Молот и наковальня - Тертлдав Гарри Норман - Страница 22

– Передай, пусть подводят свое судно к нашему.

Он принял решение, не только исходя из появившейся возможности влиять на Тиберия, но и учитывая размеры дромона, на котором находился иподрунгарий Ключа. В случае чего “Возрождающий” легко пустит эту посудину ко дну либо выиграет абордажный бой. Расчеты Маниакиса были столь же хладнокровными, как и те, что проделал Курикий, решая, стоит ли прощать долг. Только речь здесь шла о человеческих жизнях, а не о золотых монетах.

Корабль Тиберия приблизился. На его носу, по обоим бортам, были изображены глаза – чтобы лучше выбирать дорогу среди волн. То же самое можно было видеть на многих рыбацких судах, да и на некоторых дромонах флотилии Маниакиса. “Интересно, – подумал он, – нет ли тут какого-нибудь магического смысла или же рисовать такие глаза – простое суеверие?” А потом спросил себя, отличаются ли хоть чем-нибудь друг от друга подобные толкования. Если у него появится свободное время, что маловероятно, надо будет выяснить у Багдасара.

Подобно большинству опытных моряков, которых знал Маниакис, Тиберий загорел дочерна, кожу его продубили ветра. Причудливая одежда и надменная повадка выделяли бы его в любой толпе. На тот случай, если этого вдруг окажется недостаточно, он гладко брил щеки и подбородок, но носил громадные усы, чтобы ни у кого не возникло сомнений в его мужественности.

– Во имя Господа нашего, благого и премудрого, приветствую тебя, о Маниакис! – возгласил он неожиданно сугубо официальным тоном.

Маниакис хотел было спросить, куда же подевались ритуальные славословия в адрес Генесия, но вовремя проглотил свои ехидные слова. Очень многие видессийские офицеры, возможно, подавляющее большинство, были благочестивыми, набожными людьми, однако мало кто из них демонстрировал свое благочестие так, как это сделал Тиберий. Вероятно, он вложил в свое приветствие какой-то особый смысл, хотя Маниакис пока не мог сообразить, какой именно.

Осторожно подбирая слова, он ответил:

– О досточтимый Тиберий! Я также приветствую тебя во имя Господа нашего, благого и премудрого! Пусть солнце Фоса как можно дольше сияет над тобой!

Бритое лицо Тиберия неожиданно расплылось в широкой ухмылке:

– Да благословит тебя Господь, владыка! Значит, ты вовсе не еретик, как они трубят на всех углах!

«Владыка” – это еще далеко не “величайший”, но, учитывая ухмылку, слова иподрунгария вполне можно расценивать как добрый знак, подумал Маниакис.

– Кто такие они, и что за ложь обо мне они распространяют? – спросил он.

– Люди Генесия, о владыка, явились на Ключ, досточтимый владыка, и объявили тебя мятежником, высокочтимый владыка, что, как я вижу, является истинной правдой, прошу прощения, высочайший; но они также объявили тебя еретиком, чуть ли не неверующим, а вот это, как я вижу, уже наглая ложь, величайший! – ответствовал Тиберий.

Маниакис вытаращил глаза. Он чувствовал себя так, словно был обычным благочестивым мирянином, которого император пожелал сделать экуменическим патриархом и которого спешно провели по всем ступеням церковной иерархии, чтобы он юридически соответствовал должности, которую ему предстоит занять. Но даже при таком стремительном продвижении по службе человек обязан провести день на каждой ступени иерархической лестницы. Тиберий же вознес его к высшему титулу империи на протяжении всего одной фразы. Поистине головокружительный взлет!

– Вряд ли я сильно ошибусь, если добавлю, что они говорили обо мне как о проклятом оборванце-пустозвоне из Васпуракана, обреченном провалиться в ледяную преисподнюю к Скотосу только из-за своего происхождения, если уж не найдется никакой другой причины, – сказал Маниакис. – Должны они были говорить и что-нибудь в том духе, что все васпураканцы – еретики, верно?

Голова Тиберия качнулась вверх-вниз. Маловероятно, что это было сознательное движение. Скорее всего, его заставила кивнуть сильная волна, ударившая в борт корабля.

– Что-то в таком роде болтали, только я не слушал, – ответил он.

