Понаехавшая - Абгарян Наринэ Юрьевна - Страница 32

Однажды в обменнике работала девушка Марина, беженка из Абхазии.

Приехала она в Москву с пятилетним сыном Борькой, первое время жила у родни в малогабаритке. Ночевала на кухне, между холодильником и угловым диванчиком. Холодильник был допотопный, раннесоветский, работал как по часам – включался каждые пятнадцать минут, изуверски гремел содержимым, сокрушительно умирал. Казалось – навсегда.

Но не тут-то было.

Сначала Марина честно пыталась заснуть в перерывах между эпилептическими припадками холодильника. Но потом махнула рукой и придумала себе занятие – стала вязать носки. Через три месяца бессонных ночей она связала сорок восемь пар шерстяных носков.

Спала урывками, днем, особенно где приятно укачивало. В лифте, например, или в метро.

Старшая по подъезду, Макаровна, навсегда настороженная к нерусским, Маринину родню по-своему уважала и, как умела, опекала. Вела светские разговоры.

Соберутся они в воскресный день в гости, а Макаровна тут как тут, высунулась по пояс в окно своей квартиры на третьем этаже и любопытствует:

– От вы, ну точны как цыганы! Табором туда-сюда снуете. И еда у вас перченая вся, как рак языка себе еще не заработали? И имена у вас чудные! Ну что это за имя – Тамаз, был бы уж Камаз, что ли?

Любила зайти в гости, поинтересоваться меню:

– Ты, Маринка, чего там намесила в кастрюле, на вид говно, а есть вкусно (лобио).

Время от времени фонтанировала альтруистическими предложениями:

– Вашу мать я пропишу у себя, но к прокурору схожу на всякий случай, вдруг вы меня потравите.

Сеяла мелкую межнациональную вражду:

– А ваша Нонка у чеченов работает? Ууу, вы ей скажите, их бояться надо!

Давала полезные советы:

– Кто ж на крышу в пинжаке лезет, иди возьми дедову телогрейку, может, там вши, но это ерунда, зато пинжак не порвешь!

Узнав, что Маринка связала огромное количество носков, погнала ее к метро – продавать прохожим. Марина отбрыкивалась до победного. Тогда Макаровна забрала у нее носки, пошла торговать сама. Вернулась вся измазанная в грязи – подралась с бабкой, торгующей вязаными шапками. Зато довольная донельзя – отдала товар оптом за пятьсот рублей. Со скандалом всучила деньги Марине, ходила по двору гоголем. Марина посчитала в уме. Получалось – сорок три пары носков она отдала бесплатно. Повздыхала, сходила в магазин, накупила продуктов. Испекла хачапури. Отнесла Макаровне.

Растроганная Макаровна обещала помочь с трудоустройством. Через неделю прибежала с радостной вестью:

– Собирайся. Будешь работать в санатории. Называется «Шелковый», там сотрудники шелкового комбината отдыхают.

– Кем буду работать? – обрадовалась Марина.

– Сторожем! Вот и выспишься наконец. Только ты обязательно отблагодари директора. А то Вадим Михайлович шибко добрый – согласился тебя с сыном туда взять. Так что целынь день с ребенком будешь.

– Чего купить?

– Да купи ему вина!

Марина сбегала в магазин, взяла самого дорогого вина. Прибежала показывать Макаровне.

– Такое пойдет?

– Это что? Тебе ж сказали вина, а ты что купила??

– Вино!

– Да этим мы запиваем! Воодка у нас вином называется, ВООДКАА!!!

«Шелковый» оказался лечебно-оздоровительным профилакторием. Три сезона там отдыхали взрослые, а летом – дети. Марина проработала до глухой осени. Днем помогала на кухне, а ночью ходила по периметру сторожевой будки – караулила Борькин сон.

Как-то приехали в санаторий братки с бритыми затылками и полной машиной проституток, потребовали пустить в сауну. От ужаса, что сын может проснуться и увидеть такое количество полуголых баб, Марина воспарила духом, выхватила из-под кровати кочергу и пошла скандалом на три густо затонированных джипа.

Джипы стушевались, отъехали на безопасное расстояние, долго ругались в мобильные телефоны. Через двадцать минут приехал всполошенный директор Вадим Михайлович, покрутил Маринке пальцем у виска, впустил братков.

