Автоликбез - Гейко Юрий Васильевич - Страница 54

Чем больше углублялись мы в Россию, тем чаще ловил я себя на том, что вижу все по-другому, не так, как раньше, а острее и болезненнее. И не только плохое, хорошее тоже — рассвет какой-нибудь потрясающий, красивую девушку. Я понял, что вижу наши реалии глазами иностранцев.

А они не только их видели — они снимали. Они снимали все: заспанную бабу в грязном жилете, провожающую у переезда скорые поезда; пьяного, ползущего на четвереньках на обочине; вымершие деревни с полуразваленными черными избами. Они спускались при нашей протекции в бастующие шахты Кемерова, посещали тюрьмы на арендованном нами вертолете, они первыми снимали последствия тайфуна «Джуди» на Дальнем Востоке: вздутые плавающие трупы коров, опрокинутые дома, поваленные деревья, и мы видели, каким восторгом светились их лица.

И Гвидо однажды не выдержал, выдернул из толстого бумажника пять или шесть сотенных долларовых бумажек — целое состояние! — и протянул то ли нам, то ли пилотам, а кто-то из нас купеческим жестом засунул эти бумажки обратно: брось, мол, парень, не мелочись, это мы не за деньги — для тебя, друга, делаем, знай, мол, наших. И мы хлопали их по плечам.

Идиоты! Мы — идиоты! Эти итальянские ребята не коров мертвых видели, не грозную стихию, а много тысяч долларов, за которые они этот сюжет продадут мировым телеагентствам!

Если в Бресте, как вы, надеюсь, помните, наши непьющие иностранцы лишь пригубили шампанское, то чем глубже мы в нашу страну заезжали, тем больше она расшатывала в них устои цивилизации.

В Тбилиси меня разыскал друг юности, вышедший в большие чины, и подарил десятилитровую канистру первоклассного грузинского коньяка, и что вы думаете? Она кончилась тик-в-тик на краю земли русской, во Владивостоке, потому что по вечерам, когда мы расселялись по палаткам, через какое-то время со всех сторон нарождался шорох — это отечественные и иностранные тела ползли, шли, брели по траве к палатке моей и по очереди просовывали в ее щель руки со стаканами, кружками. Я наливал всем по-братски.

Где-то под Тайшетом мы с Бруно загоняли однажды свои машины на ночь в какой-то сельский гараж. Встали рядом, он вдруг достал из-за спинки сиденья початую бутылку водки, кругообразно, как заправский алкаш, взболтал ее и спросил меня:

— Будешь?

— Из горла? Без закуски? — Я поморщился. — Нет, Бруно, не могу.

Когда он закинул голову, сделал несколько крупных глотков, не поморщившись, я подумал, что все же Маркс прав — бытие определяет сознание: Сусу перестала спрашивать меня о том, почему русские так много пьют, где-то в Абхазии, бегать по утрам перестала в Спитаке, а про вегетарианское не вспоминала с Азербайджана.

В Бухаре же однажды утром она подошла ко мне, пьющему с похмелья отвратительный, липкий, теплый и сладкий напиток из зеленой бутыли с этикеткой «Ананасовый аромат».

— Юрий, дай глоток.

— Да ты что, Сусу, тебе это нельзя, здесь сахар!

Она взяла бутылку, сделала несколько судорожных глотков и потрясла меня откровением:

— Я выпила вчера водки — какая гадость! Голова раскалывается...

И тут я увидел, что в ее пальцах — сигарета!!

— Сусу, ты куришь?!

Она то ли поморщилась, то ли слабо улыбнулась:

— Только здесь, Юрий. В Штатах — ни-ни...

Из Ашхабада Сусу улетела домой, на остальную часть СССР ее не хватило. Вопрос о том, почему русские так много пьют, был снят.

С машинами все было проще и понятнее. Первая поломка произошла у нас еще до старта, в Италии: забарахлила пятиступенчатая коробка передач на «девятке». Загнали на сервис и за полдня все сами сделали. Вторая поломка — за Минском кончилось реле-регулятор на стареньком «Рэнч Ровере». Пока итальянцы разводили руками, Валдис, инженер-испытатель РАФа, реле починил. В Америке оторвался на «девятке» кронштейн заднего амортизатора. Больше никаких поломок за всю кругосветку у нас не было. Если не считать, конечно, что на всех четырех «Опель-Кадетах» уже на Урале начали греметь передние свечные подвески. Мне довелось ехать на одном из них кусок пути от Хабаровска до Находки — стук на выбоинах был такой яростный, такой явно металлический, что было страшно, казалось, колеса вот-вот отвалятся. Но они не отвалились.

