Вельяминовы. Время бури. Книга четвертая - Шульман Нелли - Страница 127

– Если ты появишься в любом из этих мест, тебя немедленно отвезут в Москву, на Лубянку, откуда ты живой не выйдешь… – Марта понимала, что, после новостей о деде, мать тоже ждет расстрел. Она не поверила, что Горский был агентом западных стран, но Марта знала, как обращаются с родственниками врагов народа:

– Фото заретушируют, фамилию деда заклеят, в учебниках и книгах, улицы и фабрики переименуют. Не то, чтобы это была его настоящая фамилия… – многие революционеры брали псевдонимы, но мать написала, что об истинном происхождении Горского знал, вероятно, только Владимир Ильич:

– Я тоже не знала, милая. Я прочла папины бумаги только после его гибели, на Дальнем Востоке… – у Марты имелись родственники в Америке, с фамилией Горовиц. Мать попросила девушку каждые полгода отправлять весточку в Нью-Йорк, в адвокатскую контору «Салливан и Кромвель». Она приложила адрес:

– Я не могу тебе всего рассказать, просто знай, что от писем зависит моя жизнь… – Марта прикусила губу:

– Я не могла поступить иначе, милая моя девочка, не могла скрыться, с тобой. Я обязана докричаться до родины, убедить Иосифа Виссарионовича в неизбежности атаки Германии на Советский Союз. Это мой долг, Марта, поэтому я не прошу прощения, что оставила тебя одну. Я уверена, что когда-нибудь тебе тоже придется сделать подобный выбор, и поставить благо страны выше, чем твою жизнь… – мать объяснила, что ювелирная лавка связана с британской разведкой:

– Твой паспорт в порядке. Они тебя приютят, на первое время. Отправляйся в Бремен или Гамбург, садись на паром, идущий в Швецию. Из Стокгольма свяжись с американскими родственниками. Я обещаю, что не открою их имен. Москва тебя не найдет, милая моя девочка. Пожалуйста, выживи. Мне очень жаль, что я не увижу внуков… – мать написала и о крестике. После того, что Марта узнала, новости ее не удивили:

– Янсон вырастил тебя, как свою дочь, следуя долгу коммуниста, и порядочного человека, но твой настоящий отец, другой человек… – ее отец был белоэмигрантом:

– Мы встретились случайно… – девушка велела себе успокоиться, – потом я его видела только раз, во Франции. Он, должно быть, давно покинул Европу, после капитуляции, на Западном Фронте. Но, если вы, когда-нибудь, столкнетесь, он узнает крестик. Это его фамильная реликвия… – Марта, не двигающимися губами пробормотала:

– Воронцов-Вельяминов. Федор Воронцов-Вельяминов…, – отец строил в Европе и Америке под фамилией «Корнель». Марта прочла и о британской ветви семьи, о владельцах компании «К и К». Она поняла, что видела их лекарства в аптеках, в Швейцарии. Она вспомнила очерк летящей птицы, на этикетке, надпись «А. D. 1248».

За дверью никто не двигался, половицы не скрипели. Услышав ее просьбу, ювелир внимательно осмотрел Марту, с ног до головы. Девушка вздернула острый подбородок, держа сумочку на плече, откинув голову, с бронзовыми косами.

В подворотне Марта решила, что ни в какую Швецию, а, тем более, в Америку, она не поедет. Затянувшись папиросой, она допила остывший кофе:

– Во-первых, – рассудительно сказала девушка, – даже если война и настанет, она закончится через три недели. Советский Союз сильнее Германии. Во-вторых, мамочке поверят, обязательно. Почему я вообще думаю, что геббельсовский листок прав? – Марта, брезгливо, наступила на газету:

– Они какой только чуши не пишут. Мы с мамой в Цюрихе смеялись, читая их творения. Нельзя впадать в панику, – твердо сказала себе Марта, – в конце концов, даже если все правда, я не могу бежать. Надо сражаться с Гитлером. Мама это делала, и я буду… – Марта ткнула окурком в картонный стаканчик:

– Британская разведка. Какая разница, они тоже противники Гитлера. Они два года с Германией воюют. Я умею стрелять, водить машину и самолет, я прыгаю с парашютом, разбираюсь в шифрах. Даже на передатчике могу работать. И я арийка… – Марта, криво, улыбнулась, – с необходимыми документами… – в свидетельстве о чистоте крови предки Марты были расписаны до семнадцатого века, с датами крещений и венчаний, в Цюрихе, и в Южной Африке. Марта не знала, откуда родители взяли бумаги Рихтеров, и не очень хотела об этом задумываться:

– Однако все надежно, и дружба с фон Рабе мне поможет… – она подавила желание опустить голову в ладони. О советских агентах в Берлине мать ничего не написала. Марта понятия не имела, где их искать:

– Ладно… – сказала себе девушка, – это ненадолго. Война скоро закончится, я найду маму… – она пообещала себе, что непременно это сделает. Мать запретила ей ездить в Швейцарию, за американскими документами:

– Произойдет автокатастрофа… – читала Марта, – я не справлюсь с машиной, на горном вираже. Лимузин загорится, мое тело будет изуродовано, до неузнаваемости. Меня похоронят рядом с могилой отца. Это официальная версия, всем подобным занимаются чистильщики. Тебе нельзя попадаться им на глаза, Марта, иначе ты погибнешь. Помни об этом, и не рискуй. «Импорт-Экспорт Рихтера» перейдет другому хозяину. Ты решишь покинуть Швейцарию, о чем и напишешь нашему адвокату. Он тебя вызовет на похороны. Ты ответишь, что очень занята, и не можешь приехать… – видно было, что мать отложила ручку, чтобы собраться с силами:

– Схема известная, ее разыграют, как по нотам. Они будут искать тебя, Марта. Твой долг выжить, обещай мне, что ты это сделаешь… – Марта вспомнила, что у нее нет оружия. У фрау и фрейлейн Рихтер его и не водилось. Пистолеты обеспеченной даме, и ее дочери были ни к чему. Марта подозревала, что у матери есть браунинг, или вальтер, однако дома Анна их не хранила:

– И я только в тире стреляла… – ювелир, наконец, кивнул: «Пойдемте, фрейлейн…»

Он провел ее в комнатку, на задах лавки. Хозяин принес фаянсовую чашку с хорошо заваренным кофе, взглянув на часы: «Вам придется немного подождать». Он закрыл дверь. Марта завидела старинную, фарфоровую пепельницу: «Очень хорошо».

Она выкурила четыре сигареты, несколько раз перечитала письмо матери, и подготовила речь, для человека, который, как предполагала Марта, работал на британскую разведку. Девушка пила кофе, пока в чашке не осталась одна гуща. Она подергала ручку двери:

– Заперто. Впрочем, ювелир меня в первый раз в жизни видит. Я пришла без пароля, мало ли кем я могу оказаться. Он осторожен, это правильно… – Марта услышала веселое тявканье пуделя. Половицы в коридоре заскрипели, медная ручка повернулась.

Она узнала рыжевато-каштановые волосы. Марта поднялась, крепко вцепившись в сумочку:

– СД, то есть гестапо. Он в административно-хозяйственном управлении работает, Эмма говорила. Мало ли что она говорила… – зло напомнила себе Марта, – это он для посторонних расчетами занимается. Бежать некуда, пистолета нет. Неужели мама ошиблась… – остановив такси на углу Фридрихштрассе, Генрих, с облегчением, понял, что все в порядке. Ювелир ждал на мостовой, с пуделем на поводке. Подсвечник, прошлого века, стоял в витрине, на положенном месте. Гестапо, судя по всему, здесь не появлялось.

Он раскланялся с ювелиром:

– Большое спасибо, что вовремя нашли нужную вещь. Я приглашен на день рождения, неудобно приходить с пустыми руками. Простите, что поздно спохватился… – Генрих говорил это на случай, если кто-то из прохожих прислушается. В лавке можно было вести себя свободно, помещение часто проверяли. Ювелир все равно шептал. Выслушав его, Генрих задумался:

– Может быть ловушка, подсадная утка… – хозяин лавки никогда в жизни не встречал неизвестную девушку, потребовавшую вызвать представителя «К и К». Генриху показалось, что он хочет что-то добавить. Ювелир махнул рукой:

– Я, может быть, ошибаюсь, однако я помню крестик, который она носит. Кажется, я его видел… – он почесал седой висок, Генрих хмыкнул:

– В любом случае, надо с ней поговорить… – он замер на пороге. Она заплела бронзовые волосы в косы, в расстегнутом вороте белой рубашки сверкали крохотные изумруды. Генрих смотрел на тонкую, хрупкую фигурку. Она крепко держала сумочку, маленькие ноги, в скромных туфлях, не двигались с места: