Калигула или После нас хоть потоп - Томан Йозеф - Страница 11

– Уже поздно, Валерия.

Она попрощалась:

– Мы, может быть, увидимся в Риме.

– Может быть, – вскипел Луций, – ты говоришь "может быть", моя божественная?

Она заглянула ему в глаза и медленно произнесла:

– Не может быть. Обязательно. Как только я вернусь в Рим, дам тебе знать.

Он был счастлив. Протянул ей букетик розовых крокусов. Она приняла их с улыбкой.

– Спасибо, мой Луций.

Когда они ушли, Луций стоял минуту взволнованный. Потом сел за стол, залитый вином. Обмакнул палец в лужицу вина и написал: "Валерия".

Вошел и забыл.

Глава 7

Игра света и тени обманывает.

В предвечерних, цвета олова сумерках Капри напоминает клок окаменевшей серо-зеленой пены на светящейся поверхности моря, вилла "Юпитер" – снежное облачко над ним. А когда запад сделается багровым, Капри похож на ощетинившегося зверя и вилла будто капелька крови на его шерсти.

С верхней террасы доносится звук лютни и голос юноши, скандирующего греческие стихи. У лютниста трясутся руки, ибо он делает то, чего делать не смеет: из-под прикрытых век наблюдает за лицом императора. Тиберий сидит в мраморном кресле, он закутан в шерстяной плащ.

Игра света и тени обманывает.

Ветка кипариса бросила тень на лицо старика: правильные черты, из-под высокого лба и сросшихся бровей сверкают способные пронзить глаза; тонкий, энергичный нос, жесткие губы, мягкий подбородок, широкая грудь.

Тень сдвинулась, и лицо императора осветилось лучом солнца: лысый череп, клочья седых волос на висках, изрытые продольными морщинами щеки, пятна прыщей, тонкий нос с широкими ноздрями, бесцветные губы, колючий взгляд.

Глаза старика прикованы к губам юного грека, читающего под аккомпанемент лютни Архилоха:

Под террасами летнего дворца шумит море. Волна набегает, падает, вздувается и пенится, и новая катит, разбивается и опять вздымается, с сокрушающей силой налетая на скалы и рассыпаясь тысячью сверкающих брызг.

В садах нежно поют фонтаны. Голоса соленой и пресной воды перекликаются. Мраморная нимфа расчесывает волосы, а бронзовые сатиры пляшут вокруг нее. Каменные боги прогуливаются по кипарисовым аллеям, встревоженные пряными ароматами садов.

Все это для императора, потому что, во всю жизнь не нашедши красоты в людях, он окружает себя красотой греческих статуй, стихами и молодостью.

Целыми часами он может любоваться работой Праксителя, целыми днями наслаждаться стихами греческих поэтов.

Солнце пронизывает бронзовые кудри юноши, стих запечатлевается на его губах, формой напоминающих полумесяц. Глаза старика жадно уставились На этот живой серпик. Руки зябко натягивают плащ.

Лютнист знает этот взгляд. Он понимает: император лечит свою старость постоянным общением с молодостью и свежестью. Император всеми силами оттягивает приход Таната, бога ночи. Он полагает, что таким образом продлевает свою жизнь. Он уверен в этом.

Рука лютниста дрожит все сильнее – вдруг палец скользнет по струне и фальшивый звук нарушит гармонию. Ох! Голова ведь одна у человека.

Юноша нараспев читает элегию Архилоха:

Проклятье! Палец сорвался, струна всхлипнула, юноша запутался и все повторяет слово: "… жарко… жарко…"

Лютнист в отчаянии попытался схватить лад, попытался сохранить свою голову, но император поднял руку.

"Горе мне, прощай, жизнь, прощайте, дети!" – Лютнист поднял на властелина испуганные глаза. Тиберий на него не посмотрел и жестом руки приказал убраться. Император смотрит на губы юноши, их форма возбуждает его.

– Повторяй: жарко… – велит он.

