эти операции заняли у него не более двух минут. Он даже не снимал пиджака.

Маас повесил снятое колесо на крюк под капотом, уложил на место инструменты, захлопнул капот, вновь залез в кабину, на этот раз задницей вперед. Когда мы выехали на автобан, я поблагодарил его за помощь.

— Пустяки, герр Маккоркл. Я рад, что смог хоть чем-то помочь. И я останусь у вас в долгу, если по приезде в Бонн вы высадите меня у вокзала. Там я без труда найду такси.

— Бонн не так уж велик. Я могу отвезти вас куда нужно.

— Но я еду в Бад-Годесберг. Это далеко от центра.

— Отлично. И мне туда же.

Через мост Виктории мы выехали на Ройтерштрассе и далее на Кобленцштрассе, бульвар, прозванный местными острословами дипломатическим ипподромом. По утрам по нему в «Мерседесе-300», в сопровождении двух полицейских на мотоциклах и «белой мыши», специально построенного для этого дела фирмой «Порше» автомобиля, проезжал канцлер ФРГ, направляясь во дворец Шомбург.

— Где вас высадить в Годесберге? — спросил я.

Из кармана пиджака он достал синюю записную книжку. Нашел нужную страницу и ответил:

— Возле кафе. Оно называется «У Мака». Вы знаете, где это?

— Конечно, — я затормозил перед светофором. — Я — хозяин этого кафе.

Глава 2

Таких кафе, вернее салунов, как «У Мака», в Нью-Йорке, Чикаго или Лос-Анджелесе можно насчитать около двух тысяч. А вот в Бонне и Бад-Годесберге в тот год нашлось бы лишь несколько заведений, где могли приготовить сносный коктейль. Скажем, клуб американского посольства, где обслуживали только членов клуба да их гостей, или бар на Шаумбергер-Хоф, но цены там были аховые.

Я открыл салун годом раньше, когда Эйзенхауэра впервые избрали президентом. В самый разгар предвыборной кампании, полной обещаний одержать безоговорочную победу в Корее, армейское руководство решило, что безопасность Соединенных Штатов не пострадает, если группе анализа военной информации, расположившейся в быстро разрастающемся американском посольстве на берегу Рейна, придется обходиться без моих услуг. В общем-то, я и сам уже гадал, когда же меня выставят за дверь, потому что за двадцать месяцев довольно-таки приятного пребывания в посольстве никто не обратился ко мне с просьбой о проведении какого-либо анализа той или иной военной проблемы.

Через месяц после демобилизации я вновь оказался в Бад-Годесберге, сидя на ящике пива в зальчике с низким потолком, когда-то служившем Caststatte[3]. Зальчик сильно пострадал от пожара, и я подписал с его владельцем долгосрочный договор об аренде исходя из того, что он обеспечивает лишь общий ремонт. Все же изменения в планировке и мебель идут за мой счет. Вот я и сидел на ящике с пивом, окруженный коробками и контейнерами с консервами, выпивкой, столами, стульями, посудой, и на портативной машинке печатал шесть экземпляров заявления с просьбой разрешить мне продавать еду и напитки. При свете керосиновой лампы. На пользование электричеством требовалось отдельное заявление.

Я не заметил, как он вошел. Он мог находиться в зальчике минуту, а может — и десять. Во всяком случае, я подпрыгнул от неожиданности, когда он заговорил.

— Вы — Маккоркл?

— Я — Маккоркл, — ответил я, продолжая печатать.

— Неплохое у вас тут гнездышко.

Я повернулся, чтобы посмотреть на него.

— О Боже! Нью-Хэвен. Выпускник Йеля. — Судил я, разумеется, по выговору.

Роста в нем было пять футов одиннадцать дюймов, веса — сто шестьдесят фунтов[4]. Он подтянул к себе ящик пива, чтобы сесть, и своими движениями очень напомнил мне сиамского кота, который когда-то жил у меня.

— Нью-Джерси, не Нью-Хэвен, — поправил он меня.

Я пригляделся к нему повнимательнее. Коротко стриженные черные волосы, юное, загорелое, дружелюбное лицо, пиджак из мягкого твида на трех пуговицах, рубашка, полосатый галстук. Дорогие ботинки из кордовской кожи, только что начищенные, блестевшие в свете керосиновой лампы. Носков я не увидел, но предположил, что они — не белые.

— Может, Принстона?

Он улыбнулся. Одними губами.

— Уже теплее, приятель. В действительности я получил образование в «Синей иве», баре в Джерси-Сити. По субботам у нас собирался высший свет.

— Так что я могу вам предложить, кроме как присесть на ящик пива и выпить за счет заведения? — Я протянул ему бутылку шотландского, стоявшую рядом с пишущей машинкой, и он дважды глотнул из нее, не протерев горлышка перед тем, как поднести ко рту. Мне это понравилось.

Бутылку он отдал мне, теперь уже я глотнул виски. Он молчал, пока я не закурил. Похоже, недостатка времени он не испытывал.

— Я бы хотел войти в долю.

Я оглядел обгорелый зал.

— Доля нуля равняется нулю.

— Я хочу войти в долю. Пятьдесят процентов меня устроят.

— Именно пятьдесят?

— Ни больше ни меньше.

Я взялся за бутылку, протянул ему, он выпил, я последовал его примеру.

— Может, вы не откажетесь от задатка?

— Разве я уже согласился на ваше предложение?

— Во всяком случае, пока вы мне не отказали. — Он сунул руку во внутренний карман пиджака и достал листок бумаги, очень похожий на чек. Протянул его мне. Действительно чек, сумма в долларах. С указанием моей фамилии. Выданный уважаемым нью-йоркским банком. По нему я мог получить ровно половину тех денег, что требовались мне для открытия лучшего гриль-бара Бонна.

— Компаньон мне не нужен. По крайней мере, я его не ищу.

Он взял чек, оторвался от ящика с пивом, подошел к столу, на котором стояла пишущая машинка, положил на нее чек. Повернулся и посмотрел на меня. Лицо его оставалось бесстрастным.

— А не выпить ли нам еще?

Я отдал ему бутылку. Он выпил, возвратил ее мне.

— Благодарю. А теперь я расскажу вам одну историю. Не слишком длинную, но, когда я закончу, вы поймете, почему вам необходим новый компаньон.

Я глотнул виски.

— Валяйте. Если кончится эта бутылка, я открою другую.

Его звали Майкл Падильо. Наполовину эстонец, наполовину испанец. Отец, адвокат из Мадрида, в гражданскую войну оказался в стане проигравших, и его расстреляли в 1937 году. Мать была дочерью доктора из Эстонии. С Падильо-старшим она встретилась в 1925 году в Париже, куда приезжала на каникулы. Они поженились, и годом позже родился он, их сын. Мать его была не только красивой, но и исключительно образованной женщиной.

вернуться

3

Ресторан.

вернуться

4

180 сантиметров, 72 килограмма.