Молот и наковальня - Тертлдав Гарри Норман - Страница 104

– Нет, – ответил Маниакис. – Именно поэтому я и обратился к тебе.

– Величайший, ты ставишь меня в безвыходное положение! – Филет умоляюще посмотрел на Автократора. – Если я повинуюсь тебе, то навлеку на себя гнев своего духовного владыки. А если откажусь повиноваться… – Он беспомощно развел руками. – Тогда я навлеку на себя твой гнев!

– Тебе придется сделать выбор, – жестко сказал Маниакис. – Причем прямо сейчас.

– Величайший, – попробовал защищаться Филет, – но ведь я ни разу за все время своего служения Господу нашему не совершал еще обряда бракосочетания! Я принял на себя духовный сан и принес соответствующие обеты с одной лишь целью: прибегая к милосердию Господню, врачевать искалеченные тела страдальцев! Я…

– Но ведь ты не приносил обета не совершать церковных обрядов по иным, менее значительным поводам? – прервал Маниакис речь Филета.

– Да, но…

– Вот и отлично, – снова прервал его Маниакис. – Я жду твоего ответа, святой отец.

Филет выглядел так, будто попал в ловушку. Собственно, так оно и было. Тем временем Автократор размышлял, должен ли он пообещать по окончании церемонии передать Чародейской коллегии значительную сумму золотом, но в конце концов отверг такую мысль по двум причинам. Во-первых, подобное обещание могло показаться оскорбительным, ибо слишком походило на подкуп, а во-вторых, у него просто не было возможности наскрести такое количество золота, о котором имело бы смысл говорить.

– Хорошо, величайший, – прервал наконец Филет затянувшееся молчание. – Твое желание будет исполнено. Но должен сразу предупредить, следствием твоего решения станут скорее новые неприятности, чем новые радости.

– Это я понимаю, – невесело рассмеялся Маниакис. – Но у нас уже так много неприятностей, что одна лишняя не сыграет никакой роли. А брак с Лицией принесет мне радость, я уверен. Неужели я не заслуживаю время от времени немного счастья?

– Фос дарует каждому человеку определенное количество радостей и счастья, – мрачно подтвердил Филет.

Неужели маг-врачеватель уступил мне из-за того, что после своей неудачной попытки исцелить Нифону до сих пор испытывает чувство вины, а потому решил искупить ее именно таким способом? – вдруг спросил себя Маниакис. Но вслух этого вопроса не задал, ибо утвердительный ответ заставил бы и его ощутить вину.

– Когда бы ты предпочел совершить обряд? – прервал его мысли Филет.

– Немедленно, – ответил Маниакис. Я не хочу давать тебе ни единого шанса изменить свое решение, мысленно добавил он. Вызвав Камеаса, он приказал:

– Попроси собраться здесь Лицию, моего отца, ее отца и Регория. Мы без промедления приступим к обряду бракосочетания.

– Величайший, как только ты приказал мне вызвать в резиденцию святого отца, я взял на себя смелость предупредить всех упомянутых тобой лиц, – ответил постельничий. – Все они наготове и ждут.

– Ты превзошел самого себя! – восхитился Маниакис. – Ты поражаешь меня всякий раз, стоит мне решить, что это уже невозможно.

– Моя цель состоит в том, чтобы ты считал подобное само собой разумеющимся, величайший, – сказал Камеас.

Пока Маниакис пытался понять, как ему расценить заковыристый ответ постельничего, Филет окончательно пришел в себя и задал практический вопрос:

– Где будет проходить обряд, величайший? Я полагаю, ты не придаешь этому особого значения, но…

– Ты правильно полагаешь, святой отец, – ответил Маниакис. – Я наметил для этой цели Малый храм здесь, в дворцовом квартале. Правда, его следовало бы подновить, поскольку при последних Автократорах он почти не использовался, но я думаю, он все же подойдет для наших нужд.

– Прошу прощения, величайший, – Камеас смущенно кашлянул. – Предвидя, какой оборот могут принять события, я пару дней назад послал туда нескольких человек, дабы они предприняли все, что в их силах, с целью улучшить внешний и внутренний вид храма, а также обеспечили определенные удобства для проведения обряда.

