Император Крисп - Тертлдав Гарри Норман - Страница 65

Памяти о прошлом возбуждении — и ожидающей его Дрины — оказалось достаточно, чтобы вызвать возбуждение и сейчас, по крайней мере, для начала.

Крисп разделся и стянул красные сапоги.

— Посмотрим, что из этого выйдет, — сказал он. — Но ничего не обещаю: я сегодня выпил много вина.

— Что выйдет, то и выйдет, ваше величество, — рассмеялась Дрина. — Разве я вам уже не говорила, что мужчины слишком много из-за этого волнуются?

— А женщины, наверное, говорят так с начала времен, — отозвался Крисп, ложась рядом. — Думаю, если и найдется мужчина, который этому поверит, то он станет первым.

Как ни странно, знание того, что Дрина ничего особенного от него не ждет, помогло Криспу проявить себя лучше, чем он сам ожидал. Вряд ли она притворялась, когда стонала и извивалась под ним, потому что он сам ощутил, как сжалось ее секретное место, потом еще раз и еще. Подстегнутый этим, он тоже через несколько секунд завершил свое дело.

— Ну… вот видите, ваше величество! — торжествующе произнесла Дрина.

— Вижу. У меня сегодня был удачный день, а ты сделала его еще лучше.

— Я рада, — отозвалась Дрина и внезапно пискнула. — Я лучше пойду, а то на простыне останутся пятна, и прачки начнут хихикать.

— А они что, хихикают? — спросил Крисп и заснул, не дослушав ее ответа.

* * *

С приближением весны Фостий изучил в Эчмиадзине каждую его кривую улочку.

Теперь он знал, где живут и работают каменотесы, шорники и пекари. Знал, на какой улице стоит домик умирающих Лаоника и Сидерины, и держался от нее подальше.

Все чаще и чаще ему подворачивалась возможность бродить где угодно без Сиагрия. Окружавшая Эчмиадзин стена была слишком высокой, чтобы спрыгнуть с нее, не сломав шеи, а единственные ворота слишком хорошо охранялись, чтобы пробиться сквозь них силой. К тому же, когда погода стала лучше, Сиагрий все чаще уединялся с Ливанием, планируя предстоящую летнюю кампанию.

Фостий из всех сил старался держаться от Ливания подальше. Чем меньше он станет напоминать ересиарху о своем присутствии, тем менее вероятно, что тот вспомнит про него, задумается об опасности, которую Фостий может представлять, и избавится от него.

Бесцельное блуждание по городу уже не доставляло ему прежней радости.

Когда Сиагрий день и ночь ходил за ним по пятам, Фостий был уверен, что в его душе наступит покой, избавься он от Сиагрия хотя бы ненадолго. Так оно и вышло… ненадолго.

Вкус свободы, пусть даже ограниченной, лишь разбудил его аппетит. Он уже не был радостным исследователем закоулков Эчмиадзина и расхаживал по ним, больше похожий на дикого кота, отыскивающего дыру в клетке.

Пока что он ее не нашел. «Быть может, за следующим углом», — мысленно повторил он уже в сотый раз. Он свернул за угол и едва не столкнулся с Оливрией.

Оба сделали шаг в сторону — причем в одну и ту же — и едва не столкнулись вновь. Оливрия рассмеялась.

— Эй ты, прочь с дороги, — заявила она, изобразив толчок в грудь.

Фостий прикинулся, будто едва не упал от толчка, потом изысканно поклонился.

— Униженно прошу прощения, госпожа; я не намеревался помешать вашему шествию! — воскликнул он. — Молю вас отыскать в сердце прощение!

— Посмотрим, — грозно отозвалась Оливрия.

Они тут же рассмеялись. Фостий подошел ближе и обнял ее за талию. Оливрия прильнула к нему, и ее подбородок удобно улегся ему на плечо. Ему захотелось ее поцеловать, но он воздержался — Оливрия от этого очень нервничала. Взглянув на это ее глазами, он решил, что причины на то у нее имеются.

— Ты что здесь делаешь? — одновременно спросили они, и это заставило их снова рассмеяться.

— Ничего особенного, — ответил Фостий. — Держусь как можно дальше от греха. А ты?

Оливрия вытащила из холщового мешка туфлю и поднесла ее так близко к лицу Фостия, что у него даже глаза перекосились.

— Видишь, каблук сломался. На этой улице живет один старый башмачник-васпураканин, так он просто чудеса творит. А что тут удивляться, если он своим ремеслом занимается дольше, чем мы с тобой вместе живем на свете? Словом, я шла к нему.

