Покрышкин - Тимофеев Алексей Викторович - Страница 23

Нестерова, как немногих, любили солдаты. С механиком своего самолета, Геннадием Нелидовым, летчика связывала братская дружба.

Конечно, есть в портретах великих летчиков и отличия. Еще в кадетском корпусе воспитатели Нестерова отмечали в записях, что будущий офицер «бледен и худ», «нервен», подвержен «сердцебиениям» и «часто хворает». Сам Петр Николаевич, преодолевавший нездоровье волевым усилием, занятиями спортом, сетовал на собственное «малокровие». Признавался он в открытке, посланной домой, что текст медицинского свидетельства, полученного со второй попытки в военном госпитале для поступления в Гатчинскую воздухоплавательную школу, он написал собственноручно... В начале Первой мировой войны Нестеров, крайне переутомленный из-за того, что боевые вылеты приходилось совмещать с организацией всей деятельности отряда, которым командовал, даже однажды потерял сознание у самолета. Покрышкина же отличало исключительное здоровье. Техник-однополчанин И. В. Косой вспоминал 1941 год:

Но долг и присяга были святы для штабс-капитана в кожаной летной куртке. Сначала он становится лучшим разведчиком, разрабатывает тактические основы авиационной разведки. За сбитие Нестерова австрийское командование назначило особую премию. А 26 августа (8 сентября) 1914 года Петр Николаевич совершает первый в мире воздушный таран, уничтожив австрийский «Альбатрос». С самого начала войны Нестеров думал над тем, как сбивать вражеские самолеты, ведь пулеметов в авиационном арсенале еще не было. Появилась и мысль о таране. На вопросы товарищей о том, что такой удар смертелен и для атакующего, Нестеров отвечал: «Это еще не доказано, а наконец, если аппарат и сломится, то это еще ничего не значит, так как все равно когда-нибудь разбиваться придется, а жертвовать собой есть долг каждого воина».

Полковнику из штаба армии Бонч-Бруевичу, «который укорял летчиков за «наглые полеты австрийца», собиравшего важные разведданные, оскорбленный Нестеров дал «честное слово русского офицера», что тот перестанет летать... Гибель «Альбатроса» охладила пыл немецких и австрийских пилотов. Войска армии и всего русского Юго-Западного фронта, перешедшие в наступление, одержали тогда победу. Посмертно П. Н. Нестеров был награжден орденом Святого великомученика и победоносца Георгия 4-й степени. Отпевали летчика в Военно-Николаевском соборе в Киеве. На гробе, покрытом русским авиационным флагом, лежала летная кожаная каска героя. Во время провозглашения вечной памяти все находившиеся в храме и в его ограде преклонили колена. Под орудийный и ружейный залпы П. Н. Нестеров был погребен на высоком берегу Днепра на Аскольдовой могиле, месте, где, по преданию, похоронен легендарный древнерусский князь...

Немецкие оккупанты в годы Великой Отечественной войны осквернили и разрушили это кладбище. Прах героев был перенесен после войны на Лукьяновское кладбище. Сюда приходил А. И. Покрышкин, когда в 1960-е годы служил в Киеве.

Судьба Петра Николаевича Нестерова стала для советского аса путеводной звездой. Покрышкин всегда стремился напомнить о нем... Автор изданной в «научно-популярной библиотеке солдата» книги «Выдающийся русский летчик П. Н. Нестеров» (М., 1952) И. Ф. Шипилов подарил трижды Герою Советского Союза экземпляр, надписав на титульном листе: «Александру Ивановичу Покрышкину в знак благодарности за оказанную помощь в работе над книгой». В предисловии А. И. Покрышкин пишет: «Очень хотелось бы, чтобы как можно больше советских воинов прочитали новую книгу о Нестерове. Перед ними раскроется изумительный и вдохновляющий пример жизни русского летчика, отдавшего свои силы целиком на службу родному народу».

Состоялась в 1944 году и неожиданная, но в высшей степени символичная встреча Александра Покрышкина с дочерью Нестерова — Маргаритой Петровной. Об этом будет рассказано далее. То была встреча старой и новой России, через все разломы и утраты... В самоотверженном подвиге всегда есть духовное начало, тот свет, который виден каждому и на который откликнется родственный по духу.

Одним из любимейших литературных произведений Покрышкина, прочитавшего без преувеличения едва ли не всю классику, была «Песня о Соколе» М. Горького. Книга с этим стихотворением в прозе и томик Сергея Есенина сопутствовали летчику на фронте. «Песня о Соколе» отражала саму душу Покрышкина, его чувства и помыслы, его страсть, скрытую от чужого взгляда за непроницаемой оболочкой железной выдержки.

С коротким криком он пал на землю и бился грудью в бессильном гневе о твердый камень...

Уж испугался, отполз проворно, но скоро понял, что жизни птицы две-три минуты...

Подполз он ближе к разбитой птице и прошипел он ей прямо в очи:

Курсант, а затем авиатехник Покрышкин жадно искал в библиотеках все о «безумстве храбрых», с напряженным вниманием следил за спасением челюскинцев, перенесенных с полярных льдов на Большую землю летчиками — первыми Героями Советского Союза. Всматривался в публикуемые в газетах маршруты рекордных перелетов, фотографии летчиков — кумиров молодежи.

Но сам он был прочно прикован к земле. И это в те годы, когда во исполнение призыва к подготовке 150 тысяч летчиков в летные школы по комсомольской путевке направляли и тех, кто даже и не помышлял о профессии пилота! «Будто два совершенно отличных друг от друга потока времени текли в моей жизни рядом, — вспоминал на закате жизни Александр Иванович. — В одном вершилась история нашей авиации... А в другом потоке времени были будни, лишенные, как мне казалось, романтики. Хлопоты-заботы у знакомых до винтиков самолетов У-2 и Р-5. Я уже было смирился с судьбой, решил, что навсегда, наверное, останусь на земле». Маршал авиации сдержан в своем рассказе, но даже из этих нескольких фраз можно понять, какую драму отверженного испытал он в 30-х годах... Возможно, поэтому столь сильно отзывались в его душе строки Михаила Лермонтова:

«И царствует в душе какой-то холод тайный, когда огонь кипит в крови...»

Страшная горечь в коротком отрывке одной из рукописей Покрышкина: «В молодые годы, работая старшим техником, я заспорил с одним пилотом, которого считал своим другом. Я его упрекнул, что он несколько пренебрежительно отзывается о других пилотах. Он мне сказал: «Что ты меня учишь? Я — летчик, человек, созданный летать, а ты кто? Ты же технарь, ты всегда будешь готовить самолеты для тех, кто летает». Слова «ты же технарь» маршал пишет еще раз, и видно, как даже спустя десятилетия дрогнула его рука. Слышно пренебрежение в той давней, казалось бы, канувшей в вечность реплике, хлестнувшей когда-то по лицу... А многие называли Покрышкина после войны баловнем судьбы. Многие считают его таковым и сейчас.