Я - судья. Кредит доверчивости - Астахов Павел Алексеевич - Страница 24

Натка схватила с трюмо Сашкин браслет – тоненький, золотой, с подвеской-сердечком. Это была первая ее золотая вещь – я подарила браслет дочери на день рождения. Я хотела сказать Натке, что его нельзя брать, что это подарок, но… и слова сказать не успела.

– Лен, я сейчас выйду, а ты обязательно посмотри, какой у меня Владик хороший! – протараторила Натка и умчалась, хлопнув дверью так, что зазвенели оконные стекла.

Смотреть на Владика не было никакого желания, но я вдруг подумала: а если Натка опять влюбится в какого-нибудь толстого лысого «папика», польстившись на его материальное благополучие, а он, как Лешик, будет долго и планомерно вынимать из нее душу, не собираясь при этом жениться? Да еще «чужие дети ему не нужны», и Сеньку, видите ли, можно «предъявлять», только когда он «прикипит душой».

А вдруг не прикипит?

Во все времена это называлось «поматросит и бросит», а Натка почему-то была постоянным персонажем такого сюжета.

На кухне кипела уборка, поэтому мне пришлось залезть на стол, он перегораживал путь к окну.

У подъезда стоял, блестя серебристыми боками на солнце, новенький «Лексус». Возле него переминался с ноги на ногу мужик с букетом цветов. Слава богу, у него не было ни лысины, ни пуза, как у пресловутого Лешика, который так долго мучил Натку скандалами, ревностью и перспективами замужества.

С высоты третьего этажа новоявленный Владик казался вполне симпатичным и, как утверждала Натка, положительным. Белые розы, не меньше пятнадцати, светлый костюм с легкой помятостью на спине, что указывало на дорогой лен, темные волосы…

Может, Натка и правда выхватила счастливый билет, только отчего-то мне в это не верилось. Я считаю, что такому «билету» своего маленького сына можно предъявлять с легкостью, не боясь спугнуть.

Из подъезда выпорхнула Натка – что-то долго она спускалась, наверное, десять раз доставала из сумки зеркальце, подкрашивалась и поправляла прическу. Владик галантно поцеловал ей руку, вручил букет и, проводив до пассажирского сиденья, открыл дверь серебристого «Лексуса».

Натка так гордо шла, что меня смех разобрал. Садясь в машину, она бросила быстрый взгляд на мое окно – вижу я ее триумф или нет? Улыбнувшись, я помахала сестрице рукой.

Пусть найдет свое счастье, я буду только рада. Главное, чтобы в этом «Лексусе» хватило места и для Сеньки с его вечными «экспериментами».

В сумке опять зазвонил телефон. Я поспешно спрыгнула со стола, едва не подвернув ногу. Совсем сбрендила – рассматриваю Наткиных ухажеров, а ведь, наверное, мне Сашка уже час дозвониться не может. С этими домашними бедствиями, Наткиными сборами на свидание я совсем забыла про собственную голодающую дочь и про то, что хотела позвонить Ольге Викторовне…

Я выхватила телефон из сумки в тот момент, когда звонки прекратились.

Пропущенных вызовов было четыре. Но не от дочери, а от… Никиты Говорова.

«Мам, он такой симпатичный», – вспомнила я Сашкины слова из сна.

С Никитой после того единственного ужина в ресторане мы виделись только в суде и общались исключительно по работе. Что заставило его позвонить мне субботним утром, я понятия не имела, но перезванивать – значило выказать свою заинтересованность, а мне этого не хотелось…

После истории с Кириллом не было у меня никакой заинтересованности – умерла, растворилась, канула… Может, это пройдет когда-нибудь, переболит, но пока… Там, где должны быть чувства, у меня красная кнопка – не трогать! Не подходить, не вторгаться, даже не намекать.

Так что позвоню-ка я Ольге Викторовне, узнаю, как можно решить проблему голода в Англии: радикально – раньше времени выдернуть Сашку из «погружения», или все-таки более конструктивно – например, позволить детям хотя бы раз в день полноценно обедать в студенческой столовой. Пусть и в ущерб осмотру достопримечательностей. Ни Тауэр, ни Вестминстерское аббатство никуда не убегут, а здоровье пережаренным беконом можно угробить.

