Рекламное бюро господина Кочека - Тевекелян Варткес Арутюнович - Страница 41

— Если вы не хотите быть со мной откровенным, не смею настаивать. Но мне казалось, что между друзьями не должно быть секретов!

— Ах, мой друг! Я несчастный человек…

— Что случилось?

— Вы знаете, как я любил Мадлен… Для нее я пожертвовал всем, чуть не разорился…

— И что же?

— Мне и больно и горько говорить об этом… Недавно я случайно застал ее с другим. И знаете, что самое досадное? Нет, вы даже представить себе не можете! Старый, толстый боров!.. Менять Жана Жубера — и на кого? На старого развратника!

— Не огорчайтесь!.. Древний поэт сказал: «Лучше на худом челне пуститься вплавь в открытое море, чем довериться лживым клятвам женщины»…

— Я ведь любил ее!..

Под вечер Василий позвонил Сарьяну.

— Приехали? — обрадовался тот. — И голова цела? Браво, брависсимо!.. Он еще спрашивает, хочу ли я встретиться с ним?! Не хочу, а настаиваю на этом. Больше того, на правах дружбы требую!..

— Приходите к нам!

— Мне совестно утруждать каждый раз Марианну. Не лучше ли встретиться где-нибудь в ресторане?

— Нет, не лучше. Я еще и жену не видел. Заехал домой с вокзала, а она уже ушла на лекции. Приезжайте к нам, посидим, выпьем бутылочку вина, потолкуем…

Вечером не успел Василий войти в дом, как Лиза бросилась к нему, обняла и вдруг расплакалась.

— Ну что ты, что ты? — успокаивал ее Василий, проводя рукой по гладко причесанным волосам жены.

— Я так беспокоилась, так волновалась!.. Места себе не находила, ночей не спала…

— Но ведь для беспокойства не было никаких оснований!

— Как же не было? Ты думаешь, я дурочка и не знаю, что творится там, где ты был… О господи, когда будет конец нашей проклятущей жизни? — Лиза вытерла слезы.

— Твердо могу сказать тебе — конец будет не скоро. Совсем даже не скоро, и поэтому нам нужно беречь нервы.

— Тебе легко говорить — беречь нервы. Я тут одна-одинешенька в этих стенах… Чего только не лезло в голову…

— Ты лучше расскажи, как жила без меня, что у тебя нового?

— Все по-прежнему. Впрочем, у меня маленькая радость: профессор Жерико, прочитав мой реферат, обещал зачислить меня с будущего учебного года на основное отделение университета. За время твоего отсутствия я встречалась с фрау Браун. Она охотно приняла от меня еще пятьсот франков и обещала принести на днях список французских журналистов, подкупленных немецким посольством и работающих на Германию. По ее словам, в списке есть фамилии довольно известных политических обозревателей.

— Это очень важно, мы найдем способ известить французские власти. Пусть они знают предателей и примут необходимые меры.

Лиза покачала головой:

— Боюсь, что французские власти никаких мер на примут…

— К сожалению, ты, пожалуй, права…

— Раза два звонил Сарьян — спрашивал, нет ли от тебя вестей?

— Хорошо, что напомнила! — спохватился Василий. — Он обещал приехать сегодня. Как у нас с едой?

— Кусок холодного мяса, фруктовые консервы…

— Вот что, я сбегаю куплю вина, а ты приведи себя в порядок и накрой на стол.

— Хлеба, хлеба не забудь!

Стол был давно накрыт, закуски расставлены, бутылки раскупорены, а Сарьяна все не было, Василий начал тревожиться, — журналист человек пунктуальный и никогда не опаздывает.

Он влетел в дом как вихрь, когда его уже перестали ждать.

— Извините, пожалуйста! Причины у меня весьма основательные… К тому же я голоден как волк! — Он сел за стол, выпил вина и принялся за закуску.

— Признавайтесь, Жюль, — не задержало ли вас свидание с прекрасной дамой? — спросил Василий.

— Кажется, я имел уже случай сообщить вам, что я однолюб и, кроме Жаннет, никаких других женщин просто не замечаю!.. Исключение, конечно, составляет Марианна, — тут же поправился Сарьян. — Нас, группу журналистов, пригласили на Кэ д'Орсэ, и лично мсье Бонкур сделал довольно важную информацию. Но обо всем этом потом, сперва расскажите о ваших впечатлениях!..

Пока Василий со всеми подробностями рассказывал о виденном и пережитом в Германии, Сарьян отдал должное и ветчине с корнишонами, и холодной телятине, не забывая подливать себе вина.

