9. Волчата - Бирюк В. - Страница 50

Я поймал взгляд мальчишки. Сначала он смотрел на меня с жалостью, как на дурачка. Но мои потуги не прошли для него незамеченными. Недоумение на его мордашке сменилось удивлением и… радостью? Он толкнул соседа-хана в бок и что-то сказал. Тот отмахнулся. Но малыш не отставал. Характерный жест — они ударили по рукам. Ставки на мою жизнь? Ну, и во сколько они оценили лучшую голову среднего Средневековья?

Ставки были, явно, не в мою пользу. Уж очень контрастную пару мы составляли с моим противником. Он — большой, могучий, толстый, дородный, «добрый». Взрослый «муж». И плюгавенькая мелочь в моём лице. Раза в три легче, на две головы ниже. Тощий, полуголый, испуганный, лысый, мелкий. Недоросль. Но я ведь помню «Мексиканца» Джека Лондона. Надо уметь бить, надо уметь держать удар. А какое у вас расстояние между габаритными огнями… Мы же не гебедедизмом занимаемся. «Мексиканца» я здесь повторять не буду. Мы не на ринге — первый же пропущенный мною удар будет и последним. Выносливость здесь мне не поможет. А что, разве нет других выходов из лабиринта?

Мой визави, наконец-то, общими усилиями был доведён до предбоевого состояния. Малахай на голове соответствовал моей бандане. Пояс с длинной кавалерийской саблей, непрерывно съезжающий под нависающую гору колеблющегося при каждом движении брюха, штаны, сапоги.

– Встаньте напротив друг друга. Ты трус? — Подойди ближе. Побежишь — умрёшь. Когда хан хлопнет в ладоши, вы вытащите своё оружие и докажите — у кого правда. Кто начнёт до хлопка — виновен. Он умрёт. Кто выйдет с утоптанного места — умрёт. Кто проиграет — умрёт. Понятно? Готовы?

– Глава 191

Я кивнул куда-то в сторону. Меня уже не трясло. Ярость, страх, волнение перегорели и стали холодным бешенством. Я видел цель, я знал — как к ней дойти. Я ещё из первой жизни знаю — меня нельзя остановить. Если я решил, что вот это — мне в самом деле нужно.

Год назад я был совершенно растерян, я не мог выбирать себе цели, потому что не понимал какие они здесь — вообще есть. Не понимал их цен, возможных путей. А теперь я уже кое-чего знаю. Я хочу в Рябиновку. И этот откормленный боров меня не остановит.

Чуть подёргал плечами, чуть переступил поближе к противнику. Они думают — я убегу. А что, есть возможность? — Тогда остаюсь.

Ну что, дядя? Я тебе не девочка-припевочка. Ты у меня не первый, и, бог даст, не последний.

Я держал шашку в ножнах в левой руке, лезвием примерно на 8 часов. Почти параллельно земле, рукоятью вперёд. Смотрел на руки противника. У него сабля почти вертикально висела в ножнах на поясе, на левом боку, правая рука держит рукоятку. Сам — смотрит на хана, дистанция между нами — три моих шага. Начать раньше противника — нельзя. Назовут фальстартом и отрубят голову. Хлопок ладонями дело долгое. Вот хан поднял руки, начал сводить их вместе… Хлопок!

Я сделал правой ногой широкий шаг вперёд. Разворачиваясь туда же правым плечом. Одновременно, правой рукой от левого бедра, вытаскивая с максимальным возможным для меня ускорением свою шашечку. Одновременно опускаясь на отставшее левое колено, одновременно глупо втягивая голову, одновременно некрасиво сутулясь, одновременно из-за всех сил отмахиваясь почти горизонтально летящим клинком слева направо. Лезвие попало между жировых складок на правом боку толстяка. На какую-то, очень короткую долю секунды, кожа перед сталью лезвия натянулась, потом — лопнула и клинок горизонтально пошёл через эту чуть желтоватую, висящую бурдюком, инстинктивно содрогнувшуюся от прикосновения холодного железа, массу. Чуть выше уровня пупка. Просекая не оказывавшие сопротивления движению и бледно-жёлтую кожу на поверхности тела, и слой более светлого сала под ней, и какие-то комья красно-бурого — внутри. Долю мгновения чётко видимые в быстро расходящемся, расползающемся разрезе тела и немедленно заливаемые, смазываемые потоком бурно хлынувшей там, внутри, крови.

