Молот и наковальня - Тертлдав Гарри Норман - Страница 26

– Завтра Генесию станет известно, что ты находишься здесь, а я перешел на твою сторону, – сказал Эринакий. – Вряд ли он обрадуется таким новостям.

– Значит, надо выступить в поход на столицу именно завтра, – ответил Маниакис. – Чем быстрее мы будем двигаться, тем меньше шансов, что он успеет сообразить, где именно мы находимся и что собираемся делать.

Эринакий приветственным жестом поднял свой кубок.

– Ты говоришь как опытный военачальник, величайший! – Он отпил из кубка, изучающе глядя на Маниакиса. – Чем больше я тебя слушаю, величайший, тем больше мне нравится то, что я слышу. Видессии не видать процветания – да что там. Боже правый! – Видессии просто не выжить при нынешних обстоятельствах, если алые сапоги вдруг окажутся на ногах лежебоки!

– Если я не буду все время двигаться, то весьма вероятно, что выжить не удастся именно мне, – заметил Маниакис. – Как я тебе говорил, Генесий уже пытался устранить меня при помощи колдовства. Именно поэтому я спрашивал, есть ли в твоем распоряжении маг, готовый тебя охранять.

– А я уже ответил тебя, что не желаю иметь никаких дел с колдунами. Если уж черная магия не смогла покончить со мной за все минувшие годы, то не думаю, чтобы такое случилось именно сейчас.

Логика друнгария ускользнула от Маниакиса, но он придержал язык. В конце концов, если Эринакию угодно пользоваться показной храбростью вместо мозгов, это его личное дело. К тому же Генесий скорее нападет на своего главного соперника, Маниакиса, чем на его подчиненного, какой бы высокий пост тот ни занимал.

– Я собираюсь послать судно в Сикеоту, – сказал Маниакис, меняя тему. – Ты не возражаешь? Хочу убедиться, что все мои корабли и люди добрались туда благополучно. Кроме того, надо проследить, чтобы флотилии из обеих гаваней отплыли на Видесс в один день.

– Да, это было бы неплохо, верно? – Эринакий издал свой волчий смешок и нелепо взмахнул рукой, вероятно, передразнивая изысканные жесты столичных вельмож. – Действуй, величайший! На твоем месте я бы тоже проверил все, что только можно.

Маниакис вызвал одного из своих офицеров и отдал необходимые распоряжения. Капитан отсалютовал ему, прижав сжатый кулак к сердцу, и отправился выполнять приказ. Маниакис не сомневался: вернувшись, парень доложит, что в гавани Сикеоты полный порядок. Он и вопрос-то задал только для того, чтобы посмотреть на реакцию друнгария. Если бы Эринакий стал отговаривать его от проверки гавани, где его корабли находились в меньшинстве… Тогда у него действительно появился бы повод для беспокойства. Но поскольку друнгарий не стал возражать, шансы, что он все-таки предпримет какие-либо враждебные действия в другом порту, сводились к нулю.

– Остается надеяться, что у Регория тоже все в порядке, – пробормотал Маниакис, обращаясь скорее к самому себе. Но Эринакий расслышал его слова.

– Ты говоришь о своем двоюродном брате, который командует конницей, величайший? – переспросил он. – Я тоже надеюсь, что у него все в полном порядке. Чем больше Генесию придется распылять своих людей, свои страхи и свою ненависть, тем меньше у него будет возможностей в решающий момент сконцентрироваться на чем-то одном.

– Я думаю точно так же, – сказал Маниакис, и сказал правду.

Но не всю правду. Вся правда заключалась в том, что в лице Регория он имел единомышленника, которому мог безоговорочно доверять. А с новыми военачальниками, да и со столичными сановниками тоже, приходилось держать ухо востро, постоянно оглядываться через плечо, чтобы однажды в руке, дружески похлопывающей его по плечу, не оказался зажат кинжал.

– Я припоминаю, что у тебя есть и родные братья, – сказал Эринакий. – Так ли это?

– Да. Двое. Татуллий и Парсманий, оба младше меня. Они служили офицерами в небольших чинах в западных провинциях. Я молю Господа нашего, благого и премудрого, чтобы они были живы-здоровы. Уже долгое время мы в Каставале не имели о них никаких известий. Если учесть, что именно в тех краях Сабрац сейчас опустошает наши земли, с ними могло случиться что угодно.

