Надежды, разочарования, мечты… - Тихонов Виктор Васильевич - Страница 19

Это был сложный и мучительный период. Ошибаться я не имел права. Потерять команду ЦСКА – значит нанести советскому хоккею удар, оправиться от которого будет трудно. Вот почему я должен был сразу, без прикидок и черновых набросков, определить те стратегические линии моей работы, следовать которым нужно будет не дни и недели, но годы.

С благодарностью вспоминал трудную работу с «экспериментальной» сборной, которая дала мне возможность познакомиться с хоккеистами ЦСКА: в общей сложности мы тогда работали вместе более двух месяцев.

Лето 1977 года было, несомненно, самым тяжелым и нервным периодом моей жизни.

Внутренняя психологическая перестройка, в чем-то даже ломка, критический пересмотр собственного опыта – удел не только спортсмена, переходящего в новую для него команду, но и тренера. Только в этом случае нужна еще и поправка на меру ответственности. Неудача спортсмена – не сложившаяся спортивная судьба одного игрока. Неудача тренера – крах команды, двух с лишним десятков игроков.

С тревогой думал, как воспримут хоккеисты предлагаемую им программу подготовки, внутренней дисциплины.

Я надеялся, что па первых порах программу примут, поскольку исходит она от нового тренера, ссориться с которым поначалу никто, естественно, не собирается, но вот что будет потом, позже, когда пойдет повседневная нелегкая работа, когда требования будут постепенно возрастать… Я понимал, что новая – для этой команды – программа подготовки (от общефизической до тактической) с ее внутренними высокими требованиями, со строжайшей дисциплиной потребует от хоккеистов огромных усилий, самоотверженной работы, и потому знал заранее, что у меня возникнет немало проблем при ее реализации, предвидел, что придется принимать самые радикальные решения в тех конфликтных ситуациях, избежать которые мне едва ли удастся.

Мы живем и работаем в постоянном общении с другими людьми. Связи эти имеют разные формы. Как говорят социологи, выстраиваются они в двух направлениях – по вертикали и по горизонтали. У нас есть руководители, порой кем-то руководим и мы. В спорте такие связи особенно многочисленны, пересечены с десятками других. У тренера обычно немало опекунов и руководителей. Не помнить о них, не считаться с ними нельзя, и, размышляя о предстоящей работе, тревожась за завтрашний день команды, я, вполне понятно, думал и о том, как воспримет мои меры руководство ЦСКА, Спорткомитета Армии, ибо знал, что возможны и такие ситуации, когда руководству будет трудно поддержать мои решения.

Почему я так много внимания уделяю дисциплине? Потому что в моем истолковании дисциплина имеет всеобъемлющий характер. Дисциплина, безукоризненно корректное отношение хоккеистов друг к другу, к делу, которому они служат, стремление максимально и полно выполнять планы и задания на тренировку, на игру, – одна из основ нравственного здоровья команды.

Давайте отойдем на время от воспоминаний о том, что переживал новый, только что назначенный тренер ЦСКА, и заглянем на несколько лет вперед – в самый конец 1982-го и начало 1983 года, когда сборная клубов СССР совершала турне по Северной Америке, встречаясь с шестью клубами Национальной хоккейной лиги.

Местные газеты много и охотно писали о нашей команде.

В моем архиве хранится текст телекса, который передали корреспонденты ТАСС из Канады в Москву. Обозрение называлось «Хоккей в зеркале прессы». Прошу прощения, что вставляю в книгу слова о собственной персоне. Но сейчас станет ясно, почему я это делаю.