Онемев, Маниакис изумленно воззрился на постельничего.

– Нет, ты поистине неподражаем, достопочтеннейший Камеас! – вымолвил он, наконец обретя голос.

– Величайший, если уж какие-то вещи требуется выполнить, их следует выполнять надлежащим образом, – с чувством собственного достоинства ответствовал постельничий.

Глава 12

– О брат мой! – нахмурившись, сказал Парсманий. – Твои поступки выходят за грань допустимого. Весь город полон слухами; люди взбудоражены дворцовыми сплетнями.

– Да, горожане перешептываются, – согласился Маниакис. – Но криков возмущения, чего я опасался, пока не слышно. Что до сплетен, то они потихоньку умрут сами собой, и я снова смогу спокойно заняться своими делами.

– К тому же, уж позволь говорить откровенно, – продолжил Парсманий, упрямо пропуская мимо ушей слова Маниакиса, – я не в восторге от того, что ты поставил себя в слишком большую зависимость от Регория и Симватия. Всем очевидно: ты относишься к ним лучше, нежели к более близким родственникам.

– Боюсь, тебя больше заботит другое, брат мой, – ответил Маниакис. – И Лиция здесь ни при чем. Ты просто завидуешь Регорию.

– Почему бы нет? – резко спросил Парсманий. – Ведь ты Автократор, следовательно, Регорий занимает то место, которое на законных основаниях принадлежит мне. Тебе не следовало назначать севастом двоюродного брата, когда под рукой у тебя был родной.

– Прежде всего, когда мне потребовался севаст, тебя не было под рукой, – шумно выдохнув, проговорил Маниакис. Разговор начинал его злить. – Ты находился совсем в другом месте. В маленьком вонючем городке на краю света. И не ты, а Регорий был моей правой рукой все то время, пока я боролся с Генесием. Кроме того, он прекрасно справляется со своими обязанностями. Так к чему все твои пустые речи? Тем более что мы уже обсуждали эту тему.

– А к тому, что в момент того обсуждения я даже предположить не мог такого идиотского поступка с твоей стороны. Подумать только, ты вступил в связь со своей же…

– Ты лишаешься аудиенции! – Голос Маниакиса загрохотал, словно стылая зимняя буря. – Ты навлек на себя наше неудовольствие. Мы не желаем более ни видеть тебя, ни говорить с тобой до тех пор, пока ты не загладишь нанесенное нам оскорбление. Прочь с наших глаз!

С тех пор как стал Автократором, Маниакис и дюжины раз не использовал грозное императорское “мы”. А теперь ему пришлось дважды пустить его в ход за какие-то несколько дней. Но лучше уж выразить свой гнев таким способом, ведь иначе оставался лишь один путь: вызвать стражников и приказать им бросить Парс-мания в подземную тюрьму, находившуюся под правительственным зданием на Срединной улице.

Вызывающе вздернув подбородок, Парсманий молча вышел. Не прошло и двух минут, как в дверь легонько постучал Регорий.

– Твой брат и мой кузен только что покинул резиденцию, – заметил он. – Причем с таким видом, будто он недоволен всем на свете.

– Мой брат и твой кузен будет иметь куда больше причин для недовольства, если осмелится в ближайшее время хоть ногой ступить на порог резиденции! – ответил Маниакис, не успевший еще остыть от вспышки гнева.

– Поскольку все это затрагивает не только тебя, – сказал Регорий, – то разреши дать совет: найди подходящего человека с хорошо работающими мозгами и посади его на мое место.

– Ты и так на своем месте! – Маниакис раздраженно топнул ногой. Что-то последнее время я часто топаю, подумал он. Эдак недолго выбить пару-другую изразцов из мозаичного пола. Камеас, конечно, расстроится. Зато хотя бы одно дело будет доведено до конца. Топнув для верности еще дважды, он продолжил:

– Когда собственный брат бросает мне прямо в лицо обвинение в кровосмешении…

– Я бы не стал так расстраиваться по этому поводу, о величайший, двоюродный брат мой и мой зять! – Вывалив без единой запинки на голову Маниакиса эту неуклюжую груду титулов, Регорий ухмыльнулся: