Страна Арманьяк. Дракон Золотого Руна - Башибузук Александр - Страница 27

М-да… моя собственная пытошная может показаться детским садом «Солнышко» по сравнению с местным инструментарием. Твою мать… и пациент присутствует… вернее, пациентка…

В центре комнаты к непонятной конструкции, слегка похожей на обыкновенные козлы, была пристегнута обнаженная женщина. Молодая и ослепительно красивая, это было заметно даже несмотря на искажающую ее лицо печать фанатизма… или истерики… или страдания… Черт…

Рядом с этой конструкцией несколько подручных палача деловито перебирали зловещего вида приспособления, а сам палач, невысокий горбун в глухом красном колпаке, зачем-то считал пульс у девушки.

– Вот здесь мы очищаем зерна от плевел. – Кардинал радушно обвел комнату рукой, после чего уселся в кресло и показал мне рукой на стул рядом. – Присаживайтесь, барон. Думаю, вам будет интересно.

– Ваше высокопреосвященство… – перед кардиналом склонился в поклоне худой священник в черной сутане, – сия девица, Эмма Мертенс, упорствует в своей ереси, и мы постановили зачесть ей «предупреждение».

– Брат Игнатий, мы не вмешиваемся в действие трибунала, – кардинал одобрительно кивнул инквизитору головой, – продолжайте по своему разумению…

– Ваше преосвященство… – Инквизитор недоуменно уставился на меня. – Но…

– Это наш человек, – строго ответил кардинал. – Можете продолжать без опасений.

Я молча уселся на стул. Вечер откровений, однако. Видите ли, я уже «своим человеком» стал. Когда это успел, спрашивается?.. Ладно, будем посмотреть…

– Вы, Жан, сами того не ведая, вскрыли гнойник неведанной глубины. – Кардинал просмотрел несколько листочков, поданных ему инквизитором. – О-о-о… занятный случай… мне еще не встречалось смешивание отправления обрядов сатанизма и иудейского чернокнижия. Надо же, изъято сочинение «Дух Жизни» Хасидея Ашкеназа… любопытно… И книга Менаше бен Исраэля? Невероятно…

– Ваше преосвященство, позвольте поинтересоваться: а что с самим Цимлером? – решил я немного прояснить ситуацию.

Де Бургонь отвлекся от чтения:

– Он умер: откусил себе язык и истек кровью. Да, Жан, такое бывает. Сатана…

– Но как?.. – Я от досады чуть не выматерился на «великом и могучем».

– Я понимаю, барон. Беспокоящие вас вопросы можно задать сообщникам колдуна. Или вы сомневаетесь в причастности Цимлера к покушениям на вас?

– Уже нет, но…

Вдруг в комнате прозвучал спокойный и решительный голос:

– …мы, Божьей милостью инквизитор Игнатий Брумс, внимательно изучив материалы дела, возбужденного против вас, и видя, что вы путаетесь в своих ответах и что имеются достаточные доказательства вашей вины, желая услышать правду из ваших собственных уст и с тем, чтобы больше не уставали уши ваших судей, постановляем, заявляем и решаем применить к вам пытку… – Инквизитор обернулся к писцам: – Зафиксируйте сей момент, мэтр Робер.

– Я невиновна!.. – истерически выкрикнула девушка. – Меня соблазнил Рафаэль Цимлер и понуждал совершать греховное и непотребное…

– Всему свое время, дочь моя… – Инквизитор ласково убрал прядь волос с лобика девушки. – Приступайте…

Вопреки моим опасениям, злосчастную любовницу Рафы никто пытать не стал. Палач и его подручные просто продемонстрировали ей орудия пытки и объяснили их назначение. Даже примерили на ножку пару приспособлений. Действовали очень аккуратно, говорили степенно, без малейшей толики злобы. Мля… гуманисты…

– Это первая степень применения пытки, – просветил меня кардинал. – Церковь заботится о людях и без нужды не причиняет боль и страдание. Даже наоборот: истинная цель наша – вернуть заблудшие души в лоно католической веры без принуждения, а токмо увещеваниями.

Далее начался допрос, но после первой же заминки в ответах на вопросы инквизитора к делу приступили палачи.

