Рыцарь Шестопер. Новый дом - Соколовский Фёдор - Страница 11

Поэтому Василий не придумал ничего лучше, чем мотнуть головой и объявить с мертвецки пьяным видом:

– Ща… спою! – И, набрав в грудь воздуха, затянул про черного ворона.

Агап Гирчин посмотрел на своего бывшего сокамерника весьма странно. То ли не поверил в его опьянение, то ли не удержался от непроизвольной досады. Это было последнее, что успел зафиксировать Василий Райкалин своим сознанием. И ведь четко контролировал себя, не был пьян! Только притворялся! А все равно провалился куда-то в омут нереальности, словно значительно перебрал давно и тщательно выверенную норму.

Глава шестая

Продолжение банкета

Когда пришла пора организму просыпаться (а может, все-таки выходить из алкогольной комы?), подсознание сразу услужливо подбросило ретроспективную серию вариантов окружающего пространства. Там много чего было. В том числе: оказаться между двух женских тел, остаться на полу в трапезной, прийти в себя в столичной тюрьме… А то и вообще проснуться в своем мире, в собственной кровати и понять, что все испытания последних дней не что иное, как кошмар тяжело больного человека.

Увы! Фантазий подсознанию не хватило. Василий проснулся на спине, но в каком-то странном коконе. И только начав панически шевелить руками и ногами, осознал, что это совсем не кокон. И не одежда. И не путы. И не лепестки роз. И не жидкостная среда. Все тело оказалось погружено в сыпучий продукт. Еще и поверху было засыпано пятисантиметровым слоем обыкновенной… пшеницы!

Обычное, скорее, отборное зерно для посевной. Сухое. Хорошо сыпучее. Слегка покалывающее местами кожу. Что это? Шутка пьяных товарищей? Или изощренное издевательство недовольного уголовника?

Он осмотрелся. Совсем не спальня. Скорее, большая кладовка. Вместо кровати вместительный ларь, где и возлежал рыцарь, будучи в чем мать родила. Вернее, теперь уже сидел, пытаясь в тусклом полумраке помещения разобраться, что с ним, как и почему.

Вначале прислушался. Птички щебечут, вроде утро. Плюс уже знакомые звуки, присущие именно хутору Агапа Гирчина. Еще и запахи доносятся вполне приятные: прожаренного с лучком мяса. Сразу захотелось подкрепиться. Точнее говоря, вначале облегчиться, а уж потом можно и за стол.

Потом оценил самочувствие по десятибалльной шкале. Судя по нарастающему аппетиту, оно оценивалось на десятку. Ничего не болело, круги перед глазами не плавали, похмельная сухость во рту отсутствовала.

«Словно и не пил вчера, – удивлялся Василий, выбираясь из ларя с пшеницей и направляясь к выходу. – Но тогда с какой стати я неожиданно отключился?»

Он вышел в некое подобие длинного коридора, но не успел выглянуть через приоткрытую дверь во двор, как из такой же кладовой с шумом вывалился Бронислав. Причем баронет с недовольством стряхивал со своего голого тела колючую гречневую крупу. Рассмотрев рыцаря, он поинтересовался:

– А ты в чем спал?

– В пшенице… Только вот я ничего не понял…

– Чего там понимать! – Бронислав весьма непритязательно ругнулся. – Это Агап, как всегда, чудит! Все хмельное брожение и все наносные силы стихий, как он выражается, с нас снял и в посевное зерно перенес. Алхимик недоделанный! Нет чтобы среди девок уложить, так он нас, как коней, в сараях укладывает!..

– И что, всегда так?

– Если лишку выпили и с ног валились, – скривился баронет, уже выйдя во двор и озираясь по сторонам, – то всегда… Молнию ему в зад! И ведь зарекался у него так не напиваться… Что за бесовщина? А?.. Куда это бабенки подевались?.. Эй!

Но на его крик никто не отозвался и не появился. Тогда как Шестопер заинтересовался опытами с посевным зерном. Блажь это черного власнеча, издевательства над упившимися гостями или его иные, весьма ценные умения? Потому и продолжил тему:

– А толк от такого вот сна есть?

