Старая собака - Токарева Виктория Самойловна - Страница 11

— Не думай об этом. В крайнем случае я отдам, а ты мне, когда сможешь.

Адам поднялся и пошёл на кухню. Светлана вышла следом.

— Сними туфли! — приказал он.

— Почему?

— Потому что тебе больно! Потому что у тебя будет гангрена!

— Это неудобно. Она уйдёт, тогда я сниму.

— Я сейчас сам сниму и дам ей туфлей по морде.

— Но что же делать? Они ей малы…

— Пусть отнесёт в растяжку, в обувную мастерскую.

— Да. Но там наливают воду, и обувь портится.

Светлана тоже стояла на Райкиной колокольне и думала не о своих ногах, а о её туфлях. Адам смотрел на жену. Она исхудала, и её глаза светились одухотворённым фанатическим блеском. Лицо она намазала кремом, смешанным с облепиховым маслом, от этого оно было жёлтым, как у больной.

Адам сел перед ней на корточки и с трудом стащил туфли, они были малы размера на три.

— Прекрати голодать, — попросил Адам.

— Жаль прерывать. Столько мучилась. Только четыре дня осталось.

«Через четыре дня и скажу, — подумал Адам. — А то она просто не выдержит». Решив это, он успокоился, и даже Райка перестала казаться такой зловещей фигурой. Просто несчастная баба со своими приспособлениями.

Адам вернулся в комнату и сказал Райке:

— В каждом проигрыше есть доля выигрыша. И наоборот.

— Ты о чем? — не поняла Райка.

— О разбитом корыте. Может быть, оно было гнилое, это корыто. Тридцать семь лет — ещё не вечер.

Райка усмехнулась.

Адам сел на диван в вельветовые подушки. Райка и Светлана стали чирикать какие-то светские сплетни, хотя им правильнее было бы чирикать о внуках. Сплетни Адама не интересовали. Он прикрыл глаза и, как в воду, ухнул в воспоминания.

…Они вернулись после суда. Инна сказала: не уходи… и стала его целовать, целовать, целовать будто сошла сума, — каждый палец, каждый ноготь, каждый сустав, и он не мог её остановить, и ему казалось, что он попал под бешеную летнюю грозу, когда земля смешивается с небом…

Адам сидел, прикрыв глаза. Сердце его сильно стучало, а под рёбрами, как брошенная собака, выла тоска.

— Я пойду погуляю с Раддой.

Он взял собаку и пошёл звонить в телефон-автомат.

Радда неуклюже полезла в телефонную будку, но Адам её не пустил, отпихнул ногой и плотно прикрыл дверь. Он хотел быть наедине с Инной.

Заныли гудки. Потом он услышал её голос.

— Это я, — сказал Адам, волнуясь. — Ну, как ты?

— Противно в городе, — сказала Инна.

— В городе очень противно. Я к тебе сейчас приеду. Но я не один.

— А с кем? — удивилась Инна.

— С собакой.

— Не надо.

— Почему?

— Она линяет.

Подошёл человек и сильно постучал монетой по стеклу.

— Я тебе перезвоню, — пообещал Адам. Он не мог говорить с Инной, когда ему мешали. Не мог раздваиваться, должен был принадлежать только ей.

Адам вышел из телефонной будки… Радды не было. «Придёт, — подумал он, — куда денется…» Он стоял и ждал, пока поговорит тот, с монетой. Потом подошла женщина. Он переждал и её, невольно прислушиваясь к разговору. Женщина кричала, что её муж совершенно не выходит на улицу, гуляет на балконе пятнадцать минут в день. А если выходит из дома — только за водкой, а прогулка сама по себе для него невыносима и вообще невыносимо состояние здоровья. Здоровье он воспринимает как болезнь.

Радда не появлялась. Адам забеспокоился и пошёл домой. Дома её тоже не было. Он снова спустился вниз и пошёл к автомату, надеясь, что Радда стоит там и ждёт.

Но возле автомата её не было.

Адам пошёл дворами, приглядываясь к собакам-одиночкам и собачьим компаниям. Вышел на площадь. Их дом стоял неподалёку от вокзала. Адам подумал вдруг, что её могли украсть приезжие и увезти на поезде. С тем, чтобы охотиться. Шотландские сеттеры — это лучшие охотничьи собаки и на птичьем рынке стоят сто рублей. Он пересёк площадь и пошёл к пригородным электричкам. Ходил вдоль поездов, толкаясь в толпе, и громко звал: "Радда!

Радда!" — и все на него оборачивались.

Потом он снова пересёк площадь, вернулся к автомату и стоял на меньше двух часов. Несколько раз он порывался уйти и уже уходил, но снова возвращался и стоял, как столб. Часы на вокзале показывали уже одиннадцать вечера.

Адам вошёл в будку, набрал номер Инны и сказал:

— У меня пропала собака.

— Тогда приезжай, — сказала Инна.

— Не могу.

— Почему?

— У меня пропала собака.

Они замолчали, и это молчание было исполнено взаимного непонимания. Адам подумал вдруг, что его колокольня, наверное, самая неудобная и прошита сквозняками, потому что никто не хочет лезть на неё вместе с ним.

Вадим проснулся среди ночи, будто кто-то тронул его за плечо. Он выбыл из сна и явственно понял: собаку украли. Кто-то поманил её, она пошла, потому что ещё ни разу за все свои шестнадцать лет не встречалась со злом и даже не представляла, что оно есть на свете. Вадим купил её недельным щенком, они со Светланой любили её как дочку. Радда питалась их добротой, любовью и не представляла, что есть другая пища. Они никогда не бросали Радду, никому не доверяли, и если кто-то один уезжал в отпуск или в командировку, то другой оставался с собакой. А сейчас она на нёсколько минут осталась на улице одна, и её украли. Её позвали, она пошла. Вадим представил себе, что будет, когда вор увидит, что она старая и почти слепая. Что он сделает с ней? Выгонит? Или убьёт? Хорошо, если убьёт. А если выгонит? Вадим представил себе свою собаку — слепую и больную, с хроническим заболеванием почек. Он делал ей уколы антибиотиков, и она сама подходила к нему и подставляла ногу под иглу. Вадим представил себе растерянность и недоумение Радды, если её будут бить. Именно недоумение, потому что она не знала, что это такое.

Вадим резко сел на постели. Он увидел, что Светлана тоже сидит.

— Как это могло случиться? — Она протянула к нему руки, плача, будто желая получить ответ прямо в ладошки.

— Как?

«Я вас предал — вот как, — подумал Вадим. — И её. И тебя».

— Может быть, завтра вернётся, — сказал он. — Просто заблудилась.

Ребёнок орал, надрывался, а семнадцатилетняя Пескарева преспокойно отправилась в туалет.

— О! Мамаша называется, — осудила Инна. — Ребёнок орёт, а ей хоть бы что…