«Сборная клубов СССР заметно отличалась от наших команд, приезжавших в прошлые годы, своей „открытостью“. С разрешения тренеров игроки давали интервью сразу после матча корреспондентам телевидения, тренеры выступали на традиционных пресс-конференциях, давали интервью в свободные минуты… Интересный материал журналиста Пэта Дойла был опубликован в газете „Калгари сан“ под заголовком „Мастер дисциплины“:

«Глядя на него, представляешь себе, что он только что получил плохое известие. Морщины бегут по высокому лбу, а глубоко посаженные глаза то и дело вспыхивают, хохолок волос топорщится, а по бокам хорошо видна седина… Тем не менее создается впечатление, что он держит все нити управления в своей цепкой руке твердой хваткой. Является ли это впечатление верным? Нет. Вне льда он вполне дружелюбный человек, который к тому же с уважением разговаривает с представителями средств массовой информации. Просто он очень серьезно относится к обязанностям главного тренера в советском хоккее. Откровенный и простой, Тихонов резко отличается от тренеров по нашу сторону океана. Он хочет только выигрывать. Только это.

…Говорят, никто не видел, как Тихонов улыбается. Однако кто видел улыбающимся Скотти Боумэна? Говорят, что Сазер последний раз смеялся в 1963 году. А много ли раз улыбнулся в нынешнем сезоне Арбур (тренер команды «Нью-Йорк Айлеидерс»)?

Тренерская философия Тихонова вращается вокруг одного слова – «дисциплина».

Цитируя Тихонова, Дойл привел следующее высказывание: «Я хотел бы тренировать до тех пор, пока буду чувствовать, что могу дать еще что-то хоккею. Когда тренер перестает быть новатором, когда у него нет новых идей, тогда это становится плохо для хоккея. Тогда надо уходить».

Пришло ли такое время для Тихонова?

«Нет, комрад, нет» – таким ответом на собственный вопрос завершил материал о советском тренере корреспондент.

Слово «дисциплина» действительно часто звучит в моих разговорах с командой, и сейчас, кажется, хоккеисты разделяют отношение своего тренера к делу.

К этому вели годы напряженного труда.

Как начиналась моя работа в прославленном коллективе?

Помню ли, что было сказано в первый день? Пожалуй помню. Помню и то, что этому предшествовало.

Позвонил Тарасов. Посоветовал:

– Ты, Виктор, должен им сразу сказать, что… Посмотреть на них так, чтобы… Команда должна при первой же встрече почувствовать, что…

Одним словом, предлагалось говорить то, что сказал бы при знакомстве с командой сам Анатолий Владимирович.

Попытался последовать совету Тарасова. Но не получилось. Прежде всего потому, что я не Тарасов. И то, что кажется естественным в устах маститого тренера, было, скажем, не совсем подходящим для меня. И хоккеисты мои слова не воспринимали.

Что должен был сказать я в тог день?

Думаю, мне вообще тогда не следовало говорить. «Тронная речь» в таких случаях неуместна. Слова остаются словами, особенно если произносит их малознакомый или вовсе не знакомый человек. И что бы он ни говорил, судить о нем, о его работе будут по делам, результатам – по очкам, если речь идет о тренере хоккейной команды.

Но самое главное – я был вообще против этого собрания. Ибо назначено оно было на следующий день после торжеств, посвященных очередной победе команды в чемпионате страны.

Мое отношение к таким торжествам?

Не устаю повторять: мы не можем позволить себе не только успокаиваться па достигнутом, но и долго радоваться даже самым большим победам. На радость отводится один день, всего лишь один день, а за ним – снова творческий поиск. Это не мной придумано, не мной изобретено. Так относились и относятся к победам, даже самым радостным, самым счастливым – на олимпийских играх, на чемпионатах мира, многие наши спортсмены.

То была двадцатая победа хоккеистов ЦСКА. Они добились ее под руководством Константина Локтева, старшего тренера команды, одного из славных армейских бойцов, которые составляют гордость и честь ЦСКА. Локтев был своим, близким человеком в команде, в клубе, работал он достаточно успешно, и его воспитанников не могло, естественно, не озадачить назначение нового тренера.

Узнали хоккеисты о решении руководства сразу после по беды в чемпионате и были искренне удивлены. Не скрывая говорили:

– Мы – за Константина Борисовича, мы с ним будем и двадцатидвухкратные чемпионы страны и двадцатитрехкратные, и вообще проигрывать не собираемся, как не хотим расставаться и с тренером, вместе с которым пришли к победе…