– Жарко, жарко…

Старик рванул юношу к себе. Желтыми зубами впился в его рот.

Выступившая кровь привела старика в неистовство. Он сорвал тунику с полудетского тела.

– Снять!

В это время в саду у лестницы, ведущей на террасу, воин-германец остановил молодого человека в золотом панцире с чеканным изображением колесницы Гелиоса.

– Стой! Прохода нет, господин!

– Ты что, не знаешь, кто я?

– Вход наверх запрещен всем.

Молодой человек побледнел от гнева.

– Я наследник императора, грубиян!

– Я знаю. Но наверх нельзя!

– Пусти, дурак!

Гай Цезарь, по прозванию Калигула[21], внучатый племянник императора, изо всех сил оттолкнул великана германца и взбежал по лестнице. Стражник не пытался его преследовать.

Запыхавшись, Калигула влетел на верхнюю террасу и увидел: старик сжимает в объятиях юношу и жадно его целует. Услышав шаги, он оглянулся и, заметив Калигулу, побагровел от гнева. Он резко оттолкнул мальчика, и тот сильно ударился о мраморные перила террасы. Подобную сцену Калигула видел не впервые.

– Опять? – бесстыдно усмехнулся он.

– Что? – прохрипел император.

Калигула испугался. Трусливо втянул голову в плечи, потом выпрямился и поднял в приветствии правую руку:

– Ave Caesar!

В налитых кровью глазах Тиберия светилось бешенство, сверкала злоба.

Его взгляд скользнул по лицу внука. Синеватая бледность молодого лица выдавала сластолюбца и развратника. Не правильный череп, шея, обросшая торчащими как щетина волосами, тонкие голени и огромные ступни. Урод.

Движением руки старик отослал юношу. Голос старика пронизывал до костей.

– Так ты шпионишь за мной?

Гай Цезарь сделал виноватое лицо, он молил о прощении. Усмешка искривила окровавленный рот императора.

– Ты-то хуже! Потому что ты моложе меня больше чем на полстолетия. В твоем возрасте я покорял армян, ретов и винделиков. Моя жизнь была сплошным самоотречением. А ты? Ты уже теперь погряз в пороках.

Старик задохнулся. Он взял с малахитового столика кубок с вином и отпил.

Гай скрыл ухмылку. Он был в более выгодном положении, застав Тиберия врасплох. Император продолжал говорить, и голос его становился все суровее:

– Я имею право делать то, что мне нравится, даже если это не нравится другим. – И гневно закончил:

– И тебе, юнец, нечего мне возразить.

Повелительный жест – внук поклонился и вышел.

Тиберий медленно поднялся, опираясь на эбеновую палку, и вошел во дворец. Сбросил плащ. Остановился в библиотеке, вынул первый попавшийся свиток – это был Солон, наугад прочел: "Избегай наслаждений, они порождают тоску". Тиберий нахмурился, нервно отбросил Солона и попытался во второй раз: Феогнид. Закрыв глаза, отметил строку. Прочитал:

"Что прекраснее всего? – Гармония".

"Что сильнее всего? – Мысль".

"Что лучше всего? – Блаженство".

Тиберий отложил свиток и прошел в кабинет. Все здесь было просто: черный мрамор на стенах, против стола императора белый бюст Эсхила на круглой черной подставке, большое окно затянуто прозрачной серебристой материей, серые драпировки из тяжелой, расшитой белыми квадратами ткани. У окна – фиговое деревце в кадке. В саду за окном – прекрасная пиния.

Император сел и погрузился в мысли. "Что лучше всего? – Блаженство";

Он вспомнил о своем детстве, детстве заброшенного ребенка, которого Ливия родила до брака с императором Октавианом Августом. Тот из милости терпел мальчика в своем доме, его везде и всегда затирали, всюду он был один, всеми презираем. Врожденная гордость Клавдиев в нем безмерно страдала. Еще и по сей день терпкой горечью отдают эти воспоминания.