Система собак - Токарева Виктория Самойловна - Страница 6

Прошла жизнь. Жена смирилась, и в старости они живут втроём. Они все нужны друг другу. Жена болеет, Джульетта ей помогает. Они все вместе тащатся по жизни, поддерживая друг друга.

В конце концов все умирают. И Джульетта тоже умирает, и её жизнь — подвиг любви и бескорыстия — становится явлением не меньшим, чем талант Виктора Гюго.

Новая точка зрения на супружескую измену, на проблему «долг и счастье».

Валька пишет. Мы ждём.

Мы встречаемся каждый день и расстаёмся для того, чтобы встретиться опять. И эти разлуки нужны, как день и ночь в сутках. Ведь не может быть вечный день или вечная ночь.

Хотя, конечно, вечная ночь накроет нас когда-нибудь. Мы умрём когда-нибудь. Но зачем думать о смерти? Мы будем думать о жизни. Жизнь удаётся, если удаётся ЛЮБОВЬ. В этом дело.

Я возвращаюсь домой и лежу в обнимку с телефоном.

Мама входит и спрашивает:

— Почему он не делает тебе предложение?

— Делает, — говорю я. — Творческое предложение.

— Так и будешь вечной любовницей? — интересуется мама.

— А чем плохо любить вечно?..

Валька пишет. Мы ждём. И любим друг друга везде, где можно и нельзя. В машине, в подъездах, у стен храма на выезде из Москвы, в доме Вальки.

Мы спариваемся бурно и постоянно, как стрекозы, которые родились на один сезон, им надо успеть насладиться жизнью и оставить потомство. Ты жаждешь меня и не можешь утолить своей жажды. И чем все это кончилось? Тем, что я забеременела и попала в больницу.

Я лежала в общей палате на десять человек.

Ты приходил ко мне через день. Я спускалась к тебе в халате.

Мы стояли на лестнице. Ты говорил:

— Когда тебя нет, нет ничего. Пусто и черно, как в космосе.

Я спросила:

— Может, я тебе рожу?

Ты помолчал и ответил:

— Не надо. Дай мне спокойно умереть.

Ты пьёшь, это превращается в болезнь. Талант — это тоже болезнь своего рода. Патология одарённости. Кино съедает тебя всего целиком. Ты совершенно не умеешь жить. Ты умеешь только работать. У тебя хрупкая психика, нет уверенности в завтрашнем дне. Режиссёр — человек зависимый: вдруг кончится талант? Вдруг придут власти, которые запретят? Вдруг придёт болезнь, как к Параджанову, и съест мозг?

И только я — отдых от проблем. Со мной только счастье и прекрасная химия. Пусть так и останется. Пусть все будет, как было.

— Хорошо, — торопливо соглашаюсь я. — Ты потерпи…

Я думаю только о нем. Ты потерпи моё отсутствие, а потом я опять сяду в шляпке на пенёк, как Джульетта Друэ.

Пришёл Валька Шварц и принёс мне мандариновую ветку с мандаринами.

— Поставь в банку, как цветы. Это не завянет, — сказал Валька.

Я никогда не видела раньше мандариновую ветку. Жёлтые шарики висели, как ёлочные украшения. Листья пахли цитрусом. Откуда в Вальке эта тонкость?

— Хочешь, я скажу тебе, что будет дальше? — спросил Валька.

— В стране? — уточнила я, потому что в стране продолжались бешеные перемены, и народ все ещё жил перед телевизором.

— Нет, не в стране, — ответил Валька.

— В сценарии?

Я знала, что Валька сейчас на тридцатой странице, в том месте, где Виктор Гюго теряет сына. Сын тонет, Виктор узнает это из газет.

— Нет, не в сценарии, — сказал Валька. — В твоей жизни. Что будет дальше с тобой.

— Интересно… — Я напряглась, поскольку Валька любил говорить о тебе гадости.

— Ты сделаешь аборт. Больше никогда не родишь. Ты начнёшь его упрекать. Вы станете ругаться, и он тебя бросит. И ты превратишься в подранка.

— В кого?

— В раненого зверька, но не убитого до конца. Из тебя будет торчать нож.

— А он?

— А он найдёт себе другую и будет эксплуатировать её терпение и молодость. Сейчас он эксплуатирует терпение жены, твоё тело. И ждёт, когда это кому-нибудь надоест.

— Что ты предлагаешь? — спросила я.

— Я предлагаю тебе сохранить ребёнка. А там будет видно.

Я представила себе, как пополню команду в нашей семье: мама — молодая, красивая, без мужа, с двумя взрослыми дочерьми. Сестра — с дочерью и без мужа. Теперь я — кинозвезда с ребёнком и без мужа. А там будет видно. Или не видно.

— Найдёшь себе настоящего мужчину, — сказал Валька.

— Что такое настоящий мужчина, по-твоему?

— Деньги и мясо, — объяснил Валька. — Мужчина должен зарабатывать деньги, сам выбирать на базаре мясо и отвечать за свою женщину. А твой — не мужчина. Сын полка, всеобщая сиротка. Ни за что не отвечает и только разрешает себя любить.

— Он талант, — возразила я. — Это важнее мяса на базаре.

— Талант не освобождает человека от простой порядочности.

Я молчала. Мне жаль было убивать нашего ребёнка. Я его уже любила.

По моим ногам дул ветер. Я замёрзла.

Валька снял куртку и положил её на лестничную площадку, на которой мы стояли.

— Встань, — сказал Валька. — Пол холодный.

Я не вставала. Мне не хотелось топтать его одежду.

— Выходи за меня, — предложил вдруг Валька. — Никто и не узнает, чей это ребёнок.

— Я тебя все равно брошу.

— Потом все равно вернёшься.

— Почему? — удивилась я.

— Потому что он будет всегда женат. А я буду всегда тебе нужен. Между нами будут действовать две силы: центробежная и центростремительная.

Я внимательно посмотрела на Вальку. Он хорошо и даже как-то весело встретил мой взгляд. Любое месиво жизни Валька украшал острым умом — остроумием. Может быть, именно поэтому Валька брал готовые литературные конструкции н Золушка, жизнь Гюго, — пропускал это через мясорубку своего видения, и получалось нечто третье. Жаль, что я любила не Вальку. Но я любила не Вальку.

— Ты сама бросишь его, когда у тебя раскроются глаза, — сказал Валька. — Он подбирает людей по системе собак. До тех пор, пока они ему служат. А когда перестают служить, он набирает новую команду.

— Пусть, — сказала я.

— Ну и дура, — сказал Валька.

— Конечно, — согласилась я.

Мы засмеялись, чтобы не заплакать.

Ветку с мандаринами я поставила в банку, и когда мои соседки по палате, бедные, выскобленные прекрасные женщины, увидели жёлтые шарики на ветке, их лица стали мечтательными.

Среда — день абортов. В этот день через руки врачей проходит по двадцать женщин.