Да, и неплохо бы поговорить с родителями Джимми о том, что зажигать на ударных установках, конечно, здорово, но вы в ответе за тех, кто у вас в гостях. Если Сашка выучит только музыкальные термины и получит контузию, что толку-то от такой поездки…

Не успела я набрать номер, как из кухни выскочил Сенька.

– Готово! – отрапортовал он.

– Так быстро? – удивилась я.

– Да что там… Чик-чик, и все.

Я пошла посмотреть на его «чик-чик». На полу, конечно, остались разводы, а посуда все равно блестела от масла, но жить можно. И даже попробовать налить себе кофе.

– Теть Лен, а когда наша подводная лодка поплывет в парк?

– Пойдет, – поправила я.

– В воде плавают, – засмеялся Сенька.

– Только не подводные лодки, – потрепала я его по вихрастой голове. – Лодки и корабли ходят. Вот сейчас я кофе попью, человеком себя почувствую, и мы сразу же возьмем курс на карусели. Ты – капитан, договорились? А я – штурман.

– Тогда слушать мою команду! Кофе отставить! – гаркнул Сенька.

– Это еще почему?

– Зачем кофе пить, чтобы человеком себя почувствовать? Что ты, теть Лен, без кофе не человек, что ли?

– Человек, но без фантазии. Тебе нужен штурман, который ничего не соображает?

– Мне любой штурман нужен, – ответил хитрый Сенька. – Только чтобы побыстрее уже к каруселям приплыть.

Я, соблюдая меры предосторожности, налила себе кофе. Чашку взяла полотенцем, чтобы не выскользнула, сахар сначала попробовала на вкус и воду кипятила, не сводя с чайника глаз.

– Ты сам-то завтракал, капитан?

– Как-то так… – сказал Сенька, с нетерпением глядя, как я пью кофе.

– Что значит – как-то так?

– Ну, мороженое не ел, лимонад не пил, сахарной ваты тоже пока не дали.

– Ясно. Это дело поправимое. А что ел?

– Какие-то яйца всмятку и бутерброд с колбасой. Теть Лен, ты можешь кофе быстрее пить, а то оно остынет…

– Он.

– Что?

– Кофе – он, впрочем, сейчас это уже не важно.

– Теть Лен, кофе свой глотай быстрее!

– Иди пока люки задрай, – я не знала, имело ли это указание отношение к подводной лодке, но Сеньку требовалось срочно чем-то занять, пока я не допью кофе.

Племянник умчался, а у меня опять затрещал мобильный. Я посмотрела на дисплей – Говоров.

Брать трубку, не брать?

Как хорошо, когда нет необходимости хватать телефон и можно вот так размышлять лениво – брать, не брать?

Вспомнив, как Никита кланялся мне во сне со словами «к вашим услугам», я, не сдержав улыбки, ответила на звонок.

– Доброе утро, Никита.

– Утро доброе. Надеюсь, не разбудил?

– У меня дома цунами, землетрясение и ураган. Я давно встала.

Словно в подтверждение моих слов, прибежал Сенька и громко закричал:

– Теть Лен! Больше люков нет! Мы плывем уже или на мель сели?!

– Иди-ка с навигацией разберись, – сказала я первое, что пришло на ум.

Сенька ушел понурый, без того энтузиазма, с которым убежал задраивать люки.

– Я вижу, моя субботняя программа некстати, – с грустью вздохнул Говоров.

Я хотела спросить, что за программа, но опять прибежал Сенька.

– Теть Лен! Что такое нафиг акция? Я ее нигде не найду!

– У меня одна программа, Никит, – мой племянник, – вздохнула я. – У сестры… срочная работа, а я вот отдуваюсь.

– Он один?

– Что?

– Племянник у тебя один?

– Да, но иногда кажется, что их много…

Я с трудом вырвала у Сеньки руку, за которую он тянул меня к выходу.

– Как их зовут?

– Арсениями.

– Тогда скажи Арсениям, что мы едем в зоопарк.

– Ты это серьезно?

– Это не входило в мою программу, но почему бы и нет? Спроси у племянника, он животных любит?

– Сень, ты жирафа увидеть хочешь? – поинтересовалась я у Сеньки.

– Живого?

– Ну не мертвого же.

– Урра! – заорал Сенька, высоко подпрыгивая. – Мы! Едем! В зоопарк!

– По-моему, он не против.

– Я слышу. Лен… – Говоров замолчал.

– Что?

– Нет, ничего… Я просто хотел сказать, что заеду за вами через полчасика…