Сказки - Толстой Алексей Николаевич - Страница 2

А солнышко золотое, ветер степной… И за самое сердце укусила зубами русалка старого деда, – впилась…

Замотал дед головой да – к речке бегом бежать… А русалка просунула пальцы под ребра, раздвинула, вцепилась зубами еще раз. Заревел дед и пал с крутого берега в омут.

С тех пор по ночам выходит из омута, стоит над водой седая его голова, мучаясь, открывает рот. Да мало что наплести можно про старого деда!

Десятая неделя после пасхи – купальские дни. Солнце самый пуп земли печет, и зацветает дивная Полынь-трава. В озера, на самое зеленое дно, под коряги подводные, под водоросли глядит огненное солнце.

Негде упрятаться русалкам-мавкам, и в тихие вечера, в лунные ночи уходят они из вод озерных и хоронятся в деревьях, и зовут их тогда древяницами.

Это присказка, а сказка вот какая. Жили-были брат Иван да сестра Марья в избенке на берегу озера.

Озеро тихое, а слава о нем дурная: водяной шалит. Встанет над озером месяц, начнут булькать да ухать в камышиных заводях, захлюпают по воде словно вальками, и выкатит из камышей на дубовой коряге водяной, на голове колпак, тиной обмотан. Увидишь, прячься – под воду утянет. Строго брат Иван наказывал сестре Марье:

– Отлучусь я, так ты после сумерек из хаты – ни ногой, песни не пой над озерной водой, сиди смирно, тихо, как мыши сидят… – Слушаю, братец! – говорит Марья.

Ушел Иван в лес. Скучно стало Марье одной за станком сидеть; облокотилась она и запела: Где ты, месяц золотой? – Ходит месяц над водой, – В глыбко озеро взглянул, В темных водах утонул. Вдруг стукнуло в ставню. – Кто тут? – Выдь к нам, выдь к нам, – говорят за ставней тонкие голоса. Выбежала Марья и ахнула. От озера до хаты – хороводы русалочьи. Русалки-мавки взялись за руки, кружатся, смеются, играют.

Всплеснула Марья ладошами. Куда тут! – обступили ее мавки, венок надели…

– К нам, к нам в хоровод, ты краше всех, будь наша царица. – Взяли Марью за руки и закружились. Вдруг из камыша вылезла синяя, раздутая голова в колпаке.

– Здравствуй, Марья, – захрипел водяной, – давно я тебя поджидал… – И потянулся к ней лапами…

Поздним утром пришел Иван. Туда, сюда, – нет сестрицы. И видит – на берегу башмаки ее лежат и поясок. Сел Иван и заплакал. А дни идут, солнце ближе к земле надвигается. Настала купальская неделя.

«Уйду, – думает Иван, – к чужим людям век доживать, вот только лапти новые справлю». Нашел за озером липку, ободрал, сплел лапти и пошел к чужим людям. Шел, шел, видит – стоит голая липка, с которой он лыки драл. «Ишь ты, назад завернул», – подумал Иван и пошел в другую сторону. Кружил по лесу и опять видит голую липку. – Наважденье, – испугался Иван, побежал рысью.

А лапти сами на старое место загибают… Рассердился Иван, замахнулся топором и хочет липку рубить. И говорит она человеческим голосом: – Не руби меня, милый братец… У Ивана и топор вывалился. – Сестрица, ты ли?

– Я, братец; царь водяной меня в жены взял, теперь я древяница, а с весны опять русалкой буду… Когда ты с меня лыки драл, наговаривала я, чтобы не уходил отсюда далеко. – А нельзя тебе от водяного уйти?

– Можно, найти нужно Полынь-траву на зыбком месте и мне в лицо бросить. И только сказала, подхватили сами лапти, понесли Ивана по лесу.

Ветер в ушах свистит, летят лапти над землей, поднимаются, и вверх в черную тучу мчится Иван. «Не упасть бы», – подумал и зацепился за серую тучу – зыбкое место.

Пошел по туче – ни куста кругом, ни травинки. Вдруг зашевелился под ногами и выскочил из тучевой ямы мужичок с локоток, красная шапочка. – Зачем сюда пришел? – заревел мужичок, как бык, откуда голос взялся. – Я за Полынь-травою, – поклонился Иван. – Дам тебе Полынь-траву, только побори меня цыганской ухваткой. Легли они на спины, по одной ноге подняли, зацепились, потянули. Силен мужичок с локоток, а Ивану лапти помогают. Стал Иван перетягивать.

– Счастье твое, – рычит мужичок, – быть бы тебе на седьмом небе, много я закинул туда вашего брата. Получай Полынь-траву. – И бросил ему пучок.

Схватил траву, побежал вниз Иван, а мужичок с локоток как заревет, как загрохочет и язык красный из тучи то метнет, то втянет.

Добежал до липки Иван и видит – сидит на земле страшный дед, водит усами…

– Пусти, – кричит Иван, – знаю, кто ты, не хочешь ли этого? – И ткнул водяному в лицо Полыньтравою. Вспучился водяной, лопнул и побежал ручьем быстрым в озеро.

А Иван в липку бросил Полынь-траву, вышла из липки сестрица Марья, обняла брата, заплакала, засмеялась.

Избушку у озера бросили они и ушли за темный лес – на чистом поле жить, не разлучаться.

И живут неразлучно до сих пор и кличут их всегда вместе – Иван да Марья, Иван да Марья.

На пне сидит ведьмак, звезды считает когтем – раз, два, три, четыре… Голова у ведьмака собачья и хвост здоровенный, голый.

…Пять, шесть, семь… И гаснут звезды, а вместо них на небе появляются черные дырки. Их-то и нужно ведьмаку – через дырки с неба дождик льется.

А дождик с неба – хмара и темень на земле. Рад тогда ведьмак: идет на деревню людям вредить.

Долго ведьмак считал, уж и мозоль на когте села. Вдруг приметил его пьяненький портной: «Ах ты, говорит, гад!» – И побежал за кусты к месяцу – жаловаться. Вылетел из-за сосен круглый месяц, запрыгал над ведьмаком – не дает ему звезд тушить. Нацелится ведьмак когтем на звезду, а месяц, – тут как тут, и заслонит.

Рассердился ведьмак, хвостом закрутил – месяц норовит зацепить и клыки оскалил.

Притихло в лесу. А месяц нацелился – да как хватит ведьмака по зубам…

Щелкнул собачьей пастью ведьмак, откусил половину у месяца и проглотил. Взвился месяц ущербный, свету невзвидел, укрылся за облако. А ведьмак жалобно завыл, и посыпались с деревьев листочки.

У ведьмака в животе прыгает отгрызенный месяц, жжет; вертится юлой ведьмак, и так и сяк – нет покоя…

Побежал к речке и бултыхнулся в воду… Расплескалась серебряная вода. Лег ведьмак на прохладном дне. Корчится. Подплывают русалки стайкой, как пескари, маленькие… Уставились, шарахнулись, подплыли опять и говорят: – Выплюнь, выплюнь месяц-то. Понатужился ведьмак, выплюнул, повыл немножко и подох. А русалки ухватили голубой месяц и потащили в самую пучину.