– Хак!

Я вынес шашку вправо, идиотически замер: не на соревнованиях же! Нечего фиксированием заниматься! Также, держа шашку, с которой капала кровь, в далеко отстранённой правой руке, плавно прокатился назад. Одновременно отступив на шаг правой и выпрямив левое колено. Снова — исходное положение. Только клинок с другой стороны. И с него течёт кровь.

Мой противник успел вытащить саблю. И теперь стоял, прижимая обе руки, с вертикально поднятой саблей в правой, к брюху. Похоже на то, как мужики держат сползающие штаны. Кончик сабли у его правого плеча начал мелко дрожать. Злобное выражение на его плоском лице с тройным подбородком сменилось крайне изумлённым. Его взгляд опустился на живот, на линию разреза. Наверное, ему было плохо видно — он чуть наклонил вперёд голову. Его повело вперёд. Но даже первый шаг он полностью сделать не смог: колени подогнулись, и он рухнул ничком. Лицом прямо к моим ногам. Мягкое толстое брюхо смялось, скомкалось под тяжестью упавшего тела, разрез по бокам разошёлся, в обе стороны на снег сильно, широко плеснула кровь. Общий «ах!». Тишина. Несколько судорожных движений его ног и рук. Попытка поднять голову. И — лицом в утоптанный снег. Тишина. Внезапно взорвавшаяся шквалом восторженных воплей. С вкраплениями обиженных и досадующих. И голос молодого хана:

– Кха!

У меня уже кто-то тянет сзади шашку из правой руки. Не сразу понимаю — чего это меня за руку дёргают. Потом… Расслабляю кисть, и шашку забирают. О! Я уже могу расслабить кисть руки сразу после убийства! После пруссов — ещё не мог.

Вопли продолжаются и переходят к толканию между зрителями. Кажется, ставки делали многие. А выиграли — очень нет.

Медленно осторожно подхожу к кошме, на углу которой свалено моё барахло. Какой-то кыпчак с саблей в руке становится на моём пути, но, взглянув куда-то поверх моей головы, убирается с дороги. А я начинаю медленно — руки-то дрожат — одевать всё своё.

«Опьянение победой»? Скорее — дрожь принудительно протрезвляемого.

Крестик, пальчик, нижняя рубашечка, тёплая верхняя рубаха, кольчужка… перевязь с пустыми ножнами — через плечо продранного тулупчика.

«Стоматолог» что-то восторженно лопочет типа: «Ну, паря, ну ты дал». Одевает мне на голову шапку, отряхивает от снега колено, поворачивает за плечо и тянет в сторону. К лавке, на которой сидит хан. Послушно, без всяких мыслей, под нажимом руки моего сопровождающего, подхожу и опускаюсь на колени. Как там Савушка втолковывал? Глаз не поднимать, прямо не смотреть…

Дознаватель начинает толмачить:

– Хан хочет знать: кто научил тебя такому удару?

Какому — «такому»? Почему обязательно — «научил»? А сам я придумать не мог? Факеншит! Ванька! Очнись! Ты в Средневековье! Здесь в принципе не может быть новых знаний! Здесь:

Все удары — давно придуманы господом, как бы его не называли. Все они уже давно отданы людям. Но люди, по глупости своей, многое забыли. И только отдельные посвящённые, адепты, хранители, герметичники… сохраняют. В том числе — оттенки фехтование. Только у меня — не фехтование.

Здесь никто не может так ударить. Потому что всех учат иначе. «За 8-10 шагов до противника кисть правой руки с шашкой отводилась к левому плечу, после чего быстрым движением руки с одновременным поворотом корпуса в сторону удара следует нанести удар на высоте плеча слева направо». Рубить клинком слева направо горизонтально на уровне пояса — ересь невообразимая. Всадник при таком ударе, как минимум, срежет уши своему коню. Это — не просто рана лошади, это несмываемый позор.

Пеший мечник держит на левой руке щит. Ударить из-под щита слева-направо — раскрыться самому. Поэтому римский гладиус и носили на правом бедре. Бить от поверхности щита — механика скверная, сильного удара не получится. Единственная ситуация, когда любые удары могут быть полезными — «кошкодрание», общая пехотная свалка. Но это занятие является профессиональным только для немецких кнехтов.