Тайная военная разведка и борьба с ней - Батюшин Николай Степанович - Страница 45

Это клеветническая газетная кампания нужна была австрийским властям, чтобы обратить внимание на столь «опасного шпиона». Отголоски этого предупреждения имели место в самом начале Великой войны, когда распространились слухи о моем аресте австрийцами в Галиции, что по словам Ренге их обрадовало. Лишь впоследствии оказалось, что это была ошибка.

Я подробно остановился на своей поездке по Австро-Венгрии, чтобы показать не только приемы наружного наблюдения, но и передать очень неприятные переживания наблюдаемого, острота коих к тому же увеличивается полной неизвестностью о своей участи.

VI. Ликвидация шпионского дела и производство дальнейших арестов и обысков в порядке контрразведки до передачи дела судебному следствию .

Основой для установки плана ликвидации дела, то есть определения лиц, у коих надлежит произвести обыски и аресты, служит схема наружного наблюдения за заподозренным в военном шпионстве лицом. Перед ликвидацией должна быть произведена немалая работа – расшифровать при помощи внутреннего наблюдения все клички, а равно при содействии наружной полиции точно установить адреса и занятия лиц, которые их носят. Все эти данные обозначаются другими, обыкновенно красными чернилами на полях схемы. Беглого взгляда на схему достаточно, чтобы сразу же определить узлы свиданий, то есть лиц чаще всего друг с другом встречавшихся, у коих и надлежит в первую очередь произвести обыски, и арестовать их в зависимости от найденного у них уличающего материала или оставить на свободе. Может быть также придется поступить и с особенно интересными в служебном или общественном отношении лицами, хотя бы свидания с ними наблюдаемого были и не так часты.

Ликвидация дела должна быть произведена в один день, а если возможно и в один час, дабы помешать преждевременному разглашению этого факта. В этих же видах и дальнейшие обыски и аресты в зависимости от результатов произведенной уже ликвидации должны быть совершены в возможно непродолжительном времени. Надобно пока пользоваться сравнительной свободой действий контрразведки в административном порядке, так как все действия судебных властей скованы буквой закона.

Быстрый просмотр отобранных по ликвидации материалов сразу дает картину состава преступления и его квалификацию, почему и дальнейшее расследование должно вестись в рамках тех статей Уголовного уложения, под которые подходит это преступление. По мере хода дела должны быть посвящены в него тот следователь по особо важным делам, который будет вести это дело, и прокурор Судебной палаты, как наблюдающий за следствием орган. Здесь то очень часто могут быть трения в лучшем случае из-за слишком формального отношения прокурорского надзора в столь тонком деле как шпионство, главной базой коего являются косвенные улики и убеждение судей, а не прямые улики. Должен сказать, что за мою почти десятилетнюю практику перед Великой войной у меня никогда не было расхождений в оценке этих улик с высшими чинами варшавской Судебной палаты. Далеко этого не могу сказать про высший прокурорский надзор петроградской и киевской Судебных палат.

Перед окончанием расследования по делу Рубенштейна я несколько раз говорил о нем с прокурором петроградской Судебной палаты Завадским, причем вначале он скорее был склонен найти в деяниях его состав преступления хотя бы уже потому, что у него при обыске был найден секретный документ штаба 3-й армии, о котором штаб Северного фронта за подписью его начальника генерала Данилова (Юрия) дал заключение, что документ этот в интересах обороны государства должен был храниться в тайне от иностранных государств и, следовательно, никоим образом не мог находиться у Рубенштейна. Впоследствии Завадский уклонился от принятия дела Рубенштейна. Пришлось тогда обратиться к эвакуированным варшавским судебным властям, которые не только приняли к производству это столь нашумевшее дело, но даже арестовали опять Рубенштейна шестого декабря 1916 г. по Высочайшему Повелению условно освобожденного из-под ареста на поруки. Мало того скоро они нашли у Рубенштейна и шифр для сношений. Я думаю, что Завадский действовал в этом деле под влиянием революционной пропаганды, так как после революции он сразу же стал товарищем председателя Чрезвычайной Следственной Комиссии. Такое деяние трудно было допустить со стороны высшего представителя судебной власти и ока правосудия столицы.

Еще большие терзания пришлось испытать при передаче вышеописанного дела киевских сахарозаводчиков: Абрама Доброго, Израиля Бабушкина и Иовеля Гопнера, повинных в незаконном вывозе во время войны в Персию одной трети годового нашего производства рафинада в район противника. На допросе меня следователем по особо важным делам киевского Окружного суда Новоселецким прокурор киевской Судебной палаты Крюков, не оспаривая самого вывоза сахара-рафинада, потребовал от меня доказательств, что это делалось по предписанию германских властей. Конечно такого документа я представить не мог, и дело в конечном результате было прекращено, причем Государь Император наложил на этом деле приблизительно такую резолюцию: «Освободить, и если они в чем-либо виноваты, то пусть своей дальнейшей деятельностью заслужат себе оправдание».

Лишь вышедший уже после революции труд секретаря Распутина Арона Симановича «Распутин и евреи» разъяснил истинную причину прекращения этого дела. Арестованный Иовель Гопнер обещал дать Симановичу за свое освобождение сто тысяч рублей, в счет каковой суммы он и дал ему десять тысяч рублей, обещав уплатить остальное по его освобождении, чего однако не сделал. За это Симанович, будучи на освобожденной от большевиков территории юга России, привлек его к ответственности через одесский Окружной суд. Симанович в этом случае действовал через Распутина, а последний воздействовал на министра юстиции Добровольского, чем только и возможно было объяснить исходотайствование помилования этим крупнейшим спекулянтам.

Не меньше тяжелых переживаний приходится на долю эксперта по шпионским делам на предварительном судебном следствии и на судебном разбирательстве. Я выступал экспертом на всех шпионских делах, имевших место на территории Варшавского военного округа в промежуток времени с 1905 по 1914 гг. Эксперт в шпионских процессах играет главную роль, ибо на его показаниях как принявшего присягу специалиста строит свои обвинения прокурор. Естественно, поэтому все стремления защитника направлены на то, чтобы свести на нет все утверждения эксперта. В особенно тяжелом положении я чувствовал себя как эксперт на судебном разбирательстве дела германской службы поручика Д. При осмотре вещественных доказательств особенное внимание обращал на себя сделанный им фотографический снимок Сызранского моста, единственной тогда переправы на среднем течении реки Волги, служившей связью между богатейшими районами Западной Сибири. Защитник в доказательство своего утверждения, что мост этот не представляет такой важности, которую приписывает ему эксперт, представил суду купленную им открытку с изображением этого моста. Я чувствовал себя в тяжелом положении, из которого выручил меня прокурор В. Д. Жижин, задав мне вопрос, – одинаковое ли значение имеет снимок на открытке, сделанный неизвестным аппаратом с неизвестного расстояния и под неизвестным углом, или же снимок, где все эти данные известны. Когда после процесса я обратился к защитнику с укором за его казуистику, то он на это ответил, что в шпионском процессе единственная лазейка для защитника опорочить, насколько это возможно, показания эксперта, не давая ему возможности быть безаппеляци-онным судьей.