Я - судья. Кредит доверчивости - Астахов Павел Алексеевич - Страница 58

– А пострелять дашь?

– Сенька! – прикрикнула Натка на сына.

– Я в твоем возрасте тоже хотел пострелять, – вздохнул Константин. – А теперь вот… только в крайнем случае и, поверь мне, с большой неохотой.

– Значит, не дашь… – Сенька надулся и отвернулся к окну.

– Дам, – засмеялся Таганцев, поймав испуганный взгляд Натки. – Лет через…дцать! Когда опером станешь.

– Стану! – завопил Сенька. – Вы с мамой поженитесь, на пенсию пойдете, а я преступников ловить буду и вас кормить!

– От ни фига себе, распределил… – опешил Таганцев. – Хотя что-то в этих планах на жизнь есть… положительное, а, Наталья Владимировна?

Обернувшись, Натка отвесила Сеньке подзатыльник и, указав на панельную девятиэтажку, сказала:

– Вот здесь, пожалуйста, притормози.

Константин остановился с горьким чувством, что Натка сейчас уйдет, а он ей так и не сказал самого главного.

Сенька выскочил из машины и помчался к двум пацанам, играющим на детской площадке.

– Ну, спасибо, что подвез…

Натка приготовилась выйти, и… тут Таганцев решился.

– Нат, – он взял ее за руку. – Слушай… А поехали на рыбалку! Под Курск. Там все включено – костер, палатка и комары.

Натка посмотрела на него удивленно и улыбнулась:

– Только у меня тоже все включено.

– Ты Сеньку имеешь в виду? – засмеялся Таганцев. – Так это не обсуждается. Кто ж из меня веревки вить будет?

– Я тоже умею, но с Сенькой у нас получится лучше.

– Значит, согласна? – не поверил своему счастью Константин.

– Сень! На рыбалку поедем?! – высунувшись из окна, крикнула Натка.

– Поедем! – запрыгал радостно тот. – Только Кольку с Михой возьмем, я без них никуда!

Колька с Михой тоже запрыгали вокруг Сеньки с радостным гиканьем.

– От распределил так распределил… – растерялся Таганцев. – У меня палаток не хватит.

– Главное, чтобы комаров хватило, – засмеялась Натка и протянула ему руку. – На чай не зову, у меня дома бардак. Звони, лейтенант…

Он пожал ее маленькую теплую ладошку, потом рискнул – и поцеловал.

После заседания я, стараясь не смотреть по сторонам, чтобы снова не наткнуться взглядом на Говорова, направилась в свой кабинет.

Хотя уже конец рабочего дня, и можно ехать домой…

– Ну? И какой приговор? – спросил Дима, едва я открыла дверь.

– Не знаю, не расслышала, – пробормотала я, прекрасно понимая, какой идиоткой сейчас выгляжу.

– Пятнадцать лет Тишко и семь Максимовой, – бодро прозвучал у меня за спиной голос Говорова.

Я возмущенно обернулась и в упор уставилась на него.

…То есть когда я на него смотрела в зале суда и у меня земля уплыла из-под ног, и слух отказал, и голова перестала соображать, он, Говоров, спокойно выслушал приговор в здравом уме и трезвой памяти…

– Плевакин только что повторил. Специально для меня, – выдержав мой взгляд, уточнил Никита.

Дима, посмотрев на нас с недоумением, вздохнул и вышел, проявив, как всегда, сообразительность и деликатность.

– Чайник сейчас закипит, Елена Владимировна, и кофе есть, – напоследок сказал он, многозначительно улыбнувшись.

Мы остались одни.

Тишину нарушал шум закипающего чайника.

– Мог бы и позвонить, – сказала я и, не глядя на Говорова, достала из шкафа две чашки. – Кофе будешь?

– Я думал, ты сама позвонишь. Кофе не буду.

Такой ответ разозлил меня еще больше, чем с ходу озвученный приговор. Я спрятала чашки обратно в шкаф и выключила чайник.

– Зачем пришел тогда?

– Я могу уйти…

Его глаза потемнели от обиды, и он сделал шаг к двери, чтобы уйти – может быть, навсегда – из моей жизни.

Я понимала, что делаю ошибку, жалеть о которой начну сразу же, как только за ним захлопнется дверь, но все равно пожала плечами и равнодушно сказала:

– Иди.

Дверь захлопнулась, я осталась одна со своей глупой гордостью, со своими дурацкими принципами и старомодными убеждениями.