— Кажется, я понял секрет успеха Гитлера, — говорил Василий, — он выбрал удачное время для захвата власти. Экономический кризис потухает повсеместно, — разумеется, и в Германии тоже. Заметно некоторое оживление в промышленности и торговле. Гитлер ловко использует это, создавая у своих соотечественников впечатление, что все это происходит благодаря ему. Безработица постепенно ликвидируется, жизнь улучшается, — как же не быть благодарным фюреру? Он, Гитлер, жонглирует демагогическими лозунгами, утверждает, что выступает против магнатов капитализма. Народ верит, что именно он порвал ненавистный немцам и действительно несправедливый Версальский договор. Германия вооружается на всех парах, — безработные получают работу, а промышленники — колоссальные барыши.

— А где же были левые — социал-демократы и коммунисты, имевшие одно время большинство депутатских мест в рейхстаге? — спросил Сарьян.

— Насколько я знаю, социал-демократы отвергли предложение коммунистов о совместных действиях и раскололи левый фронт. Коммунистическая же партия Германии страдала некоторой левизной, сектантством. Руководство ее утверждало, что коммунистам в такой экономически развитой стране, как Германия, нет дела до городской мелкой буржуазии и крестьянства. А мелкая буржуазия в Германии составляет большинство населения. Она-то и стала опорой фашизма…

— О боже мой! — вздохнул Сарьян. — Стоит встретиться двум приятелям, как они только и делают, что говорят о политике, даже в присутствии дамы!..

— Я всегда с удовольствием слушаю ваши беседы, — сказала Лиза. — Что поделаешь, мы живем в такую эпоху, когда политика заслоняет собою все остальные интересы!..

— Кстати, как идут у вас дела с той немкой, знакомой Ганса Вебера? — спросил Лизу журналист.

— Она оказалась довольно сговорчивой…

— Эта самая фрау Браун, — сказал Василий, — передаст нам на днях список известных французских журналистов, купленных немецким посольством и работающих в пользу Германии. Как вы считаете, можно ли будет каким-либо способом разоблачить этих продажных писак? Марианна, например, думает, что никто не примет никаких мер в отношении журналистов, берущих деньги у немецкого посла, — даже если правительство будет располагать неопровержимыми доказательствами.

— Видите ли, — сказал Сарьян, — у нас считается нормальным, когда журналист получает деньги от политических партий, акционерных и страховых обществ, даже от отдельных предпринимателей и пишет в их пользу. Действует простейшая логика — каждый зарабатывает свой хлеб как может. Конечно, в данном случае речь идет о поддержке фашизма. Но как мы сумеем доказать, что эти журналисты действительно подкуплены немцами? Сослаться на их статьи? Пустое, в свободной стране каждый волен писать, что он думает. Боюсь, что Марианна права — тут ничего не сделаешь! — Он помолчал, подумал. — Я бы мог попытаться опубликовать этот список в газете, но опять-таки нужны веские доказательства, иначе патрон не согласится. Допустим, мы сумеем уговорить его. Журналисты тут же возбудят против нас судебный процесс, и мы проиграем его… Постойте, что, если этот список вручить самому министру? Поль Бонкур доверяет мне, — пусть, по крайней мере, знает, кто из журналистов продает Францию!..

— Вы правы, — сказал Василий, — Бонкур честный политик и убежденный антифашист; ему, может быть, удастся использовать список журналистов-изменников в борьбе против профашистски настроенных членов кабинета и в Национальном собрании.

— Я так и сделаю. Но положение самого Бонкура становится шатким…

— Почему?

— По многим причинам… Но главным образом из-за разногласий с премьер-министром Даладье. Вам, наверно, известно, что три государства — Югославия, Чехословакия и Румыния, потеряв всякую надежду на защиту со стороны Франции от возможной немецкой агрессии, заключили между собой союз и создали Малую Антанту. В противовес этому, английское правительство, во главе с Макдональдом, выдвигает идею создания Пакта четырех. Сегодняшний неожиданный вызов журналистов на Кэ д'Орсэ был связан именно с этим. Поль Бонкур прав, когда утверждает, что в этом Пакте четырех — Англия, Франция, Германия и Италия — англичане оставляют за собой роль арбитра, а Франция оказывается лицом к лицу с двумя тесно связанными между собой фашистскими государствами. Премьер-министр требует от Бонкура других предложений, а других предложений у него нет.