Сказки - Толстой Алексей Николаевич - Страница 30

Старик, старик, отдай овечек, а то съем старуху! Жалко стало старику овечек, а старуху еще жальче, – отдал он волку овечек. На третий день прибежал волк: – Старик да старушка Жили на горушке В глиняной избушке. У старика, у старушки – Паренек да девушка, Да соломенный хлевец, А в нем – жеребец. Паренек в сапожках, Девушка в сережках! Старик, старик, отдай жеребца, а то съем старуху! Отдал старик жеребца. Волк наутро опять прибегает: – Старик да старушка Жили на горушке В глиняной избушке. У старика, у старушки – Паренек да девушка. Паренек в сапожках, Девушка в сережках! Старик, старик, отдай паренька да девушку, а то съем старуху! Старику так жалко стало паренька да девушку, схватил он кочергу и давай возить волка. Бил, бил, покуда у того брюхо не лопнуло, и выскочили оттуда жеребец, а за ним пятеро овец, а за овечками и петушок с курочкой.

Шла по дороге старуха и нашла лапоть. Пришла в деревню и просится: – Пустите меня ночевать! – Ну, ночуй – ночлега с собой не носят. – А куда бы мне лапоть положить? – Клади под лавку. – Нет, мой лапоть привык в курятнике спать. И положила лапоть с курами. Утром встала и говорит: – Где-то моя курочка? – Что ты, старуха, – говорит ей мужик, – ведь у тебя лапоть был!

– Нет, у меня курочка была! А не хотите отдать, пойду по судам, засужу!

Ну, мужик и отдал ей курочку. Старуха пошла дальше путем-дорогой. Шла, шла – опять вечер. Приходит в деревню и просится: – Пустите меня ночевать! – Ночуй, ночуй – ночлега с собой не носят. – А куда бы мне курочку положить? – Пусть с нашими курочками ночует. – Нет, моя курочка привыкла – с гусями. И посадила курочку с гусями. А на другой день встала: – Где моя гусочка? – Какая твоя гусочка? Ведь у тебя была курочка!

– Нет, у меня была гусочка! Отдайте гусочку, а то пойду по судам, по боярам, засужу!

Отдали ей гусочку. Взяла старуха гусочку и пошла путем-дорогой. День "к вечеру клонится. Старуха опять ночевать выпросилась и спрашивает: – А куда гусочку на ночлег пустите? – Да клади с нашими гусями. – Нет, моя гусочка привыкла к овечкам. – Ну, клади ее с овечками. Старуха положила гусочку к овечкам. Ночь проспала, утром спрашивает: – Давайте мою овечку! – Что ты, что ты, ведь у тебя гусочка была!

– Нет, у меня была овечка! Не отдадите овечку, пойду к воеводе судиться, засужу!

Делать нечего – отдали ей овечку. Взяла она овечку и пошла путем-дорогой. Опять день к вечеру клонится. Выпросилась ночевать и говорит:

– Моя овечка привыкла дома к бычкам, кладите ее с вашими бычками ночевать. – Ну, пусть она с бычками переночует. Встала утром старуха: – Где-то мой бычок? – Какой бычок? Ведь у тебя овечка была!

– Знать ничего не знаю! У меня бычок был! Отдайте бычка, а то к самому царю пойду, засужу!

Погоревал хозяин – делать нечего, отдал ей бычка. Старуха запрягла бычка в сани, поехала и поет: – За лапоть – куру, За куру – гуся, За гуся – овечку, За овечку – бычка… Шню, шню, бычок, Соломенный бочок, Сани не наши, Хомут не свой, Погоняй – не стой… Навстречу ей идет лиса: – Подвези, бабушка! – Садись в сани. Села лиса в сани, и запели они со старухой: – Шню, шню, бычок, Соломенный бочок, Сани не наши, Хомут не свой, Погоняй – не стой… Навстречу идет волк: – Пусти, бабка, в сани! – Садись. Волк сел. Запели они втроем: – Сани не наши, Хомут не свой, Погоняй – не стой… Навстречу – медведь: – Пусти в сани! – Садись. Повалился медведь в сани и оглоблю сломал. Старуха говорит: – Поди, лиса, в лес, принеси оглоблю! Пошла лиса в лес и принесла осиновый прутик. – Не годится осиновый прутик на оглоблю.

Послала старуха волка. Пошел волк в лес, принес кривую, гнилую березу. – Не годится кривая, гнилая береза на оглоблю.

Послала старуха медведя. Пошел медведь в лес и притащил большую ель – едва донес.

Рассердилась старуха. Пошла сама за оглоблей. Только ушла – медведь кинулся на бычка и задавил его. Волк шкуру ободрал. Лиса кишочки съела. Потом медведь, волк да лиса набили шкуру соломой и поставили около саней, а сами убежали.

Вернулась старуха из леса с оглоблей, приладила ее, села в сани и запела: – Шню, шню, бычок, Соломенный бочок, Сани не наши, Хомут не свой, Погоняй – не стой…

А бычок ни с места. Стегнула бычка, он и упал. Тут только старуха и поняла, что от бычка-то осталась одна шкура. Заплакала старуха и пошла одна путем-дорогою.

В ночь на Иванов день родилась щука в Шексне, да такая зубастая, что боже упаси. Лещи, окуни, ерши собрались глазеть на нее и дивовались такому чуду: – Экая щука уродилась зубастая!

И стала она расти не по дням – по часам: что ни день, то на вершок прибавится.

И стала щука в Шексне похаживать да лещей, окуней полавливать: издали увидит леща, да и хватит его – леща как не бывало, только косточки на зубах хрустят.

Экая оказия случилась на Шексне! Что делать лещам да окуням? Тошно приходится: щука всех приест, прикорнает[14] .

Собралась вся мелкая рыбица, и стали думу думать: как перевести щуку зубастую да такую тароватую. Пришел Ерш Ершович и так наскоро проговорил:

– Полноте думу думать да голову ломать, а вот послушайте, что я буду баять[15] . Тошно нам всем теперь в Шексне, переберемтесь-ка лучше в мелкие речки жить – в Сизму, Коному да Славенку, там нас никто не тронет, будем жить припеваючи.

И поднялись все ерши, лещи, окуни из Шексны в мелкие речки – Сизму, Коному да Славенку.

По дороге как шли, хитрый рыбарь многих из ихней братьи изловил на удочку и сварил ушицу.

С тех пор в Шексне совсем мало стало мелкой рыбицы. Много наделала хлопот щука зубастая, да после и сама несдобровала.

Как не стало мелкой рыбицы, пошла щука хватать червяков и попалась сама на крючок. Рыбарь сварил из нее уху, хлебал да хвалил: такая уха была жирная. Я там был, вместе уху хлебал, по усам текло, да в рот не попало.

Захотел тетерев дом строить. Подумал-подумал: «Топора нет, кузнецов нет – топор сковать некому». Некому выстроить тетереву домишко. «Что ж мне дом заводить? Одна-то ночь куда ни шла!»

Бултых в снег! В снегу ночку ночевал, поутру рано вставал, по вольному свету полетал, громко, шибко покричал, товарищей поискал. Спустился на землю, свиделся с товарищем.