Император Крисп - Тертлдав Гарри Норман - Страница 34

— Похорони ее, выбрось в канаву, сделай, что хочешь, только не оставляй на виду. Мы хотим, чтобы люди знали, что мы пришли искоренить ересь, а не искать славы в убийствах.

— Как прикажете, ваше величество, — радостно ответил гонец.

Награда обрадовала его, хотя император и отклонил его предложение. Крисп знал, что некоторые его предшественники — кстати, не худшие правители из всех, что знал Видесс — согласились бы с курьером или даже сами предложили такое. Но Криспу это казалось чрезмерной жестокостью.

* * *

Когда армия остановилась на ночевку, он пришел к шатру Заида.

Пленный фанасиот уже сидел там, привязанный к складному стулу, а маг расхаживал рядом с отчаянием на лице.

— Вы уже знакомы с чарами правдивости, использующими два зеркала, ваше величество? — спросил он, указывая на свой магический инвентарь.

— Да, я видел это в действии, — подтвердил Крисп. — Так что? Ты опять потерпел неудачу?

— Это еще мягко сказано. Я не добился ничего… совершенно ничего, понимаете?

Заид, один из вежливейших сподвижников Криспа, сейчас имел такой вид, словно был готов вырвать из пленника причину своего поражения раскаленными щипцами.

— А можно ли поставить защиту против твоих чар?

— Очевидно, можно. — Заид, прежде чем продолжить, бросил на пленника очередной яростный взгляд. — Это я знал и прежде. Но мне даже в голову не приходило, что этого вшивого фанасиота снабдят столь мощной защитой. Если все мятежники подобным образом защищены, то допросы станут менее надежными и более кровавыми.

— Истина благого бога охраняет меня, — гордо заявил пленник, словно не понимая, что неуязвимость перед магией отдаст его в руки пыточников.

— А вдруг он говорит правду? — спросил Крисп.

Заид презрительно фыркнул, но внезапно задумался.

— Возможно, фанатизм и служит ему определенной защитой, — предположил маг. — Одна из причин, почему волшебство столь часто оказывается бессильным на поле битвы, состоит в том, что сильно возбужденные люди менее уязвимы для его воздействия. И искренняя вера в собственную правоту может сходным образом защищать этого парня.

— А можешь ты проверить, так ли это?

— На это требуется определенное время. — Заид поджал губы и, судя по его лицу, собрался погрузиться в размышления.

Но Крисп его уже опередил. Едва фанасиотов касалась магия, что-то обязательно шло наперекосяк. Заид не сумел определить, куда еретики увезли Фостия — чье отсутствие стало для отца болью, которую он кое-как подавлял бесконечной работой, — он не сумел выяснить, почему не в силах это узнать, а теперь не смог выжать правду из обыкновенного пленного. С точки зрения Заида, фанасиот стал интригующим вызовом его магическим способностям. Для Криспа неудача Заида превратила пленника в препятствие, которое необходимо сокрушить, потому что более мягкими методами с ним не справиться.

— Пусть им займутся люди в красной коже, — резко произнес император.

Следователи, не прибегавшие к магии, носили красную кожаную одежду, на которой кровь не видна.

В молодости Крисп не столь быстро отдал бы такой приказ. Он знал, что проведенные на троне годы — и его желание оставаться на нем еще много лет сделали его более жестким, пожалуй, даже жестоким. Но у него всегда хватало сил распознать в себе эту жесткость и не прибегать к ней до тех пор, когда обойтись без нее никак нельзя. И сейчас, рассудил Крисп, настал как раз такой момент.

Вопли фанасиота долго не давали ему заснуть. Крисп был правителем, поступавшим так, как полагал необходимым; монстром себя он не считал. Уже после полуночи он влил в себя чашу вина и отгородился винными парами от криков пленника. Наконец он уснул.

Глава 5

Прожив всю жизнь под шум морских волн, Фостий обнаружил немало странностей в холмистой местности, через которую они ехали. Ему был непривычен постанывающий гул ветра, который даже пахнул не правильно, принося с собой запахи земли, дыма и животных вместо привычного привкуса морской соли, которого он не замечал, пока не лишился.

Прежде он мог выглянуть из высокого окна и увидеть горизонт далеко за голубым простором, ныне же тот сузился до нескольких сот шагов серых скал, серовато-коричневой земли и серовато-зеленых кустов. Фургон, в котором он находился, петлял по дорогам столь узким, что по ним, казалось, и лошадь не пройдет, а уж тем более нечто на колесах.

И, конечно же, никто не обращался с ним так, как Сиагрий и Оливрия. Всю жизнь окружающие выполняли, а то и предвосхищали любое его желание и прихоть.

Единственными исключениями были отец, мать, когда была жива, и братья — а как старший брат он научился добиваться своего и от Эврипа с Катаколоном. И ему даже в кошмарном сне не могло привидеться, что дочь главаря мятежников и какой-то головорез станут не только поплевывать на его желания, но и командовать им.

Им же и в голову не приходило, что они не имеют права поступать иначе.

Когда дорога приблизилась к очередному из бесчисленных поворотов, Сиагрий сказал:

— Эй, ты, ложись. Если тебя кто и увидит, это наверняка окажется кто-то из наших, но никто еще не дожил до старости, полагаясь на авось.

Фостий улегся на дно фургона. Когда Сиагрий в первый раз велел ему так поступить, он заартачился, и Сиагрий тут же влепил ему затрещину. Выпрыгнуть и убежать Фостий не мог, потому что запястья ему стягивала веревка, привязанная другим концом к фургону. Он мог, конечно, подняться и закричать, призывая на помощь, но, как сказал Сиагрий, большинство местных жителей были фанасиотами.

Когда он попробовал не подчиниться, Сиагрий сказал еще кое-что:

— Слушай, парнишка, ты, наверное, думаешь, что сможешь высунуться из фургона и погубить нас. Возможно, ты и прав. Но советую тебе запомнить вот что: обещаю, что тебе не доведется увидеть наши головы на кольях возле Вехового Камня.

Блефовал ли он? Вряд ли. Несколько раз мимо проезжали другие фургоны или всадники, но Фостий лежал спокойно. В большинстве случаев, когда ему приказывали лечь на дно фургона перед поворотом, где дорога не просматривалась, на ней никого не оказывалось. Вот и сейчас через минуту-другую Сиагрий бросил ему через плечо:

— Ладно, парень, можешь лезть обратно.

Фостий вернулся на свое место между силачом возницей и Оливрией и спросил:

— Да куда вы меня везете, в конце концов?

Он задавал этот вопрос со дня похищения. Как и всегда, Оливрия ответила:

— Не будешь знать — не проболтаешься, если тебе повезет сбежать. — Она поправила упавшую на щеку прядь волос. — Если ты, конечно, решишь, что стоит попробовать.

— Может, мне этого меньше хотелось бы, если бы вы мне больше доверяли, — возразил Фостий. Его религиозные убеждения почти не отличались от догм фанасиотов, но ему было трудно заставить себя полюбить людей, которые его опоили, похитили, избили и лишили свободы. Он решил рассмотреть эту проблему с теологической точки зрения. Быть может, ему следует одобрить их действия, потому что они избавили его от отвратительно комфортабельного мира, в котором он проживал?

Нет. Пусть он небезупречно религиозен, но тех, кто его мучает, он и сейчас воспринимал как врагов.

— Не мне решать, можно ли тебе доверять, — сказала Оливрия. — Это сделает мой отец, когда ты предстанешь перед ним.

— И когда это случится? — в несчетный раз спросил Фостий.

— Когда надо, — отрезал Сиагрий, опередив Оливрию. — Тебе не кажется, что ты задаешь чертовски много вопросов?

Фостий промолчал, надеясь, что делает это с достоинством, и опасаясь, что со стороны он выглядит вовсе не так, как ему хотелось бы. Легко сохранять достоинство, когда его подкрепляют роскошные одеяния с золотым шитьем, неоспоримая власть и пышный дворец со множеством слуг. Гораздо труднее выглядеть достойно в драной занюханной тунике и со связанными ногами, а еще труднее было делать это несколько дней назад, когда Фостий, весь загаженный и вонючий, оказался во власти тех, на кого хотел произвести впечатление.