Тьма сгущается - Тертлдав Гарри Норман - Страница 57

Открывая том старокаунианских заклятий, Ванаи усмехнулась безрадостно и поклонилась запертой двери кабинета.

— Вы не зря прилагали усилия к моему образованию, дедушка, — прошептала она. — А я прилагаю свои знания к достижению иной цели.

Чародейству девушку никто не учил, однако внешне заклятие выглядело несложным. Купить сухой корень одуванчика в аптеке у Тамулиса не составило труда: по сей день его отвар пользовали при болях в мочевом пузыре, а в дедовы годы эта хворь — дело обычное. А от матери Ванаи остался гарнитур серебряных украшений: серьги, ожерелье и пара браслетов с аквамаринами. Стащить их из пыльного ларца так, чтобы не заметил дед, было совсем просто.

— А теперь, — промолвила она, собираясь с духом, — будем надеяться, что заклятие подействует.

В этом, собственно, и заключалась трудность, как прекрасно знала Ванаи. Как бы тяжко ни было признаваться в этом Бривибасу, древние кауниане были весьма суеверным народом и видели в окружающей природе бессчетных демонов — как доказало современное научное чародейство, несуществующих. Да и заклятия их через одно являли собою плоды чрезмерно разыгравшегося воображения и не давали результата для — или против — скептически настроенных потомков.

Ванаи пожала плечами. Так или иначе она чему-нибудь научится. «Смогу потом статью написать», — мелькнуло у нее в голове. Только она не хотела писать статью. Она хотела избавиться от майора Спинелло.

Как советовал древний волшебник, девушка слепила из соломы грубое подобие своего альгарвейского мучителя, а голову куклы смазала красными чернилами, дабы показать, что жертва происходит из державы Мезенцио. Когда чернила подсохли, Ванаи стиснула ее левой — обязательно левой — рукой, в то время как правой помешивала отвар корня одуванчика. Швырнув куклу в миску, она прочла вслух старокаунианское заклинание:

— Бес, изыди из дома сего! Бес, изыди из дверей его!

«Бес, изыди с ложа моего!» — подумала она невольно. Ей хотелось сказать об этом вслух, прокричать на весь город. Но в книге говорилось: «Следуй написанному, и желанье твое исполнится вполне; чему доказательств довольно в наше время». Нет, отступать от указаний она пока не будет. Если заклятие подведет ее (что было, увы, вполне возможно), тогда можно будет думать и о следующих шагах.

Сейчас же она вытащила куклу из отвара и обсушила тряпицей. Чернила потекли, и казалось, что соломенный человечек тяжело ранен. Ванаи оскалила зубки в хищной усмешке. Это было бы неплохо… да, совсем неплохо!

Когда солома перестала сочиться жидкостью, девушка прижала сережку к замаранному чернилами кукольному туловищу.

— Камень берилл — врагов изгоняет, — промолвила она, — камень берилл — покорность вселяет, воле чаровника подчиняет!

«Воля моя такова: чтобы ты пропал! Чтоб никогда больше не потревожил ни меня, ни любого другого каунианина!»

Закончив, девушка швырнула куклу вместе с тряпицей в печь: отчасти для того, чтобы и этим навредить Спинелло, но больше — чтобы избавиться от улик. Как все завоеватели со времен Каунианской империи, солдаты короля Мезенцио жестоко карали тех, кто осмеливался обратить против них чародейские силы. Когда от чучелка осталась только зола, девушка выплеснула в выгребную яму отвар вместе с остатками одуванчикова корня. Сережка отправилась в коробочку, где лежал гарнитур, а книга заклинаний — на полку.

Нарезая чищеный пастернак для побулькивающей над огнем бобовой похлебки, Ванаи размышляла, не зря ли она потратила время. Солдат Мезенцио — опять-таки, как любых завоевателей с имперской эпохи — защищали чары от вражеских заклятий. Девушка не могла знать даже, творила она истинную волшбу или поддалась нелепым древним суевериям предков.

Оставалось надеяться. И как же надеялась она!

За ужином Бривибас был неразговорчив — как обычно в последнее время. Попытки читать Ванаи нотации он оставил, а разговаривать с внучкой в ином тоне, как с равной, не умел. А может, подумалось ей, покуда дед прихлебывал варево, у него на языке вертелось столько гадостей, что Бривибас не мог решить, какую ляпнуть первой, и глотал вместе с похлебкой все. Как бы то ни было, тишина в доме ее вполне устраивала.

На следующий день майор Спинелло не появился. Ванаи и не ожидала его; график его похоти она к этому времени изучила куда лучше, чем ей хотелось бы, — верней сказать, девушке совсем не хотелось знакомиться с ним даже мельком. Но когда майор не пришел на другой день, Ванаи позволила себе робкую надежду. А когда Спинелло миновал ее дверь еще через день, сердце девушки запело гимн свободе.

И оттого услыхать следующим утром властный, неоспоримо альгарвейский стук в дверь было еще мучительней. Бривибас, изучавший какую-то древнюю вещицу в гостиной, презрительно фыркнул и удалился в кабинет, захлопнув за собою дверь, будто ворота осажденной крепости.

«Если бы я не пошла на это, дед бы давно сошел в могилу», — напомнила себе Ванаи. Но к дверям ноги несли ее еще более неохотно, чем всегда.

— А ты не торопишься, — заметил Спинелло с порога. — Знаешь, не стоит заставлять меня торчать под дверью, если хочешь, чтобы твой дед продолжал дышать.

— Я же здесь, — устало отозвалась Ванаи. — Поступайте, как изволите.

Он отвел девшуку в ее спаленку и поступил именно так. А потом — видно, оттого, что долго терпел, — попытался еще раз, а когда не смог изготовиться к атаке достаточно быстро, потребовал, чтобы Ванаи ему помогла. Из всех унижений, которым подвергал ее похотливый майор, это было самым гнусным. «Если я слишком сильно сомкну челюсти, — напомнила Ванаи себе в который раз, — рыжики расстреляют и меня, и деда, и одни силы горние знают, сколько еще кауниан в Ойнгестуне». Сдержаться ей удалось, хотя искушение становилось сильней с каждым разом.

Наконец, когда подходила к концу мучительная вечность, Спинелло содрогнулся с тяжелым вздохом и слез, страшно довольный собою.

— Думаю, после меня тебе на других мужчин и смотреть не захочется, — бросил он, натягивая мундир и килт.

Должно быть, он пытался похвастаться. Ванаи опустила глаза. Если майору покажется, что от девичьей скромности, а не от омерзения, — пусть его.