– Ты совсем с ума сошла? Они же нас «крышуют»!

Марина решила, что братки сначала помоются, потом ее убьют, перекрестилась и стала ждать. Но «крыша» уезжала довольная, притормозила возле сторожевой будки, вручила сто долларов.

– За бдительную службу!

Пока она ходила поднимать шлагбаум, проститутки из второго джипа демонстрировали выглядывающему в окно пятилетнему Борьке свои голые груди.

Марина пропустила машины, дернула вниз шлагбаум, вернулась к сыну. Застала в распахнутом окне его вспотевшее осоловелое лицо. Встала руки в боки:

– Нашел на кого смотреть. Весь в отца!

Борька виновато засопел в ответ.

Марина хмыкнула, плюнула вслед укатившим проституткам и уволилась на следующий день.

В обменнике она проработала недолго, месяца два. Уходила с неохотой – успела привязаться к девочкам. На прощальный банкет напекла хачапури, наготовила пхали и сациви.

Смешно рассказывала, как однажды двоюродная сестра Нонка чуть не купила целую коробку свечей в форме… восставших фаллосов. В Грузии тогда шла тяжелая гражданская война, электричество подавали в лучшем случае два часа в сутки, свечи стоили каких-то безумных денег. Вот и помогали родственникам, как могли. Шла Нонка как-то по темному переходу, видит – продаются свечи. По каким-то смешным ценам. Кинулась покупать, хорошо, что развернула одну упаковку.

– Как представлю лицо дяди Ираклия с парафиновым членом в руках, аж дурно делается, – хохотала Марина, забавно пародируя выражение лица дяди Ираклия.

Добытчицу Наташу всю жизнь обожали мужчины. Бесконечно млели, рвались носить на руках. Наташа царственно почивала на лаврах, созданных ее бесспорной пышногрудой сексуальностью. Нагнетала умеючи – подводила сурьмой глаза, красила ресницы синей тушью. Складывала губы бантиком, колыхалась грудью в кружевные выреза.

Мужчины укладывались штабелями, расплывались улыбками, стремительно глупели лицом. Количество жертв исчислялось сотнями, если не тысячами.

Наташа флиртовала, рассыпалась кругом воздушными поцелуями. Искрилась и переливалась. В анамнезе имела два бывших мужа и три бывших свекра. Почему три свекра, потому что первый Наташин муж был гражданским, за что ласково назывался недомужем. А назвать недосвекром профессора МГУ не поворачивался язык. Так и получалось, что при двух бывших мужьях Наташа щеголяла тремя бывшими свекрами.

Свекры Наташу особенно обожали. Заваливали подарками на любые праздники – будь то годовщина Октябрьской революции или День пограничника. Наташа охотно отвечала им взаимностью. Посредством рукоделия. Связала каждому по теплому свитеру с высоким воротом. По жилету связала, с ромбами вдоль и дырочками поперек. По длинному полосатому шарфу связала, по лыжной шапочке. Подумывала связать еще и по жакету, но тут взбунтовался действующий муж Виталий.

Виталий строго потребовал, чтобы из купленной на его трудовые мозоли пряжи Наташа вязала только ему. Или сыну. В крайнем случае – догу Марсу. После дога можно теще. Но больше никому.

Наташа Виталию «после дога можно теще» не простила, в отместку связала матери пушистый пуловер с воротником-хомутом, в воротник грохнула пряжу на целый свитер.

Виталий поджал губы в ниточку, никогда более не выступал. Но обиду затаил.

Однажды Наташа застала в его кармане дивное письмо. «Ты – смысл моей жизни! – объясняло письмо мелким заковырчатым почерком. – Ты тот глоток воздуха, без которого я не смог бы просыпаться. Только с тобой я понял весь смысл слова „любовь“. Я счастлива, что ты у меня есть. Твоя Анна».

Наташа перечитала письмо несколько раз. Подивилась тому, как легко по ходу любовного повествования Анна меняет пол. Изливается загуголинами в заглавных буквах, волнисто подчеркивает «т» сверху, «ш» – снизу, но неряшливо обращается с бумагой. Тут пятно, там клякса. Кругом помарки.