В Портленде, американском порту, куда мы прибыли на судне из Находки, на всех четырех «Опелях» передние подвески были полностью заменены. Мы же открыли капоты своих «Самары» и «Москвичей», долили масло, осмотрели днища — на титановых наших защитах не было ни единой царапины!

Кстати, о защитах. Наши машины от серийных отличались только тем, что все тормозные и топливные трубки были проложены на них не по днищу, а в салоне. И, конечно, — более тщательной сборкой.

Защиты на всех машинах стояли из легкого и сверхпрочного титанового листа. На «Опелях» же защиты стояли из металла типа жести. Во всяком случае, о стоящий на боку кирпич они защитами бились и сминали их, как бумагу. Каждые 2000— 3000 километров нам приходилось эти защиты с «Опелей» снимать и рихтовать молотком прямо на асфальте — вот уж вволю понасмехались мы над ихними Европами!

Но особо «доставал» нас микроавтобус «Бэдфорд». По техническим данным он считался городским и потому ход подвески имел совсем небольшой, из-за чего на асфальтовых волнах и увалах наших дорог его передние колеса частенько при раскачке просто отрывались от земли, это было очень опасно. Из-за этого «Бэдфорд» при двигателе в 160 лошадиных сил больше 80 км в час идти не мог и был у нас просто бельмом на глазу.

— Гвидо, давай загоним его в любой гараж и за полдня поднимем его на 4 — 5 сантиметров, этого будет достаточно, — не раз и не два предлагали мы старшему из итальянцев, чрезвычайно гордившемуся титулом: «участник ралли “Париж — Даккар”».

— Нет, невозможно! — отрезал всякий раз Гвидо. — Это вмешательство в конструкцию машины, такие вещи можно делать только на заводе.

Из-за этого «Бэдфорда» мы плелись как на поминках и прекрасно понимали, что дороги Средней Азии — люкс по сравнению с тем, что нас ждет дальше, где их просто нет. Но Гвидо всего этого не понимал.

В Бухаре наше терпение кончилось: мы украли ключи от «Бэдфорда» и угнали его в местный гараж «Скорой помощи», где был токарный станок. За полдня мы выточили кольца под пружины передней подвески и вложили в рессоры задней по дополнительному листу от «газика» — «Бэдфорд» приподнялся над землей, как наэлектризованный.

Когда разъяренный нашим самоволием Гвидо проехал на «Бэдфорде» по окрестностям гостиницы, его лицо засияло, как у мальчишки.

— Русские механики лучшие в мире, — покорно сказал он.

Мы все видели, что чем больше познавали наши спутники Россию, тем больше в нее влюблялись. И немудрено: они были в ней богаты, желанны и красивы. Об их богатстве я уже говорил — за 700-1000 долларов при тех ценах и курсе они могли купить все, что душа и тело пожелают: 5-7 долларов — кутеж в ресторане, а 10 — уже разгул, 3 доллара — рубашка, 30 — шикарный костюм и т. д.

Начиная от Бреста и до самой Находки девки наши на них вешались пачками. Отдавались не за блок сигарет или полдюжины баночного пива, а за то, чтобы провести вечерок с «Мальборо» и «Туборгом» — нюхнуть красивой жизни. А на Урале да в Сибири, где иностранцы вообще были в диковинку, творилось что-то невероятное: подруги наших итальянцев следовали за ними из города в город на самолетах и поездах, устраивались в те же гостиницы или поблизости. Иногда их скапливалось по две-три на одного итальянца, и тогда они как-то разбирались между собой сами, но дальше следовала, как правило, одна.

Причем, какие это были девки! Чистых проституток среди них практически на было: стройные, красивые, порядочные дочки приличных семейств. Но почти все рогацци были уже женаты, и когда они показывали фотографии своих страшных жен, я понимал, что таких девочек, как наши, эти ребята в своей Италии видят только на экранах телевизоров и обложках журналов, еще бы им не любить Россию!

Самым выгодным «кадром» среди них был конечно Мимо — милый двадцативосьмилетний толстяк-холостяк, чья семья владела самым настоящим рыцарским замком в итальянском местечке Ронкадо и винным заводиком при нем. Мы были в том замке — упадешь, не встанешь.