– Твоя правда. Притом ты не упомянул о бесконечных мелких мятежах, непрерывно полыхающих в западных провинциях. Но наверно, и до твоих братьев еще не дошла весть о том, что ты поднял восстание?

– Думаю, нет, – ответил Маниакис. – Если только Генесий сам не послал за ними, чтобы иметь возможность отомстить мне. Но не думаю, что у него это получится. При том хаосе, который ныне царит в западных провинциях, вряд ли. Как я слыхал, сейчас видессийская армия в тех краях отчаянно бьется за себя, за то, чтобы просто выжить, не более. Местным военачальникам не до каких-то там приказов из столицы.

– То, что ты слыхал, истинная правда, величайший! – Эринакий даже глаза закатил, чтобы показать, насколько истинна эта правда. – Кроме того, тамошние воеводы в ссоре, они не могут нормально взаимодействовать друг с другом, а потому все хуже и хуже противостоят макуранцам.

– Видессийцы погрязли в междуусобицах, – поделился своими наблюдениями Маниакис.

Вряд ли он мог сделать другое столь же очевидное умозаключение, кроме как сообщить всем присутствующим, что воздух необходим для дыхания. Тем не менее несколько капитанов, а также три-четыре столичных сановника косо взглянули на него. Маниакису потребовалось несколько мгновений, чтобы сообразить, что он публично напомнил им о васпураканской крови, текущей в его жилах, а ведь многие из присутствующих самым честнейшим образом старались об этом забыть. Чтобы поддерживать его с чистой совестью.

– Ты уверен, что будешь в безопасности, ночуя в казарме, величайший? – прервал затянувшееся молчание Эринакий.

Что ж, это действительно могло быть заботой о его безопасности; но могло быть и насмешкой. Чуть ли не всякая фраза, изрекаемая друнгарием, была пропитана уксусом.

Маниакис предпочел воспринять сказанное как заботу:

– Все должно быть в порядке. Генесий не может знать, где я ночую, а кроме того, мой маг Альвиний все время рядом со мной. Его заклинания спасли меня в Опсикионе, они защитят меня и здесь.

– Альвиний? Вот как? – Эринакий бросил на мага цепкий взгляд.

Тому, при его внешности, действительно больше подходило васпураканское имя Багдасар, чем вкрадчивый, благозвучный видессийский псевдоним, которым он иногда пользовался. Сам Маниакис чаще называл его Багдасаром, но сейчас, особенно после недавней оплошности, ему не хотелось уязвлять слух присутствующих очередным напоминанием о Васпуракане и васпураканцах.

Почувствовав, что на него обратили внимание, Багдасар извинился перед капитаном, с которым разговаривал, обернулся, поклонился публике, поднял кубок, приветствуя всех, а затем вернулся к прерванной беседе. Маниакис улыбнулся. Все-таки маг обладал особенным, присущим только ему умением подать себя.

Слуги зажгли светильники, чтобы застолье могло продолжаться после захода солнца. Маниакис непринужденно беседовал то с одним, то с другим, пока человек, посланный им в Сикету, не вернулся с уверениями, что там все в полном порядке. Тогда он все так же непринужденно дважды зевнул; любой мим на Празднике Зимы позавидовал бы тому, как это было исполнено.

Если ты Автократор Видессии или даже претендент на трон, такая пантомима дает неплохие результаты. Почти мгновенно десятки капитанов, позевывая, отставили в сторону кубки, вышли ненадолго наружу, где воспользовались вырытыми у задней стены казармы траншеями, а вернувшись, попадали в койки. Маниакис не надеялся, что его койка будет особенно удобной; так оно и оказалась. Но уже через пару минут он спал как убитый.

На завтрак подали булочки, не уступавшие твердостью прибрежным скалам, по паре небольших жареных кальмаров, таких горячих, что обжигали пальцы, и по кружке кислого вина. На взгляд Маниакиса, это была просто военно-морская вариация на тему походной полевой кухни. А столичным сановникам подобная еда показалась хуже отравы. Даже Курикий, который обычно вел себя куда разумнее остальных вельмож, едва проглотил несколько кусочков.