Обмен времен «Холодной войны» - Томас Росс - Страница 10

Я сел, глотнул коньяка. Фредль не допила рюмку, поэтому я перелил ее коньяк в свою — не пропадать же добру. В тех редких случаях, когда Падильо касался своего, как он его называл, «другого занятия», он сетовал, что одним из недостатков этого рода деятельности является необходимость работать с рождественскими помощниками. Кого он подразумевал, я не знаю, но, вероятно, под этим термином фигурировал широкий круг лиц, от сотрудников армейской разведки до туристов, обожающих фотографировать чехословацкие оружейные заводы. Почему-то их всегда ловила бдительная охрана, а на допросах все они, как один, прикидывались бедными студентами. Так что под «рождественской помощью» Падильо подразумевал тех, кого Бог пошлет, то есть дилетантов.

Однако сложившаяся ситуация требовала немедленного решения. Я мог плюнуть на авиабилет и на SOS Падильо, остаться в моем уютном салуне и как следует набраться. Или позвать Хорста, передать ему ключи от сейфа и всех дверей, поехать домой, собрать чемодан на столе и отправиться в Дюссельдорф. Коньяк я оставил на столе и подошел к бару. Репортеры уже смотались, и Карл преспокойно читал «Тайм». Он полагал, что это развлекательный журнал. Я склонялся к тому, чтобы согласиться с ним.

— Где Хорст?

— На кухне.

— Позови его.

Карл всунулся в кухню и позвал Хорста. Тощий, невысокий мужчина обошел стойку и вытянулся передо мной. Я даже подумал, что он щелкнет каблуками. За те пять лет, что он работал в салуне, наши отношения оставались строго официальными.

— Да, герр Маккоркл?

— На несколько дней вы останетесь за старшего. Мне надо уехать.

— Хорошо, герр Маккоркл.

— Куда это? — встрял Карл.

— Не твоего ума дело, — отрезал я.

Хорст неодобрительно глянул на него. Он получал пять процентов прибыли и соответственно куда с большим почтением воспринимал решения руководства.

— Что-нибудь еще, герр Маккоркл? — спросил Хорст.

— Позвоните в фирму, что реставрирует ковры, и узнайте, сколько они возьмут, чтобы заштопать все дыры, прожженные окурками. Если не слишком много, наймите их. Решение примите сами.

Хорст просиял.

— Будет исполнено, герр Маккоркл. Позвольте спросить, надолго ли вы отбываете?

— На несколько дней, возможно, на неделю. Падильо тоже не будет, так что командовать придется вам.

Хорст едва не отдал мне честь.

— О Господи, да разве так ведут дела? — не унимался Карл. — А как же мой «континенталь»?

— Подождет моего возвращения.

Я повернулся к Хорсту.

— К вам придет человек, может, двое, чтобы проверить телефоны. Думаю, завтра. Обеспечьте им все условия для работы.

— Разумеется, герр Маккоркл.

— Раз с этим все ясно, до свидания.

— До свидания, герр Маккоркл, — вытянулся в струнку Хорст.

— С нетерпением ждем вашего возвращения, — добавил Карл.

Выйдя из салуна, я сел в машину и проехал шесть кварталов до многоэтажного дома, точь-в-точь такого же, как у Фредль. Оставил машину у тротуара и поднялся на шестой этаж. Постучал в квартиру 614. Через несколько мгновений дверь приоткрылась на дюйм. На меня глянуло бледное лицо.

— Заходи, — дверь распахнулась. — Выпей, если хочется.

Я вошел в квартиру Кука Джи Бейкера, боннского корреспондента международной радиослужбы новостей, называвшейся «Глоубол рипортс, Инк.». Кроме того, Бейкер был единственным представителем «Анонимных алкоголиков»[15] в стане журналистов, да и то с каждым днем сдавал свои позиции.

— Привет, Куки. Как идет борьба с зеленым змием?

— Я только что проснулся. Не желаешь пропустить по стопочке?

— Спасибо, я — пас.

В квартире чувствовалось отсутствие женской руки. Неубранная постель. Два заваленных книгами стола. Огромное кресло со встроенным в один из подлокотников телефоном. У второго подлокотника — портативная пишущая машинка на вращающейся подставке. И бутылки виски, расставленные по всей комнате. Некоторые наполовину пустые, другие — на четверть. Куки придерживался теории, что бутылка должна находиться на расстоянии вытянутой руки, когда бы у него ни возникло желание выпить.

