Царь Соломон. Мудрейший из мудрых - Тибергер Фридрих - Страница 44

Уже в те времена Израиль стремился к достижению абсолютной справедливости, то есть к тому, чтобы правосудие не было орудием принуждения или возвышения одного из племен, а стало средством для установления согласия между людьми, поэтому закон и считался проявлением высшей воли. В этом случае не может быть разграничения между божественным и человеческим законом, а лишь главенство закона над всем и всеми.

Естественно, что Соломон четко осознавал свои задачи: государство и народ могут стать целостностью, только если правовые нормы признаны и подкреплены властью царя. Они оказывались особенно необходимыми в государстве, населенном приверженцами как монотеистической, так и политеистической веры. Символом законности для всех и стал Двор правосудия, расположенный на Храмовой горе, ставшей политическим и религиозным центром всего государства.

Поселение, ставшее продолжением Иерусалима, образовалось на земле, приобретенной еще при Давиде. Оно располагалось на северном плато, первоначально отделенном от правительственных кварталов рвом, который Соломон велел позже засыпать. Само плато принадлежало Орне Евусеянину, где у этого племени было гумно; здесь же хранилось зерно с полей, простиравшихся за пределами современной территории Иерусалима. Место идеально подходило в качестве тока не только из-за высоты, но и потому, что представляло собой чистую гладкую скалу, на которой было удобно веять зерно.

Когда численность горожан стала слишком велика, пришлось планировать новые поселения. Прежде всего, как уже отмечалось, возникла потребность в общественном здании, поскольку большие собрания проводились перед шатром, в котором хранился ковчег Завета. И для совершения религиозных обрядов потребовалось новое, большое пространство для святилища и прилегающего к нему двора. Вот почему Давид решил, что ему необходим ток, принадлежавший Орне, который и был приобретен за 50 сиклей серебра (2 Цар., 24: 24).

Очевидно, что святилище собирались разместить на самом высоком месте Иерусалима, откуда открывался вид на безграничное пространство. Именно так обычно размещали культовые сооружения в горных странах. Сама скала стала естественным основанием для жертвенного алтаря.

Важно отметить, что Давид приобретал это место не для себя, а как представитель государства, поэтому оно стало не собственностью царя, а государственной собственностью. Место было выбрано прежде всего для ковчега Завета, который считался высшей ценностью нации, поэтому на месте бывшего гумна Давид «принес и мирные жертвы» всесожжения (2 Цар., 24: 25). А затем, созвав «весь Израиль», «вознес Соломон «тысячу всесожжений» на медном жертвеннике, «который сделал Веселеил, сын Урия, (…) перед скиниею Господней» (2 Пар., 1: 5; 4: 1).

Хотя Давид выбрал место для святилища, именно Соломон довел до конца начатое дело; как и Давид, он понимал необходимость именно общенациональной святыни, а не придворной дворцовой часовни. Разумеется, выбранное место использовалось исключительно для поклонения единому Богу.

У некоторых древних народов действительно места поклонения одному божеству использовали для другого, но сакральность такого места хранилась в памяти поколений. В религиозной истории Израиля подобные случаи не известны.

Естественно, что вышеупомянутыми жертвоприношениями подчеркивалось отстранение от всякой связи с язычеством. Ничто не свидетельствует о том, что выкупленное у Орны место использовалось для жертвоприношений, хотя вполне возможно, что иевусеи могли приносить там жертвы своему богу за собранный урожай.

В то же время в ранние времена хананеи использовали естественные пещеры для жертвоприношений или в качестве складов для зерна. Очевидно, Давид не связывал плато с языческими алтарями. Он предложил осуществлять жертвоприношение на этом месте, на току, вопреки всем обычаям и, таким образом, посвятил его единому Богу.

Таково единственное из возможных объяснений того, что постройка Храма и изготовление утвари для него описаны настолько подробно, но почти ничего не говорится о форме того алтаря, который Соломон воздвиг на этом месте.

