Воспоминания - фон Тирпиц Альфред - Страница 53

Приведя эти соображения, касающиеся лишь важнейших вопросов, я хотел бы уточнить свою точку зрения, предложив энергично поддерживать дружбу с Россией, особенно личные отношения императоров, но не заключать с ней договора и выжидать развития событий. В общем выигрыш времени и строительство флота являются нашими важнейшими политическими задачами.

Поскольку высокая политика является высшей сферой и я участвовал в рассмотрении этого вопроса лишь как посторонний, я обращаю к вам эти строки с просьбой разъяснить мою точку зрения г-ну рейхсканцлеру.

Предложение о заключении союза, которое хотя и соответствовало вполне моим принципиальным воззрениям, но в тогдашний острый момент войны казалось мне опасным, было сделано. Как сообщил мне впоследствии Гольштейн, Россия отнеслась к нему холодно. Я предполагаю также, что русские министры уже тогда использовали наше предложение в своих отношениях с западными державами и сумели извлечь из него пользу.

Сам Николай II был настроен в пользу Германии. Общественность составила себе ложное представление о царе, как и о многих политических факторах и деятелях. Это был честный, лично бесстрашный человек со стальными мускулами, в котором сознание своего достоинства самодержца соединялось с корректной привычкой немедленно передавать соответствующему чиновнику все представляемые ему политические вопросы. Николай II особенно стремился уйти в тишину частной жизни. Вот почему он так любил Вольфсгартен в Гессене, где ничто не было ему так приятно, как отсутствие посетителей; по тем же причинам он так охотно бывал на кораблях германского флота, где, свободный от пут своего сана, он чувствовал себя человеком среди людей и держал себя с нами открыто и любезно.

Но среди своих он походил на пленника. Когда во время встречи в Свинемюнде (1907 г) мы пошли навстречу ему (было условлено, что мы останемся на якоре, а царь пройдет на своей яхте между кораблями флота, но кайзеру захотелось выйти навстречу царю), мы встретили его на траверзе Кольберга. Несмотря на сильное волнение, кайзер велел спустить шлюпку и направился к яхте русского царя, что сами русские считали невозможным. Но яхта продолжала держать по ветру и терпеть килевую качку. Мы не могли понять, почему они поступили так; ведь элементарная помощь судна идущей к нему лодке состоит в том, что оно поворачивается и своим корпусом закрывает лодку от ветра. Пока мы обходили яхту с кормы, кайзер крикнул царю: Niki, won't you make a lee{100}. Мы видим, как царь, одетый еще в куртку, пытается отдать распоряжения. Когда мы подходим к борту, то замечаем, что команда уже выстроена для смотра. Но трап, по которому должен был подняться кайзер с обычными церемониями, не спустили. Нам оставалось только подойти к носу, откуда свешивался матросский шторм-трап. Кайзер выходит из себя. Мы видим, как царь, также сильно возбужденный, бросается на нос, в то время как огромные парни неподвижно стоят, вытянувшись в струнку; русские сановники – Ламсдорф, Бенкендорф, Фредерикс и другие остаются у неспущенного императорского трапа. Подъем на яхту был трудным и небезопасным для кайзера. Нам не бросили даже каната. Навстречу кайзеру пошел один царь; все остальные застыли в мертвенном молчании, ибо парад уже начался, наше появление не было предусмотрено, и ни один из командиров (к моему удивлению, их оказалось двое) не взял на себя, несмотря на просьбы нашего морского атташе, ответственность за необходимое распоряжение, которое у нас сделал бы вахтенный офицер.

Весь этот день царь был в дурном настроении из-за описанной сцены. Когда он появлялся в русском обществе вместе с кайзером, ему вообще было не по себе, возможно потому, что кайзер тотчас же становился естественным центром всякого кружка и, одевая русский мундир, вращался среди русских совершенно как русский. Царь же, в характере которого при слабой инициативе была заложена чисто русская сила пассивного сопротивления, чувствовал себя отодвинутым на второй план. Политическая и светская инициатива неизменно исходила от нас. Я всегда старался поддерживать весьма энергичные в своем роде попытки кайзера установить хорошие отношения с Россией и пользовался особым благоволением царя, хотя его характер отличался большой сдержанностью.

В 1903 году кайзер послал меня к царю в Петербург с деликатным поручением, которое я не передал, так как англофильски настроенная императрица не оставляла меня наедине со своим супругом (будущее показало, что я поступил правильно). Я не могу судить, являлась ли эта красивая женщина выдающейся и в духовном отношении; во всяком случае, по моим наблюдениям, она не очень беспокоилась о своей германской родине. Я воспользовался своим визитом, чтобы предостеречь царя против восточно-азиатской опасности, которую я считал весьма серьезной, учитывая известный мне декоративный характер русского восточно-азиатского флота. Николай II, который не выносил японцев, ответил, что считает опасность преувеличенной, ибо он настолько силен, что японцы ничего уже не могут сделать. В наших собственных интересах я сожалел о том, что русско-японская война не была предотвращена, и уже 2 октября 1904 года, когда в широкой публике еще рассчитывали на победу русского солдата, я указал канцлеру на опасность, которая возникнет для нас, если в случае поражения русских наша позиция в Циндао окажется аванпостной. Мы не могли подражать той наглости, с которой англичане поддерживали японцев во время войны, но даже в рамках нейтралитета нами было оказано словом и делом больше услуг русскому флоту, чем французами. Однако когда адмирал Рожественский перед своим отплытием с русским Балтийским флотом просил о том, чтобы его сопровождал тогдашний германский морской атташе фон Гинце, кайзер отклонил эту просьбу как несоответствующую нейтралитету. Между тем уже после начала войны английские команды привели в Японию построенные для нее в Италии крейсеры «Касуга» и «Нисин», английские офицеры играли очень активную и значительную роль в штабе адмирала Того как при Порт-Артуре, так и в Цусимском проливе. В морском сражении близ Порт-Артура Того, положение которого сулило мало успеха, собирался было уже прервать бой, но англичанин, находившийся при штабе, убедил его держаться дальше, и вскоре затем русский адмиральский корабль «Цесаревич» получил смертельный удар. После этого поражения, которому русские обязаны англичанам столько же, сколько японцам, британское влияние стало брать в России верх над германским. Вернувшись из японского плена, Рожественский в разговоре с фон Гинце объяснил это русским народным характером: Тому, кто помогает русскому и относится к нему по-дружески, он дает пинка, ибо смотрит на себя, как на холопа; тому же, кто потчует его кнутом, он целует полу одежды{101}. Несмотря на то, что в 1907 году Россия уладила свои отношения с Англией, я остался при том мнении, что царизм не представляет собой серьезной угрозы для нашего будущего.