— Иной раз, когда я уже на полу, чертовски долго ползти на кухню, — однажды объяснил он мне.

В тот год Куки исполнилось тридцать три, и Фредль утверждала: более красивого мужчину видеть ей не доводилось. На пару дюймов выше шести футов, гибкий, как тростинка, с открытым лбом, классическим носом, губами, на которых, казалось, вот-вот заиграет улыбка. И безупречный вкус. Встретил он меня в темно-синей рубашке спортивного покроя, галстуке в сине-желтую полоску, с широкими, как у шарфа, концами, серых брюках, стоивших не меньше шестидесяти баксов, и черных мягких кожаных ботинках типа мокасин.

— Присядь, Мак. Кофе?

— Не откажусь.

— С сахаром?

— Если он у тебя есть.

Он поднял с пола бутылку и направился на кухню. Несколько минут спустя протянул мне полную чашку и сел сам. Поднял одной рукой рюмку виски, другой — бокал молока.

— Пора позавтракать. Твое здоровье.

— Твое тоже, — отозвался я.

Он опрокинул рюмку, тут же запил спиртное молоком.

— Неделю назад опять начал пить, — сообщил он.

— Скоро бросишь.

Он покачал головой и грустно улыбнулся.

— Может, и так.

— Что слышно из Нью-Йорка? — спросил я.

— За прошлый год прибыль составила тридцать семь миллионов, и денежки сыплются на мой счет.

Семь лет назад Бейкер прослыл гением Мэдисон-авеню среди руководства рекламных компаний и информационных агентств, основав новую фирму — «Бейкер, Брикхилл и Хилсман».

— Я переезжал с места на место и никак не мог оторваться от бутылки, — рассказывал он мне одним дождливым вечером. — Они хотели выкупить мою долю, но каким-то чудом адвокатам удалось застать меня трезвым, и продавать я отказался. Мне принадлежит треть акций. И упрямство мое росло по мере того, как росла их цена. Однако мы пришли к соглашению. Я не принимаю участия в работе фирмы, а они переводят треть прибыли на мой счет. Мои адвокаты подготовили необходимые бумаги. Теперь я очень богат и очень пьян и знаю, что никогда не брошу пить, потому что мне не нужно писать книгу, которую я собирался написать, чтобы заработать кучу денег.

Куки пробыл в Бонне три года. Несмотря на частные уроки, выучить язык он так и не смог.

— Психологический блок, — говорил он. — Не люблю я этот проклятый язык и не хочу его учить.

Требовалось от него ежедневно заполнять одну минуту новостей и иногда выходить в прямой эфир. Информацию он черпал у личных секретарей тех, кто мог знать что-то интересное. Секретарш помоложе соблазнял, постарше — просто очаровывал. Однажды я попал к нему как раз в момент, когда он собирал новости. Он сидел в кресле, заранее улыбаясь.

— Сейчас зазвонит телефон, — объявил он.

И не ошибся. Первой вышла на связь девчушка из боннского бюро лондонской «Дейли экспресс». Если ее боссу попадало что-либо интересное, она сообщала об этом и Куки... Телефон звонил и звонил. И каждый раз Куки рассыпался в комплиментах и благодарил, благодарил, благодарил.

К восьми часам звонки прекратились. За это время мы успели раздавить бутылочку. Куки осмотрелся, убедился, что рядом с креслом стоит еще одна, полная, протянул ее мне.

— Разливай, Мак, а я пока запишу эту муть.

Развернул к себе пишущую машинку и начал печатать, изредка сверяясь с записями, произнося вслух каждое слово.

— «Канцлер Людвиг Эрхард сказал сегодня, что...» — В тот день ему дали две минуты эфира, а текст он печатал пять.

— Поедешь со мной на студию? — спросил Куки.

Уже изрядно набравшись, я согласился. Куки сунул початую бутылку в карман макинтоша, и мы помчались на радиостанцию. Инженер ждал нас у дверей.

— У вас десять минут, герр Бейкер. Уже звонили из Нью-Йорка.

— Еще успеем. — Бейкер достал из кармана бутылку. Инженер поднес ее ко рту первым, за ним — я, потом Куки. Я уже едва стоял на ногах, Куки же лучился обаянием. Мы прошли в студию, и Куки по телефону соединился с редактором в Нью-Йорке. Редактор начал перечислять материалы, уже полученные по каналам АП и ЮПИ.