Крисп Видесский - - Страница 18

— За обоих, — честно ответил Крисп.

Дара молча прищурилась.

— Перестань, — сказал Крисп. — Разве я строю пруды с рыбками?

Дара моргнула, потом против собственной воли расхохоталась.

— Кажется, нет.

«Рыбками» Анфим именовал последний из изобретенных им способов разврата — один из редких случаев, когда Анфим утруждал себя стеснением, подумал Крисп.

— Тебя удивляет, что, прожив с подобным столько лет, — продолжила Дара, — я опасаюсь доверять кому-либо?

Вместо ответа Крисп обнял супругу, и в этот раз она не отстранилась. По лестнице они поднялись вместе.

В императорской опочивальне Дара не только закрыла дверь, но и заперла изнутри, а на вопросительный взгляд Криспа ответила: «Ты же сам сказал, что сегодня день солнцеворота». Не тратя времени, они разделись и нырнули под одеяла. Хотя кирпичные трубы под полом несли теплый воздух из центральной печи, в спальне было холодно.

Крисп погладил живот Дары, обводя небольшую выпуклость вокруг пупка. Губы Дары сложились в странную улыбку — не то гордую, не то капризную.

— Худая я себе нравилась больше, — сказала она.

— Мне ты нравишься и такая, — ответил Крисп и в подтверждение этих слов позволил руке забраться чуть ниже.

Дара скривилась.

— То, что я выворачиваюсь наизнанку каждое утро и почти каждый день, тебя тоже привлекает? Слава богу благому, сейчас вроде бы меня тошнит поменьше.

— Это хорошо, — ответил Крисп. — Я… — Он замолк. Что-то… дрогнуло? дернулось? шевельнулось? — под его ладонью. Крисп никак не мог подобрать подходящего слова.

— Это ребенок? — спросил он потрясенно.

Дара кивнула.

— Я чувствовала его… — она всегда говорила о младенце «он». —… уже неделю или десять дней. Но так сильно еще не бывало. Неудивительно, что и ты заметил.

— На что это похоже? — спросил Крисп. Любопытство вытеснило в нем желание. Он осторожно прижал ладонь к животу супруги, надеясь уловить еще одно движение.

— Похоже на… — Дара нахмурилась и покачала головой. — Я хотела сказать, что похоже на газы, как если бы я переела салата из огурцов с осьминогами. Поначалу так и было. Но эти, сильные шевеления — они вообще ни на что не похожи. Если бы ты бы женщиной, ты бы понял.

— Наверное. Но поскольку я мужчина, я вынужден задавать глупые вопросы. — Ребенок, словно по заказу, шевельнулся еще раз.

— Мы сделали это! — воскликнул Крисп, прижимая Дару к себе.

Только потом он сообразил, что может не иметь к этому никакого отношения.

Если Даре и пришла в голову та же мысль, она не подала виду.

— Мы это, может, и начали, — едко заметила она, — но остальную работу приходится делать мне.

— Перестань. — Гладкая, горячая кожа Дары под его ладонью напомнила Криспу, зачем они так торопились в постель. Он уложил супругу на спину.

— Раз ты жалуешься, — сказал он, входя в нее и глядя на жену сверху вниз, — сегодня поработаю я.

— Согласна, — ответила она. Глаза ее сияли в свете ламп. — Скоро нам уже не удастся этим заниматься — между нами, так сказать, встанет третий. Так что… — голос ее прервался на мгновение, —… будем радоваться, пока можем.

— О да, — выдохнул он. — Да.

* * *

Письмо, посланное Яковизием задолго до солнцеворота, прибыло через несколько недель после того, как праздники закончились, но Крисп все равно ему обрадовался.

«Арваш согласен взять деньги. Теперь мы выясняем, сколько именно. Это не обычный жадный до золота халогай; он дерется за каждый медяк, точно городской торговец кальмарами (тут и кальмаров-то, к несчастью, нет — одни Скотосом проклятые говядина да баранина). Богом благим и премудрым клянусь, ваше величество, Арваш меня пугает. Он очень умен и безмерно жесток.

