Бомба для дядюшки Джо - Филатьев Эдуард Николаевич - Страница 30

29 ноября финский посол Ирие Косканен был вызван к заместителю народного комиссара иностранных дел В.П. Потёмкину, который вручил ему ноту. В ней говорилось, что «… советское правительство считает себя свободным от обязательств, взятых на себя в силу «Пакта о Ненападении», заключённого СССР и Финляндией и систематически нарушаемого финским правительством».

В тот же день Молотов выступил с обращением по радио:

«Граждане и гражданки СССР!

Враждебная в отношении нашей страны политика Финляндии вынуждает нас принять меры по обеспечению внешней государственной безопасности».

И 30 ноября войска Ленинградского Военного округа перешли советско-финскую границу.

Армией Финляндии тогда командовал Карл Густав Маннергейм. Позднее он написал в мемуарах:

«День 30 ноября 1939 года был ясным и солнечным. Люди, уехавшие из столицы, по большей части вернулись из мест своего временного пребывания, и утром улицы были заполнены детьми, направлявшимися в школу, и взрослыми, которые спешили на работу. Внезапно на центр города посыпались бомбы, неся смерть и разрушения. Под прикрытием поднимающихся туманных облаков эскадрилье русских самолётов удалось незаметно подойти к Хельсинки из Эстонии, вынырнуть из облаков и с малой высоты обрушить свой груз, целясь, прежде всего, в порт Хиеталахти и Центральный вокзал…

Повсюду поднимались столбы дыма, свидетельствующие о многочисленных пожарах.

Рано утром мне сообщили, что русские после артподготовки перешли границу на Карельском перешейке на всех главных направлениях».

В тот же день, 30 ноября, была создана Ставка Военного Совета, в которую вошли: Иосиф Сталин, нарком обороны Клим Ворошилов, начальник генерального штаба Красной армии Борис Шапошников, нарком Военно-морского флота Николай Кузнецов, а также (неофициально) глава советского правительства Вячеслав Молотов. Таким образом, ведением боевых действий руководил Сталин.

К своей военной мощи Кремль решил добавить и хитрый пропагандистский трюк.

Маннергейм вспоминал:

«1 декабря, на второй день войны, Информбюро сообщило, что в „городе“ Терийоки, в освобождённом нами дачном посёлке, расположенном близ границы, сформировано „Народное правительство демократической республики Финляндия“. Председателем правительства был избран финский коммунист, член секретариата Коминтерна О.В. Куусинен, находившийся в эмиграции двадцать лет и бывший в 1918 году одним из руководителей мятежа. Одновременно по радио передали обращение, адресованное финскому народу, которое обнажило не только лицо противника, но и его цели».

А цели у Советского Союза были захватнические. И хотя, как известно, история не терпит сослагательного наклонения, всё же возникает весьма непростой вопрос: если бы у Сталина в тот момент была атомная бомба, бросил бы он её на столицу Финляндии?

За вооружённое нападение на маленькую страну (Финляндию населяло тогда чуть более трёх миллионов человек) Советский Союз как агрессор 14 декабря 1940 года был исключён из Лиги наций. По той же причине СССР изгнали и из Международного Красного Креста, из-за чего, кстати, во время войны советские военнопленные содержались в гораздо худших условиях, чем пленные других государств.

А как «финская война» отразилась на ленинградских физиках?

Их она тоже коснулась. Так, демобилизовавшийся в марте 1939 года (после прохождения службы в армии) сотрудник Радиевого института Венедикт Джелепов в сентябре вновь был призван в вооружённые силы. Ему пришлось штурмовать «Линию Маннергейма».

Те физики, которых армейские дела не коснулись, продолжали заниматься ядерными делами.

Эффект спонтанного деления

В 1939 году датчанин Нильс Бор и американец Джон Уиллер выдвинули гипотезу, согласно которой ядра тяжёлых элементов могли делиться сами по себе, то есть самопроизвольно. Именно так, делясь спонтанно, исчез с земли радий. Точно такая же участь ожидала и земной уран, которому суждено — в результате всё того же самопроизвольного деления — превратиться в барий или сурьму.

