Немецкий истребитель перевернулся, показывая серо-зелено-бурую «спину», да так и крутился, ввинчиваясь в воздух, пока не забурился в землю, пятнистую от не растаявшего снега.

Прах к праху. Аминь.

Быков глянул в зеркальце, прицепленное к козырьку фонаря. Сзади его догонял еще один «фоккер», а в стороне летело звено «Яков».

Наши!

– Коля, где командир? – пробилось в наушниках сквозь треск и шипение помех.

– Хер его знает!

– Командира зажали! – крикнул третий голос.

– Идем вверх на семьдесят! – пробасил первый.

«Это я, что ли, командир?» – подумал Григорий с холодным безразличием, словно вчуже.

Ну, нехай себе командир…

– Ваня, наверх! Будете нас прикрывать. Шульженко, атакуем! Ведомые, смотрим в оба!

– Андрей, отходи со снижением на девяносто! На девяносто снижайся!

– Серега, ты, давай, набирай. Володька, оттянись при атаке.

Набирая высоту, «Колорад» вошел в вираж.

Немец пустил за ним вдогонку очереди из курсовых.

Мимо.

«Як» пропустил трассы за собой, резко ушел в сторону и вниз, резанув очередью по размазанному силуэту «фоккера».

Попал!

Немец пыхнул огнем, мгновенно укутавшись пламенем – видать, снарядики бензобак разворотили.

Аминь, как говорится…

Пара вражеских истребителей уклонилась, уйдя к земле, и разделилась.

Быков за двумя зайцами гоняться не стал – довернул, взял в прицел того, что летел справа, и вжал гашетку.

Остро запахло порохом.

Шнуры очередей сплелись на крыле «фоккера», подрывая боезапас крыльевой пушки.

Полыхнуло здорово, отрывая плоскость напрочь.

Однокрылый «Фокке-Вульф» закувыркался и врезался в бурую плешь луга с наметами серого снега.

Готов.

– Командир третьего завалил!

– Вижу… Вовка, становись от меня слева. Идем на девяносто с набором.

– Противник слева, с превышением!

– Идем в наборе. Шульженко, прикрой! Атакую!

Далеко в стороне завиднелись странные изломанные силуэты – сильно растянутые по горизонтали буквы «W» с культяпками понизу.

«Лаптежники»! Пикировщики «Юнкерс» анфас.

А мы вам в профиль…

Пара «Яков» атаковала «лаптежников» чуть ли не на перпендикулярных курсах.

– Аркаша! На тебе атака. Отбиваю.

Вспухла пара-другая дымных шапок от разрывов, рыжие кляксы от тридцатисемимиллиметровок расплылись наискосок.

– Группа, набираем высоту. Ведомые, чуть оттянитесь и тоже бейте! Атакуем все!

«Ju-87» поспешно ушли в разворот, от греха подальше, но пушки оказались быстрее – тот из «Юнкерсов», что летел левее, задымил чадно, потянул к земле, да и взорвался на окраине какой-то деревушки.

Правый «лапотник» поспешно улепетывал, держа к юго-западу.

– Командир! – пробился уже знакомый – сердитый – бас.

– Я! – разлепил губы Быков, замирая.

– Ты чего ведомого бросил?

– Виноват, – буркнул «Колорад» и похолодел: это был не его голос.

– Ладно! – толкнулось в уши. – Отходим.

– Есть.

Нарезав пару кругов, эскадрилья «Яков» повернула к востоку.

До дому.

Быков едва дождался своей очереди на посадку, а когда «Як» прокатился по бурой траве, притираясь к полосе на все три точки, и лопасти замерли, он торопливо полез в карман кожаного реглана. Та-ак…

«Удостоверение личности начальствующего состава РККА».

«И кто я?..»

«Предъявитель сего Василий Иосифович Сталин, полковник, командир 32-го гвардейского истребительного авиационного полка» – значилось в документе.

«Колорад» очень медленно, очень аккуратно закрыл удостоверение офицера, спрятал и лишь потом снял шлемофон, чтобы лучше рассмотреть свое лицо в зеркальце.

Это было не его лицо.

На Быкова смотрел Василий Сталин, баловень судьбы, сын вождя.

– Попаданец? – фыркнул Григорий.

Дурость какая…

Тут его окатило – нет, не страхом, не отчаянием, а раздражением.

Произошедшее с ним Григорий воспринял, как непристойный, срамной розыгрыш, а то, что все по правде, как раз и бесило.

Что попал, то попал, усмехнулся он.

Как это в книжках про «наших там» зовется?

Перенос сознания? Или этой… как бишь ее… психоматрицы? Ладно, разберемся.

По крайней мере и позитивчик имеется в его попаданстве. Организм-то молодой! Глаза зоркие…

Быкова передернуло.

Касаться языком чужих зубов, ощущать чужую слюну во рту было противно.

Стоп.

Григорий поднял свои руки. Быстро содрал перчатки с крагами, внимательно рассмотрел ладони, перевернул…

Да его это руки!

Вон, на указательном пальце белый, едва приметный шрамик – это он в детстве порезался.

А вот родинка на суставе. И тот самый заусенец, что он вчера состричь не удосужился…

Татушка!

Быков стремительно расстегнул куртку и гимнастерку.

Чуть не порвал, оголяя плечо.

Скосил глаза.

Бледно-коричневое изображение орла наличествовало. Проступало размыто, но проступало.

Григорий хмыкнул довольно, успокаиваясь.

Эту наколку ему сделали в Таиланде, на пляже Паттайи.

Там постоянно бродили местные, кутаясь от солнца, даже перчатки надевали (загар считался приметой черни).

Поделки всякие впаривали, рубины фальшивые, кукурузу вареную и рыбу жареную. Педикюр предлагали или наколку сделать.

Он тогда подвыпивши был, вот и согласился.

Роскошный орелик получился, за сотню бат сторговались…

Так могла ли быть у Василия Сталина такая же тату?

Нет, конечно.

Значит, он не только ментально переместился, но и телесно чуток?

Быков сразу повеселел.

Ну, коли так, можно и в пространстве-времени определиться. Командиром полка Сталин заделался вроде как в феврале 43-го. Сейчас, пожалуй, весна – март или апрель.

Стало быть, воюют они на Калининском фронте, а этот аэродром – Заборовье, к западу от Осташкова.

Уже что-то…

Сдвинув плексигласовый фонарь, Григорий стал выбираться и похолодел.

Парашюта не было.

Полковник Сталин летал без него.

Нельзя было сыну вождя, ежели собьют, в плен угодить…

Тяжело спрыгнув на землю, Быков кивнул подбежавшему технарю и пошел навстречу капитану Долгушину, командиру 1-й эскадрильи.

Быков усмехнулся: спасибо продюсеру!

На съемках он целый альбом перелистал со старыми фотками.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

И этот губастый военлет, что шагает к нему с грозным видом Зевеса, тот самый Долгушин.