Но я, думаю, сумею не уступить ему. Остаюсь с глубочайшим отвращением в плискавосских буранах… «

Крисп с улыбкой свернул пергамент. Он легко мог представить себе, как острый язык Яковизия нарезает ломтиками туповатого военачальника-варвара, неспособного даже понять, что его оскорбляют. Потом Крисп перечитал письмо. Если Арваш Черный Плащ неглуп — а на это указывало все, что было известно о нем Криспу, — ядовитые стрелы Яковизия могли уязвить его очень глубоко.

Крисп свернул письмо снова и перевязал. Яковизий возглавлял посольства к варварам на протяжении трех десятилетий — почти столько, сколько жил на свете сам Крисп. Кому, как не ему, знать, когда следует остановиться.

* * *

Дела церковные накалялись, несмотря на зимние холода — Пирр неожиданно изгнал из храмов четверых проповедников. Обнаружив краткое сообщение об этом в стопке документов, Крисп немедля призвал патриарха к себе.

— И к чему вы ведете, пресвятой отец? — осведомился он, постукивая по пергаменту. — Я полагал, что потребовал от вас сохранения мира среди прелатов.

— Воистину так, ваше величество. Но чего стоит мир без истинной и крепкой веры? — Крисп уже давно понял, что Пирр не склонен к компромиссам. — Как вы могли заметить, я к своем сообщении указал причины каждого изгнания, — продолжил патриарх. Брионей из церкви святого Нестория называл вас в своих проповедях узурпатором императорского трона, а меня патриаршего.

— Такого нельзя терпеть, — согласился Крисп. В который раз он пожалел, что Гнатий не заточен по-прежнему в монастыре.

Свергнутый патриарх не только добавлял законности мятежу Петрония, но и служил надеждой всех духовных лиц, находивших невыносимым узколобое понимание Пирром законов и обычаев церкви.

— Продолжаю, — патриарх принялся загибать пальцы, отмечая прегрешения отступников, — Норик из храма святого Фелалия бесстыдно сожительствовал с женщиной — порок, слишком долго терпимый благодаря процветавшему при Гнатии попустительству. Священник Луцулий имел привычку носить расшитую шелком рясу, слишком роскошную для духовного лица его положения. А Савиан… — от ужаса Пирр перешел на хриплый шепот, —… Савиан склонился к весовщицкой ереси!

— Правда? — Крисп припомнил, как Савиан выступал против избрания Пирра патриархом. Пирр явно тоже не позабыл этого. — Откуда вы узнали об этом? — спросил он, раздумывая, насколько мстителен бывший настоятель. Похоже было, что весьма.

— Его обвиняют собственные слова, — ответил Пирр. — В своей проповеди он заявил, что Скотос оскверняет сияющую славу Фоса. Как может это быть, если только благой бог и повелитель зла… — он сплюнул, отвергая имя Скотоса. —… не равны перед лицом Великого Равновесия?

Доктрина имперского православия утверждала, что Фос в конце концов сокрушит Скотоса. В восточных хаганатах Хатриш и Татагуш тоже поклонялись благому богу, но тамошние священники утверждали, что никто не может знать, победит ли в конце добро или зло. Отсюда и проистекала доктрина Равновесия. Крисп знал, что даже некоторых видесских теологов привлекала ересь «весовщиков».

— А вы уверены, — спросил он, однако, — что это единственное значение, которое Савиан мог вложить в свои слова?

Глаза Пирра опасно блеснули.

— Назовите иное.

Далеко не впервые Крисп пожелал, чтобы его образованность не ограничивалась умением читать, писать, складывать и вычитать.

— Может быть, это просто хитрый способ сказать, что в мире пока хватает зла. Фос ведь еще не победил, пресвятой отец.

— Я об этом вполне осведомлен, учитывая печальную греховность, которую зрю вокруг. — Пирр покачал головой. — Нет, ваше величество, боюсь, что речи Савиана нельзя истолковать столь просто. Когда силе Скотоса поражается человек его породы, подобные речи не могут быть невинны.

— Предположим, так сказал бы ваш верный сторонник, — предположил Крисп. — Что вы сделали бы тогда?

— Наложил епитимью и изгнал бы из храма, — ответил Пирр тут же. — Зло есть зло, и не имеет значения, с чьих губ слетают грешные речи. Да оборонит нас от него бог благой и премудрый. — Патриарх очертил на груди солнечный круг.