Этот процесс Бор и Уиллер считали вполне естественным. Однако подтвердить их гипотезу на практике никак не удавалось. Все попытки, предпринятые за океаном, потерпели фиаско — приборы оказались слишком малочувствительными.

И тогда за дело решили взяться участники курчатовского «нейтронного семинара». Самопроизвольное деление ядер урана они стали называть на иностранный лад — спонтанным. А проверить справедливость зарубежной гипотезы Игорь Васильевич поручил молодым физикам Константину Петржаку и Георгию Флёрову.

Исследователи принялись за дело с энтузиазмом. Прежде всего, стали создавать измерительную аппаратуру. Ведь приборов, необходимых для предстоящего эксперимента, в их лаборатории просто не существовало. И то, что требовалось, приходилось придумывать самим. А, придумав, самим же и изготавливать.

Константин Петржак в юные годы работал на фарфоровом заводе, где расписывал чашки, блюдца и блюда. Приобретённый навык пригодился, когда потребовалось нанести на пластины создаваемого детектора идеально ровный слой суспензии урана с шеллаком.

После просушки пластины покрыли сверху сусальным золотом. В результате получился весьма чувствительный (по тому времени) измерительный прибор.

Стали его проверять…

И вот тут-то!..

Обратимся к воспоминаниям Флёрова:

«Когда прибор был готов, мы привезли его из Физтеха в Радиевый институт: нейтронные источники были в этом институте.

Ленинградская зима. Жуткие морозы — сорок градусов. День коротенький. Мгла. В городе затемнение — шла война с белофиннами…

Собрались начать эксперимент. Всё приготовили, а никакого эксперимента в привычном смысле этого слова так, собственно, и не провели.

Мы начали, как нас учили, как требовал Игорь Васильевич: прежде чем приступить к эксперименту, посмотри — и внимательно посмотри! — как себя ведёт прибор. Включили. Смотрим. Слушаем — у нас была ещё акустическая система. Видим всякие импульсы: это — от сети, это — от того-то. И вдруг — щелчок: как от деления ядра при облучении нейтронами!».

Откуда этот щелчок?..

Ведь ампулы с источником нейтронов возле прибора не было.

Нейтронному облучению возникнуть было просто не из чего.

Откуда же тогда он взялся — этот выразительный щелчок?

Физики задумались…

«Непонятно. Стали смотреть дальше. Снова щелчок, а на экране — всплеск. Получилось шесть импульсов за час. Ещё час — четыре, затем семь импульсов. И форма этих всплесков на осциллографе всякий раз соответствует именно делению ядер и ничему другому. Решили ещё наблюдать. Посчитали. А в третьем часу ночи позвонили Курчатову.

Он снял трубку, мы спрашиваем:

— Не разбудили?

— Нет, сижу, читаю.

А он один из немногих выписывал тогда журнал «Physical Review», и там была статья Либби из Калифорнийского университета о попытке наблюдать спонтанное деление тяжёлых ядер.

Курчатов спросил, в чём дело. Объяснили. Спросил, что мы думаем. Ответили: спонтанное деление. Он помолчал. Потом говорит:

— Это, скорее всего, какая-то грязь».

И молодые экспериментаторы получили совет: перенести прибор из Радиевого института, где «всё запачкано радиоактивными материалами», в более чистый в радиоактивном отношении Физтех.

Перенесли. Но и там прибор продолжал выразительно щёлкать.

Так выглядит эта история в изложении Георгия Флёрова.

Но есть и другие воспоминания. Например, физика Юрия Лукича Соколова. Из его рассказа следует, что ни о каком «спонтанном делении» речи поначалу не шло. На еле слышимый щёлкающий фон Петржак с Флёровым просто рукой махнули:

«Молодые экспериментаторы сочли, что на столь слабый фон не следует обращать внимания, поскольку он не портил статистику измерений. Но Курчатов решительно воспротивился такой точке зрения. Действительно, импульсы, пусть очень редкие, определённо свидетельствовали о делении ядер урана. Значит, нужно найти, под действием какого агента это деление происходит».