Алтарь всегда занимал второе по значению место в Храме по сравнению с местом нахождения ковчега Завета, который символизировал соглашение (Завет) с Господом. Однако алтарь был центром в языческом культе, и если его перестраивали, то описывали новый алтарь очень подробно.

Следует принять во внимание еще одно соображение. Вскоре покупка этого участка земли начала обрастать легендами. Рассказывают, что на току Орны появился ангел Господень, наславший чуму, чтобы наказать народ Давида за грех переписи. Чтобы избавить невиновных от кары, Давид, который нес ответственность, по совету пророка Гада купил гумно, и после жертвоприношения «моровая язва» прекратилась (2 Цар., 24: 15 – 25).

Даже в истории не содержится ни единого намека на то, что до покупки место использовалось для жертвоприношений. Похоже, что связь покупки нового храмового места с пророком Гадом основана на историческом факте. Известно, что пророк Нафан пытался помешать строительству Храма и даже обосновал свою точку зрения.

Гад же оказался одним из тех, кто присоединился к Давиду в те тяжелые времена. В период противостояния с Саулом, похоже, он постоянно возвращался к мысли о необходимости сооружения главного святилища, чтобы совершение обрядов происходило под защитой царя. Похоже, что во время чумы он сумел оказать давление на царя и добился обещания построить храм, – возможно, именно Гад и его единомышленники в момент просветления выбрали это скалистое плато. Позднее именно на этой скале оказались святыни трех религий, отчего и возникло множество легенд, связанных с этим местом.

Вначале религиозное воображение сосредоточилось на самом месте. В Паралипоменонах засвидетельствовано, что у Орны Иевусеянина было гумно на горе Мориа (2 Пар., 3: 1), напоминавшее место, где Аврааму пришлось принести в жертву своего сына Исаака (Быт., 22: 2). Очевидно, для обоснования правомерности выбора священного места автор Паралипоменон использовал древний сюжет о прощении греха и явлении Бога.

После разрушения Храма возникла потребность в появлении нового священного места, единого для всех. Здесь, на северном склоне скалы, находился камень (его и сегодня показывают всем желающим), где спал Иаков, когда он увидел лестницу, поднимавшуюся от Вифлеема к небесам.

Разве не здесь стоял алтарь сыновей Адама, Каина и Авеля, на котором они приносили свои жертвы? Позже сюда пришел Ной, чтобы принести благодарственную жертву после потопа, когда голубь принес ему символ мира с Горы олив, расположенной на другой стороне. Позже стало известно о камне, лежавшем в святая святых перед ковчегом Завета, где стоит кадило, с которым первосвященник служит раз в году в День искупления (Мишна-иома, 5: 2).

Этот камень называется «эвен-шетиа» или «краеугольный камень», в известном смысле название оказалось связанным с каналами, известными как шитин, их воды уходят внутрь глубин, еще не исследованных. На этом основании делались предположения о характере Вселенной (Тосефта-иома, 3: 6), следовательно, происхождение камня возвращает нас к первому дню творения (Суккот, 49а).

Считали, что из-под скалы вытекает райский источник, чьи воды поднимаются до небес, оттуда они падают вниз в виде дождя и оплодотворяют землю. Здесь же находятся врата в подземный океан, текущий глубоко под землей, именно из горсти земли, взятой под Скалой, был создан человек.

В исламе Скала считается самым священным местом после Каабы в Мекке. Именно здесь пророк Мухаммед спустился с небес на своем коне Бураке, отпечаток его ноги можно увидеть на Скале. Сегодня на этом месте возвышается величественный свод мечети Омара. Вдоль стен пещеры, под сводом, можно увидеть доски с вырезанными на них словами молитв, принадлежащих Аврааму, Давиду и Соломону, а в дальних глубинах пещеры в определенное время появляются их души.

В исламе утвердилась еврейская легенда о первом камне мироздания и о камне Иакова, а сама Скала воспринималась как мыслящее существо. Когда Мухаммед произнес: «Приветствую тебя, о Скала Господа!» – то Скала ответила: «Пусть пребудет мир с тобой, о Посланник Господа!» И сегодня указывают на то место, где, как полагают, были сказаны эти слова.