Будущее в тебе. Лёд и пламя - Кожевников Олег Анатольевич - Страница 22

Когда мы вышли из теплушки, то Шапиро направился в первую очередь на орудийные позиции командовать, чтобы начинали устанавливать на сани вторую пушку. А я решил проверить, как справляется с делом старшина.

На лыжах, до места работ я добрался буквально за минуту. Возле шведского вагончика не наблюдалось никакого движения, а из трубы валил сильный дым.

«Вот это Бульба, – подумал я, – неужели уже всё отремонтировал». Первым у дверей оказался Шерхан. Когда он их открыл, я увидел, что всё помещение забито людьми. Там были размещены все наши пленные, они сидели на лавках со связанными за спиной руками. Охранявший их красноармеец Козлов закидывал в открытый зев печки дрова. Зайдя в помещение, я внимательно осмотрел места ремонта. Расчетливый Бульба сделал всё просто и без затей. На пробитые места были наложены заплатки из тонких досок, выломанных из стоящего рядом трофейного вагончика.

Старшина как будто знал, что я пришёл инспектировать его работу. Не прошло и двух минут после нашего появления, как он нарисовался в дверях теплушки. Прямо от дверей он начал рапортовать о проделанной работе:

– Товарищ старший лейтенант, задание выполнено, вагончик полностью отремонтирован, следы крови выскоблили и промыли всё помещение. Все пробоины заткнули войлоком и сверху ещё набили доски. Тепло помещение держит очень хорошо, гораздо лучше, чем батальонные теплушки. Хотя тут нет даже стёкол, просто на оконный проём набили с двух сторон трофейные маскхалаты.

– Молодец, старшина, чувствую, что тепло. Правда, видок, конечно, не тот, но нам, в конце концов, тут делегаций не принимать. А ночь перекантоваться очень даже ничего. Слушай, Бульба, если тебе пленные больше не нужны – то давай отправляй их в батальон. Нам через сорок минут выступать, а отвлекать людей на их охрану мы не можем. Вон, даже повредившего ногу Козлова сажаем ездовым на пулемётные сани. Пителин обещал прислать людей, чтобы их конвоировать, но что-то никто так и не появился. И ещё скажи мне, Тарас Иванович, как там обстоит дело с нашим обозом – готов он выступить через сорок минут?

– Усё готово, можно выступать хоть через пять минут. Сейчас распоряжусь, шоб этих гавриков на санитарных санях увезли в батальон. Ещё будут какие-нибудь приказания?

– Да нет, старшина, всё вроде нормально. Люди накормлены, сейчас передохнут ещё полчасика в своих снежных пещерах, и можно трогаться. Ты, кстати, водочного довольствия без моего приказа не выдавай, вот выполним задание, тогда можно.

– Как можно, Юрий Филиппович, я порядок знаю. Горилка, она хорошо, когда за столом, под добрый шматок сала, а сейчас, в дорогу, может нанести только вред.

Высказавшись, Бульба козырнул, повернулся и вышел из вагончика. А следом за ним и я с Шерханом. Затем мы поехали к месту формирования нового взвода, это было на позиции бывшей артиллерийской засады шведов. Там заканчивалась установка зенитной пушки на сани. Все пулемёты и миномёты уже были установлены.

Здесь уже находились комроты-2 Сомов и прибывшие с ним бойцы, поступающие в моё распоряжение.

Мы вместе с Валерой осмотрели получившиеся боевые сани. Я переговорил с экипажами этих мобильных огневых точек. Потом пригласил Сомова и Шапиро на последнее перед выходом совещание в моём штабе. Шерхана отправил собирать туда остальных командиров взводов. После чего мы уже втроём направились в мою теплушку.

Глава 8

Выступили мы ровно в 20–50. На последнем сборе командиров взводов и комроты-2 был определён порядок движения. Первыми в боевом охранении шли лыжники из первого взвода. За ними двигались остальные подразделения роты, замыкающим был огневой взвод Шапиро. Потом катили бойцы второй роты. Последним в этой длинной колонне передвигался наш объединённый обоз, под командованием старшины Стативко. Я, стоя у дороги, пропустил наши основные боевые силы, и, когда на дороге показались сани обоза, вместе с Шерханом быстро покатил в голову колонны.