Ну и пусть, стараясь не зареветь, решила я. Лучше не делать ошибок, чем потом расхлебывать их ценой своего здоровья и нервов.

Разве я плохо живу?

Разве нам с Сашкой плохо живется?

На ипотеку пока не решились, но ремонт уже делаем – обои, линолеум, штукатурка, краска и плитка закуплены и лежат дома, занимая полквартиры и дожидаясь своего часа.

Зашел Дима, озадаченно посмотрел на меня.

– Все в порядке, Елена Владимировна? – поинтересовался он, хотя не имел привычки лезть ко мне в душу.

– Это как посмотреть. – Схватив сумку, я направилась к двери, но, прежде чем выйти, остановилась. – Дим… объясните мне, как юрист юристу, если вам женщина скажет, что с вами ловить нечего, вы сильно обидитесь?

– Сильно, – серьезно ответил Дима. – Скорее всего – навсегда.

– А если она потом извинится?

– Она должна правильно извиниться, – задумчиво произнес Дима. – Как-то так, чтобы я ей поверил.

– А как?

– Ну… с доказательной базой.

– Не дождется, – буркнула я и вышла, непозволительно громко захлопнув дверь.

Не дождется…

Я твердила себе это, прорываясь домой по пробкам, твердила, поднимаясь по лестнице и открывая дверь.

…В гостиной Сашка мазала клеем обои, а какой-то тип в пилотке из старой газеты ловко подхватывал длинное полотно, вскакивал на табурет и клеил его на стену. Он умудрялся почти все время находиться спиной ко мне, и я не разглядела его лица в полумраке гостиной, где отчего-то горела только тусклая настольная лампа. Впрочем, оно в любом случае мне не понравилось бы.

У Сашки в ушах торчали наушники, она приплясывала при каждом движении, беззвучно подпевая плееру, и моего появления на пороге комнаты не заметила.

Приехали, горько подумала я, любуясь на идиллическую картинку. Сашка все-таки привела бедного юношу, причем гораздо быстрее, чем я рассчитывала…

– Слушайте, кто-нибудь… Да придержите же мне обои внизу, а то криво наклею, – проворчал юноша голосом Никиты.

Я подскочила к нему и подхватила внизу обоину, чтобы она не уползла в сторону.

– А теперь воздух давай выгоняй. – Говоров резкими движениями стал разглаживать пузыри.

Я начала делать то же самое, хотя меньше всего на свете меня сейчас волновали эти самые пузыри.

– И сквозняк ни в коем случае устраивать нельзя, а то они опять появятся, – недовольно проворчал Никита. – А у вас тут изо всех щелей несет…

– Мам! – Сашка вытащила из ушей наушники и посмотрела на меня укоризненно. – Ты б хоть предупредила, что мы теперь не одни живем.

– В каком смысле… не одни…

– Лен… – Говоров шагнул вниз с табуретки, снял с головы газетную пилотку и смял ее в кулаке. – Ну, я просто подумал… Раз ты не можешь переехать ко мне, то я к тебе – легко.

Упрямое «не дождешься» всплыло в голове.

Чтобы не наговорить глупостей, я схватила новую полосу обоев и подала ему.

Минут десять мы молча клеили обои. Потом Никита слез с табуретки, вытер лоб рукавом и спросил:

– Знаешь, почему я не делаю тебе предложения?

– Почему?

– Потому что буду должен Машке тысячу евро. За сводничество.

– Вот блин… – Я даже поперхнулась от возмущения. – Это когда она успела тебя со своим прайс-листом ознакомить?

– Было дело… – вздохнул Говоров.

– Нам теперь такие траты ни к чему, – покачала я головой. – У нас ремонт.

– Вот и я говорю.

Сашка произнесла что-то по-английски.

– Что ты сейчас сказала? – насторожилась я.

– Женитесь тайно. Чтобы никто не знал, – перевела она.

– Вот это погружение, – восхитилась я.

– А жить-то как вместе? Тоже тайно?! – возмутился Никита.

– Ой, ну не знаю я, – отмахнулась от нас Сашка. – Тогда платите, если у вас все всерьез.

Мы с Говоровым переглянулись и расхохотались.

– Слушай, – сказала я. – Я-то с Машкой не спорила?

– Нет, – помотал головой Никита.

– Так вот, это я… слышишь, я делаю тебе предложение. А значит, ты ничего ей не должен.