Описывать сие мерзкое зрелище не стоит. Я уже многое повидал за время своей средневековой эпопеи, успел зачерстветь душой и телом. Да и частичка настоящего бастарда во мне никуда не делась. Но… словом, я едва себя сдержал, чтобы не нашинковать местную братию в капусту. Да, девушка оказалась замазанной в ереси по самое не хочу; да, она подтвердила, что в отношении меня творились воистину жуткие ритуалы; но, черт побери, нельзя же… черт, лучше бы застрелили дурочку сразу. Да, дурочку, так как даже мне было понятно, что она – довольно случайный человек в компании сатанистов.

– Вы довольны, барон? – Кардинал испытующе на меня посмотрел.

– Я… – Я сделал вид, что задумался. – Да, ваше преосвященство. Скажем так… не доволен, а удовлетворен. В некоторой степени, сами понимаете, исполнители покушения остались неизвестны.

– Это пока неизвестны, – спокойно ответил кардинал. – Дознание только началось, предстоит еще очень много работы. Вы все сами слышали: ересь раскинулась в городе подобно паутине. Очень много работы… кстати, вы знаете, что отец Рафаэля Цимлера бежал?

– Да что вы? – изобразил я на лице досаду. – Какая жалость…

– Да, бежал. Насколько нам стало известно, он вместе с семьей направился в Левант на своем корабле.

– И что теперь?

– Пока сложно сказать. Показания на него уже есть, правда, пока косвенные, но сами понимаете – слегка причастным к Сатане нельзя быть. Так ведь?

– Конечно, ваше преосвященство. Сорняки должны быть выкорчеваны с корнем, возможно – даже с окружающими их полезными растениями, ибо те могут оказаться зараженными, – ответил я кардиналу, в душе матеря себя последними словами. Вот же гадство какое… Приходится кривить душой, ведь в жертву я себя пока приносить не собираюсь. Да и вообще не собираюсь.

– Очень уместная аллегория… – Де Бургонь с улыбкой кивнул мне. – Я понимаю: вы, конечно, с удовольствием и дальше бы наблюдали за рождением истины, но вынужден вас оторвать, нам уже пора. Как вы относитесь к сухим сортам вина? Мне доставили недавно десяток бочек отличного рейнского…

Надо ли вам говорить о том, что после увиденного у меня пропал аппетит? Но я понемногу отошел и воздал должное отличному вину и просто божественным фаршированным перепелам. Да, я бесчувственная скотина, но пожрать люблю.

– Барон… – кардинал аккуратно промокнул салфеткой губы, – как все же вы относитесь к карьере на поприще служения Господу?

– Положительно, – я ответил без промедления, так как обдумал ответ на этот вопрос еще в темнице, – но, к сожалению, она для меня сейчас невозможна.

– Почему же? – вопросительно изогнул бровь де Бургонь. – Что может помешать служению Господу?

– Мое несовершенство является тому помехой, ваше преосвященство. Я руководствуюсь одним правилом: лучше быть, чем казаться. Я денно и нощно молю Господа ниспослать мне смирение, но он пока глух к моим молитвам.

– Но вы не отрицаете такую возможность, – серьезно констатировал кардинал, – что само по себе указывает на помыслы Божьи в отношении вас.

– Помыслы Господни неисповедимы, ваше преосвященство. К тому же я связан вассальной клятвой с государем Бургундии.

– Я не настаиваю, барон… – Кардинал слегка задумался, как бы решая, продолжать или нет. – К тому же… к тому же я не имел в виду постриг. Церкви может понадобиться именно ваша воинская доблесть… и, конечно, ваш ум. Поверьте, положение ваше от служения нам станет на порядок выше, чем сейчас. А по поводу вассальной присяги… Знаете, вернемся к этому разговору немного позже. Грядут очень большие перемены…

Мне очень хотелось услышать больше про грядущие перемены, но кардинал резко переменил тему. Говорили про что угодно: от соколиной охоты до рецептов приготовления коричневого пикантного бульона, но не о политике. Черт…

Когда я уже раскланивался, неожиданно прозвучали слова:

– А вас Штирлиц, я попрошу остаться…

Да шучу я, шучу… Кардинал с улыбкой заявил:

– Да, барон… я накладываю на вас епитимью. Вы знаете за что. Внесете на строительство собора турский ливр и поставите в мою резиденцию пять бочек этой вашей чудесной селедки. Ну и… пожалуй, все.

– Пять бочек, ваше преосвященство… – я тоже с улыбкой поклонился, – и бочонок восхитительной паюсной икры. И воз семужьей тёшки.