Следовало бы раздавить в зародыше эту маленькую ложь, пока она не превратилась в большую. Если бы сказанное Тиберием было правдой, он не заготовил бы своего тяжеловесного приветствия, которое могло сработать как капкан. Но Маниакис предпочел посмотреть на это сквозь пальцы, чтобы надежнее привлечь иподрунгария на свою сторону. Очертив над своим сердцем знак солнца, он веско сказал:

– Мои предки – выходцы из Васпуракана, это правда. Но сам я всегда исповедовал истинную веру.

А вот это уже не правда. Во всяком случае, не всегда. Что делать… Да видессийцы силой стащат его с трона и сожгут живьем, попробуй он навязать им религиозные догмы своих предков. Почему-то сами они никогда не упускали случая навязать васпураканцам свои, если появлялась хоть малейшая возможность. Но ничего странного в таком неравноправии они не видели.

Тиберий не распростерся на палубе в полном проскинезисе, но глубоко поклонился, сложившись почти пополам.

– Величайший! – воскликнул он. – Я надеялся! Я возносил молитвы, чтобы все оказалось именно так! Когда все в империи поймут, что это правда, корона Видессии и алые сапоги станут твоими. Да любой живущий ныне человек, если, конечно, он правоверный, будет на троне куда лучше Генесия!

Маниакис с трудом сдержался, чтобы не расхохотаться, услышав последний весьма сомнительный комплимент. К тому же его пока мало волновало, что думает о его религиозных взглядах большинство подданных империи. Сейчас решающее значение имело то, что думает о них флот.

Позже, если придет успех, будет важно мнение жителей столицы и экуменического патриарха, а также армии, хотя в армии сильно влияние не обращенных в истинную веру васпураканцев.

– И что же ты намерен делать теперь, досточтимый иподрунгарий? – спросил он Тиберия. – Присоединятся ли все твои корабли к моей флотилии? И присоединятся ли ко мне остальные корабли с Ключа? – Маниакис слегка повернул голову и, понизив голос, спросил у Фракса:

– Какую часть флота с Ключа он привел сюда?

– Примерно треть, – ответил тот. – Весьма осмотрительная стратегия. – Фраке фыркнул:

– Во время гражданской войны осмотрительность по большей части очень расточительная штука.

А Тиберий уже отвечал на вопрос:

– Поскольку я не был в точности осведомлен о твоих взглядах, величайший, то перед отплытием пообещал.., если быть точным, поклялся, что капитанам и командам судов не причинят никакого вреда, независимо от того, согласятся они присоединиться к тебе или откажутся. А это, в свою очередь, зависело от того, каким человеком ты окажешься. – Тиберий выглядел явно обеспокоенным. – Надеюсь, ты не заставишь меня нарушить клятву, величайший?

Маниакис только диву дался, как иподрунгарий мог рассчитывать на успех в случае сражения, принеся подобную клятву. Потом понял и пожал плечами. Действительно, запах ереси мог сплотить капитанов вокруг Генесия, как ничто другое.

– Что ж, – сказал он, – если кто-то предпочитает остаться на стороне кровавого палача, который намерен скормить по кусочку всю Видессийскую империю Царю Царей Сабрацу, – скатертью дорога. Имея командирами подобных болванов, Генесий станет только слабее.

Тиберий обмозговал сказанное и так и эдак, потом все-таки – гораздо медленнее, чем надеялся Маниакис, – обнаружил в шутке соль и рассмеялся:

– Отлично сказано! Ну уж теперь-то, когда доказано, что ты придерживаешься истинной веры, мало кто из моих капитанов не примкнет к правому делу!

– Из тех твоих капитанов, которые находятся здесь? – поинтересовался Маниакис. – А как насчет оставшихся на Ключе?

– Боюсь, большинство из них склонны принять сторону твоего врага, – ответил Тиберий. – Я привел те корабли, капитаны которых сами склонялись присоединиться к тебе.

В этот момент к ограждению правого борта вышел Курикий и встал рядом с Маниакисом. Глаза Тиберия расширились от изумления, когда он узнал казначея.

– Да, я тоже на стороне Маниакиса, – произнес Курикий, – как и многие другие влиятельные люди в столице. То, что ты делаешь сейчас для спасения Видессии, заставляет меня освободить тебя от твоих долговых обязательств по отношению ко мне в знак признательности за твои заслуги перед империей.