Самыми первыми, выдвинувшись на триста метров, в боевом охранении, ехали наши лучшие следопыты из отделения Якута. Я специально собрал в одно отделение бывших охотников и лучших стрелков роты. Все они были вооружены трофейными снайперскими винтовками. На это отделение я даже выделил три бинокля. И в дальнейшем планировал использовать этих красноармейцев только как разведчиков и снайперов. Где-то через километр мы с Наилем догнали взвод Рябы. Пристроившись рядом с комвзвода-1, продолжили движение уже в порядках его взвода.

Минут через десять этой неспешной езды на лыжах весь взвод вдруг резко остановился. К Рябе подкатил связной от Якута. Он явно спешил и был несколько взволнован. Увидев меня рядом с командиром взвода, он обратился сразу к нам обоим. Из его доклада я понял, что Якут наткнулся на чужую лыжню, она шла параллельно дороге. По мнению охотника, люди там прошли часов шесть назад, их было не меньше шести человек, и они пытались маскировать этот лыжный след. Маскировали они его, волоча сзади себя еловый лапник. По всем повадкам, это были опытные охотники.

Я решил сам проверить эту лыжню и доехать до Якута. Конечно, мне внутренний голос говорил, что не дело командиру роты заниматься разведкой. Даже моё нахождение в головном взводе было неоправданно. Всё-таки я был не просто командир роты, а являлся руководителем всей операции. От успешного проведения этого рейда в конечном счёте зависели жизни тысяч людей. Всё это я прекрасно понимал, но сделать с собой ничего не мог. Командирская память деда заставляла меня расположить свой штаб в середине колонны и оттуда холодно оценивать всю поступающую информацию. И, уже исходя из неё, направлять нужное количество красноармейцев для решения возникших проблем. Но, с другой стороны, в моей груди билось сердце молодого боевика, который сам привык решать все поставленные задачи. И даже более того, решать эти задачи не традиционными методами войсковой операции, а действиями, больше похожими на диверсию, или партизанское нападение.

Вот и сейчас, задавив память деда, кричащую о неправильности моих действий, я покатил в сторону передового дозора.

Следом за мной немой тенью скользил Шерхан. Его я не останавливал, мне было приятно ощущать защищённость своего тыла. Перед тем как уехать, я приказал, чтобы передали остальным взводам – остановиться и не шуметь, просто затаиться.

Добравшись до Якута, который расположился возле неровной полосы немного вдавленного снега, я сразу задал ему вопрос:

– Охотник, а ты уверен, что здесь была лыжня? Если бы тут прошло несколько человек, то они бы так вдавили снег, что лыжню хрен заметёшь.

Кирюшкин, немного обиженный сомнениями в его профессионализме, ответил:

– Однако тут шли опытные охотники. У них широкие лыжи, и шли они тремя колоннами, по два-три человека. Последние двое тащили за собой охапки лапника. Снег шёл шесть часов назад, поэтому следы ещё можно разглядеть. Вон, всё ещё кое-где валяются еловые иголки. И к тому же, командир, пойдём, посмотришь сам.

Якут проехал метров десять вдоль этой полосы и остановился. Я подъехал к нему и, присев, начал осматривать указанные им углубления в снегу. Несомненно, это были следы от лыжных палок. По-видимому, лыжник в этом месте оступился и, чтобы удержаться на месте, помогал себе лыжными палками. И нечаянно упёрся ими в незамаскированную полосу движения. Эти следы можно было чётко увидеть даже при лунном свете.

Итак, мы явно обнаружили следы финской воинской группы. А если они шли не на стандартных, а на широких охотничьих лыжах и пользовались методами маскировки следов, то группа эта была непростая. Скорее всего, это снайперская группа, состоящая из бывших охотников, такие группы, как мне было известно, у финнов были не редкость. Они состояли из бойцов добровольческих отрядов местной самообороны. Их обычно называли шюцкоровцами. Вооружение у них, как правило, было слабым, в основном это винтовки Мосина. Но, даже используя это старьё, они наносили нам весьма ощутимый вред. Нападали они из засад и стреляли очень метко. В основном из-за них отвлекались большие силы, чтобы охранять дороги. Бывало, в тридцатиградусные морозы приходилось прочёсывать целые лесные массивы, чтобы обнаружить брошенную лежанку снайпера. Как правило, он делал четыре-пять выстрелов, убивал нескольких рядовых красноармейцев, а бывало, и командиров, и исчезал в лесах. После таких прочёсываний обычно несколько десятков красноармейцев оказывались в госпиталях с обмороженными руками и ногами.