Тьма сгущается - Тертлдав Гарри Норман - Страница 18

— А вы, вашбродь, знали, что Гедомину, до того как его спалили рыжики, все ж успел углядеть, что она на вас глаз положила?

Отмолчаться не получилось.

— Нет, я не знал, — медленно ответил Скарню. — И до его казни между нами ничего не было.

И это было правдой. Но он и сам не знал, как долго подобная правда еще продержалась бы, останься Гедомину жив. Ведь он же все же заглядывался на Меркелю: его потянуло к ней с того самого момента, как он впервые увидел ее.

А может быть, она потому и оплакивала так самозабвенно в объятиях любовника своего супруга, что не могла себя простить за то, что строила глазки чужому мужчине при живом-то муже. Но вряд ли она когда-нибудь ему в этом признается. А спросить ее об этом было выше его сил.

Но Рауну продолжал гнуть свою линию:

— А он вот углядел. Он мне как-то раз сказал: «Одна беда не ходит — за собою семь водит». Так он жизнь понимал. Он-то был уверен, что Альгарве после двинет на Ункерлант. Как захватят Фортвег, Сибиу, да нас с Елгавой в придачу, так сразу Ункерлант на очереди.

Но Скарню мало интересовали политические воззрения Гедомину. Он зевнул еще раз — еще громче и еще демонстративнее и растянулся на соломе, приятно спружинившей под телом, нащупал в темноте одеяло, завернулся в него и закрыл глаза.

— Я полагаю, вашбродь, что все обернется наилучшим образом. Вот и все, что я хотел сказать, — торопливо добавил Рауну, давая понять, что больше вопросов командиру он задавать не станет.

Но тут уже Скарню не смог промолчать:

— Это каким же образом обернется, сержант? Наши войска через неделю займут Трапани, а Гедомину соберет отличный урожай? Так, что ли? Или ты что другое имеешь в виду?

— К тому-то я и веду. Только о том и мечтаю, чтобы мы альгарвейскую столицу захватили. А остальное приложится. — Рауну тоже улегся, шурша соломой, и добавил напоследок: — Спокойной вам ночи, вашбродь, до завтра.

— Тебе того же. — Скарню еще раз глубоко зевнул и заснул так же быстро, как Меркеля.

Проснувшись утром, он первым делом вытащил из колодца ведро с водой и ополоснул лицо и руки. Рауну умылся вслед за ним, и они вместе пошли в дом. На завтрак Меркеля подала яичницу, хлеб с маслом и пиво — все свое, с фермы — разве что соль куплена в городе.

Затем, вооружившись, мужчины отправились задать корму скотине, а потом в поле, оставив Меркеле домашние заботы: стряпню, стирку, прополку огорода и кормление кур. Как они с мужем прежде ухитрялись вести такое большое хозяйство, Скарню был не в состоянии понять. Гедомину в одиночку справлялся с тем, что за день успевали наработать они с Рауну на пару.

— Так это ж совсем другое дело, вашбродь, — разъяснил Рауну, услышавший его недоуменное ворчание. — Старик всю жизнь руку в таких делах набивал, а мы этим занимаемся всего-то без году неделю.

— Да, похоже, что так, — кивнул Скарню. Старый сержант тоже всю жизнь учился солдатскому ремеслу… а потом ему посадили на шею Скарню с его малюсеньким опытом. «Я должен считать себя счастливчиком — он не выдал меня альгарвейцам, как многие елгаванские рядовые и нижние чины поступали со своими офицерами», — пронеслось у него в голове. Да и сейчас, если бы Рауну выдал его, сержанту жилось бы много лучше.

Едва Скарню принялся за прополку — а получалось это у него гораздо лучше, чем год назад, — на дороге показались два альгарвейца на единорогах. Остановившись неподалеку, всадники спешились. Один из них расправил большой лист бумаги и принялся прилаживать его к стволу дуба. Второй все это время прикрывал его с жезлом наизготовку. Когда дело было сделано, рыжики вскочили на своих скакунов и уехали.

Как только они скрылись из виду, Скарню ринулся к дереву. На довольно корявом валмиерском в бумаге объявлялось о денежной награде за любую информацию о не сдавшихся в плен и укрывающихся солдатах и двойном вознаграждении за сообщения об офицерах.

Скарню потоптался у дерева и, изобразив типичного деревенского недотепу, пожал плечами и вернулся к своим сорнякам. На сей раз его мимика и жесты выглядели гораздо убедительнее его демонстративных зевков. А вдруг кто-нибудь из местных знает, где они с Рауну прячутся, и захочет обменять свое знание на звонкую монету? Но тут от Скарню уже ничего не зависело. Он должен делать свое дело. Если не он, то кто же?

Во время обеда — огромный котелок фасолевого супа и море пива — он рассказал про объявление. Рауну лишь отмахнулся:

— Я давно ждал подобной пакости от рыжиков. Да только народ их не очень-то привечает, и мало кто захочет о них пачкаться, даже за деньги.

— Но кто-то, может, и захочет, — возразила Меркеля. — Может, кто-то любит серебро или не может забыть какой-нибудь давней ссоры с Гедомину или со мной. Такие людишки всегда найдутся. — И она вскинула голову с таким гордым и презрительным видом, что даже сестра Скарню Краста могла бы позавидовать. И только сейчас молодой человек понял, что многие из соседей могли ненавидеть Гедомину просто из зависти. Только за то, что он взял в жены такую красавицу.

Скарню хмыкнул: вот уж не думал он, что меж крестьян могут разгореться этакие страсти. Все как у аристократов: так же до смерти и так же глупо.

— Ты говоришь о каком-то конкретном человеке? — спросил он. — Может, кто-то ждет не дождется несчастного случая с особо тяжелыми последствиями?

Глаза Меркели злобно вспыхнули, а улыбка стала похожа на оскал голодной волчицы:

— А вот для кого-то этот случай может стать очень счастливым!

И Скарню мысленно возблагодарил силы горние, что эта жуткая улыбка предназначалась не ему.

— Встаньте в круг! — скомандовал капитан Хаварт, и ункерлантские ветераны поспешили выполнить приказ. Они успешно завершили уже три военные кампании, и их командир полка до сих пор был жив. А вот полковник Рофланц, опрометчиво бросивший их в контратаку против альгарвейцев в начале войны, в ней же и погиб.

Леудаст до сих пор не мог понять, каким чудом он еще дышит. Во время тяжкого, муторного отступления по Фортвегу их полку дважды пришлось выходить из окружения. В первый раз удалось тихонько проскользнуть прямо под носом у альгарвейцев всем отрядом под прикрытием ночной темноты. Во второй раз повезло меньше — пришлось прорываться с боем. Вот потому-то сегодня их так мало.