— Можно тебя проводить?

— Надеялась, что ты это предложишь, — ответила Оливрия, засовывая туфлю в мешок. Взявшись за руки, они пошли по узкой улочке.

— А, так он живет здесь, — сказал Фостий, когда они дошли до лавки башмачника. — Да, я проходил мимо.

Над дверью лавки висел деревянный башмак, слева от двери было написано «ОБУВЬ» буквами видесского алфавита, а справа то же слово было написано угловатыми символами, которыми васпураканские «принцы» записывали слова своего языка.

Фостий заглянул в одно из узких окошек, выходящих на улицу, а Оливрия в другое.

— Я никого не вижу, — сказала она, нахмурившись.

— Давай проверим. — Фостий открыл дверь. Звякнул колокольчик.

Ноздри заполнил сильный и резкий запах кож. Фостий махнул рукой, приглашая Оливрию войти. Дверь за ними закрылась.

— Его здесь нет, — разочарованно произнесла Оливрия. Все свечи и лампы в комнатке были погашены; но даже если бы они и горели, Фостию освещение все равно показалось бы слишком тусклым. Рядом с рабочим столом башмачника на стене на колышках аккуратными рядами висели шила, пробойники, молоточки и ножи для обрезания кожи. Из задней комнаты на звук колокольчика так никто и не вышел.

— Может, он заболел, — предположил Фостий, и ему в голову тут же пришла другая мысль: уж не решил ли башмачник, что лучше уморить себя голодом, чем работать дальше. Но вряд ли. Оливрия же сказала, что он васпураканин, а не фанасиот.

— Вот кусочек пергамента, — показала Оливрия. — Посмотри, не найдутся ли чернила и перо. Я ему оставлю туфлю и записку. — Она щелкнула языком. — Надеюсь, он умеет читать на видесском, хотя не уверена. Он ведь мог просто попросить кого-нибудь написать одно слово на стенке.

— Нашел. — Фостий обнаружил рядом с инструментами глиняную бутылочку с чернилами и гусиное перо. — Уж читать он, во всяком случае, умеет, иначе не держал бы это дома.

— Ты прав. Спасибо. — Оливрия написала пару строк, положила на стол туфлю и длинным сыромятным шнурком привязала к ней кусочек пергамента. — Ну вот. Все в порядке. Если он не умеет читать на видесском, то наверняка знает грамотного соседа. Надеюсь, что он здоров.

По улице прошел осел, с чмоканьем выдирая копыта из уличной грязи.

Животное громко заревело, протестуя против того, что его заставляют ходить по такому болоту.

— А-а, кончай верещать! — рявкнул сидящий на осле мужчина, явно привыкший выслушивать подобные жалобы. Осел заревел вновь, но уже в отдалении от лавки башмачника.

Если не считать ослиного крика, вокруг было совсем тихо, разве что где-то лениво лаяла собака. Оливрия сделала шажок к двери.

— Мне пора возвращаться, — сказала она.

— Подожди.

Оливрия удивленно приподняла бровь. Фостий обнял ее и приблизил свое лицо к лицу девушки. Но их губы не успели соприкоснуться, потому что она слегка отстранилась и прошептала:

— Ты уверен?

В полумраке комнатушки зрачки у нее стали огромными. Фостий не совсем понял смысл ее вопроса, но ответ у него в любом случае был только один:

— Да, уверен.

— Что ж, хорошо. — Теперь и она поцеловала его.

Последний раз, всего на мгновение, она нерешительно замерла лишь однажды, когда его ладонь опустилась на упругую мягкость ее груди, но она тут же крепко прижалась к нему. Они опустились на земляной пол лавки башмачника, срывая друг с друга одежду.

Это был обычный и неуклюжий первый раз, подхлестываемый отчаянным страхом того, что кто-нибудь — скорее всего, сам башмачник — войдет и застанет их в самый неподходящий из всех моментов.

— Быстрее! — выдохнула Оливрия.

Фостий постарался закончить все как можно быстрее. Вспоминая потом, он не мог с уверенностью сказать, что удовлетворил ее полностью — уж больно быстро все завершилось. Но тогда он об этом не задумывался. Его губы скользнули от ее грудей вниз, к круглой плоскости живота, а рука Оливрии ласкала его. Оливрия лежала на своей смятой одежде, и когда Фостий лег на нее, между их телами оказался край платья. Приподнявшись на локте, Фостий отбросил его и снова поцеловал Оливрию, входя в нее.