– О! Еще сколько! – Направляясь в главный дом, не стесняющийся своей наготы Бронислав стал перечислять: – Наши урожаи пшеницы в два раза больше, чем у соседей, гречихи – в полтора, ржи – в два с половиной. И никто секретов наших выведать не может, как ни старается. Ха-ха! А они проще не бывает: ужрался медовухи – иди спать в короба с посевным зерном.

Без всякого сомнения, чудес в этом мире хватало. На них Райкалин успел насмотреться. Чего стоило, к примеру, средство, позволяющее перерожденному человеку наведаться на место своей последней смерти. Но вот в подобное усиление зерна Василий поверить не мог. Слишком просто все получалось.

Другой вопрос, если колдун под видом природного вытрезвителя еще и некие иные колдовские методы использовал. Тогда уж точно он великий волшебник. Правда, в свете его открывающихся способностей и умений все более актуальным становится вопрос: «Что такой человек делал в тюрьме?» Потому что попасть туда он мог лишь по собственной воле. И еще было интересно: как это такой великий власнеч умудряется скрываться от недреманного ока ведомства Тайного Погляда?»

Свою одежду они нашли в трапезном зале, аккуратно сложенную на лавках. Пока одевались, рыцарь решил расспросить баронета.

– Агап, конечно, молодец, скрытно тут устроился. Но не много ли здесь женщин обретается? Могут ведь и проболтаться.

– Ни в жизнь! – последовало уверенное заявление. – С каждой из них клятва особая берется, на крови. Даже если захотят рассказать, то их сразу карачун хватит. Да они и не захотят… слишком преданные становятся… Иные без ума влюбляются и на все готовы.

– Ага, заметил… Тем более что и тяжелыми они именно от Агапа становятся, – хохотнул Грин, всем своим видом и тоном поощряя такое увеличение населения в баронстве. – Или от вас с твоим отцом тоже детки появляются у бывших пациенток?

– Нет, – тяжело и расстроенно вздохнул будущий барон. – От нас никак не могут появиться, только от Гирчина. Он как-то особо это делает, во время специального обряда…

– А-а! – сделав вид, что в курсе, протянул Шестопер. И обронил наугад: – Жаль, что этот обряд запрещен светлыми волхвами.

– Ну и плевать на них с их запретами! – обозлился Бронислав. – Зато какие дети здоровые и умные получается, загляденье! Старшим уже некоторым по десять лет исполнилось, так они по развитию двадцатилетних оболтусов опережают, которые в столичном университете обучаются. Еще лет пять, максимум восемь, и наше баронство станет самым лучшим, самым развитым и наиболее перспективным во всем королевстве. А то и в Европе!

Райкалину только и оставалось, что мысленно присвистнуть в восхищении. Да тут не иначе как селекционная революция готовилась. И женщины, до смерти преданные общему делу, и дети с повышенным интеллектом. Вдруг здесь и в самом деле орудует тот самый Высший Орден Справедливости, который Василий выдумал чисто случайно?

Пользуясь атмосферой доверительности, рыцарь и эту тему в разговоре затронул. Пусть и в несколько завуалированном виде:

– То есть тебе все идеи ордена близки и понятны?

Вначале баронет прищурился с подозрением, нахмурился даже. Но потом вспомнил, что рыцарь вроде как из своих, а то и в высшие, руководящие круги вхож. Так что с некоторой неохотой признался:

– Идеи-то близки, да не все понятны.

– Ну так давай обсудим, – ухватился Василий за возможность что-то вынюхать. – Что тебя больше всего смущает? Порой иными словами проблема обрисовывается совсем иначе. Как говаривал древний философ Платон: концепция понимания зависит от апологетов воздействия харизматической личности на конгломерат плебисцита. Спрашивай!

Сложные фразы полемики и туманные сентенции, похоже, не были сильной стороной Бронислава. Это удалось еще вчера подметить. Теперь только оставалось составить абракадабру из новых слов, чтобы вызвать удвоенное уважение во взгляде собеседника и подтолкнуть его готовность поделиться любыми сомнениями с более умным человеком. Что у Василия получилось вполне удачно.

– Мне больше всего не нравится, – пустился в откровения будущий барон, – что при последующем перерождении я стану женщиной. Неужели этого нельзя избежать?