Агент Византии - Тертлдав Гарри Норман - Страница 61

– Вино, говоришь? – Белые зубы блеснули под спутанными усами офицера. – Дай попробовать и оценить, насколько оно хорошее.

Магистр с сожалением развел руками.

– Благородный господин, как ни прискорбно, но это невозможно, – сказал он, используя цветистые фразы, которые так легко подобрать в персидском языке. – Я намерен предложить это вино вашему могущественному царю и не могу даже частично лишить его такого удовольствия.

Заметив, как помрачнел страж, он добавил:

– Вот серебряный дирхем. Пусть он утолит вашу жажду.

Улыбка вновь озарила лицо стражника, когда тот опустил в кошель персидскую монету. Он взмахнул рукой и пропустил Аргироса в Дарьял.

Один из спутников магистра, сероглазый человек по имени Корипп, подошел и пробормотал:

– Хорошо, что он не распробовал содержимое горшков.

Корипп говорил на гортанном африканском диалекте латыни, который на Кавказе вряд ли кто-либо понимал; даже Аргирос с трудом разбирал его. Василий коротко ответил:

– Да.

Сосуды выглядели как винные, но не во всех было вино и даже чудо-вино. Равным образом пара десятков людей, сопровождавших магистра из Константинополя, выглядели купцами, хотя вовсе не обязательно, что они таковыми были.

Лошади медленно вышагивали по узким и извилистым улочкам Дарьяла. Мальчишки, как и всюду, глазели на них и указывали пальцами. Некоторые зазывали в постоялые дворы. После кратких препирательств Аргирос последовал за одним из мальчишек. По описаниям последнего, заведение его хозяина бог использовал в качестве модели при сотворении рая.

Магистр из осторожности не поинтересовался, какого бога имел в виду мальчик. В Дарьяле были и христианские церкви с характерными для Кавказа коническими куполами, и храмы огнепоклонников, посвященные доброму богу Ормузду, которому служил персидский пророк Заратуштра. Церкви и храмы огнепоклонников имели толстые стены и напоминали крепости; вокруг многих расхаживали вооруженные стражники. Нигде, кроме этой страны, за которую боролись две империи, не существовало подобного баланса вероучений; и нигде не наблюдалось столь острого соперничества. Гоарий был христианином (по крайней мере, так в последний раз слышал Аргирос), но на это не стоило слишком рассчитывать.

Местные грузины и их аланские покорители заполняли улицы, обычно сторонясь друг друга. Их отличали языки и одежда. Аргирос считал, что сам черт не выучит грузинский язык, но аланский был отдаленно родствен персидскому. Местные жители в большинстве носили льняные или шерстяные одежды длиной до щиколоток, но некоторые аланы до сих пор придерживались кожи и мехов, в каких ходили их степные предки. Они по-прежнему отращивали волосы и завязывали их в сальные пучки.

На рыночной площади встречались и настоящие кочевники, например киргизы с раскосыми глазами. Они беспокойно озирались, будто неуютно чувствуя себя в этом окружении. По красивому оружию и золотым украшениям на седлах можно было судить о высоком положении киргизов в племени. Аргирос предпочел бы не сталкиваться с ними. Это был лишний повод для тревоги, а их у него и так хватало.

Постоялый двор Супсы оказался более чем подходящим. Конюх свое дело знал, а в комнате хватило места, чтобы сложить кувшины. Аргирос, который по долгому опыту сбрасывал со счетов девять десятых посулов хозяев подобных заведений, остался вполне доволен. Он старательно не показал этого, долго и упорно торгуясь с Супсой. Если у Аргироса больше денег, чем у обычного торговца, это его дело, и больше ничье.

Из груды подушек в комнате получилась странная, но на удивление удобная постель. Конечно, засахаренные в меду фрукты – непривычный завтрак, но и это было неплохо. Облизывая пальцы, магистр шел к дворцу Гоария, безликому каменному зданию, больше похожему на крепость, чем на резиденцию правителя.

Один из слуг царя встретил магистра с таким высокомерием, которому позавидовал бы великий камергер римского императора.

– Его высочество предпочитает местные вина, – заявил управляющий, – и он вряд ли станет пробовать ваш товар.

За этими словами Аргирос распознал заговор взяточников. Сам он был не против заплатить за то, чтобы Гоарий его принял; ведь магистр не рисковал собственными деньгами. Но ему хотелось сбить спесь с этого малого. Он принес с собой кувшин чудо-вина.

– Может быть, вы убедитесь, что качество товара соответствует вкусам вашего владыки, – предложил он, похлопывая по кувшину.

– Ну, если только из уважения к вашей учтивости, – скрепя сердце изрек управляющий.

По его приказу младший слуга подал чарку. Аргирос откупорил кувшин и наполнил кубок, а затем в молчании проследил, как его оппонент выпил вино залпом, покраснел и окосел. Однако он быстро оправился и, снова протянув кубок, изрек:

– Должно быть, я ошибался. Прошу, налейте еще, чтобы я мог в том убедиться.

Парадный зал Гоария оказался узким, темным и холодным. Просители продвигались к высокому царскому трону. Магистр терпеливо ждал своей очереди и тем временем присматривался к другим соискателям расположения царя.

Зрелище магистру было не по душе. Прежде всего здесь присутствовали знатные киргизы, которых он видел на рынке. Во-вторых, своей очереди обратиться к Гоарию ожидал лишь один христианский священник, очевидно местный, зато впереди магистра восседала целая делегация служителей Ормузда в огненно-ярких одеяниях. Он слышал, как они переговаривались между собой, и их персидский звучал слишком чисто для уроженцев Кавказа.

Продвинувшись вперед, он пригляделся к царю аланов. Гоарий оказался моложе, чем полагал Василий. На удлиненном, довольно бледном лице царя возле рта пролегли резкие складки, скрываемые густой бородой. Его черные глаза горели; и у него был вид человека, знавшего нечто такое, чего не знали другие. Так ли это или нет, Аргирос не мог сказать с уверенностью.

Гоарий уделил время киргизам, а потом еще дольше беседовал с персидскими священнослужителями. Урчание в желудке уже напомнило Аргиросу о часе обеда, когда наконец управляющий представил его царю. Магистр опустился на колено и склонил голову; пасть ниц он мог бы разве только перед императором ромеев или царем царей.

Слуга обратился к Гоарию по-грузински. Царь кратко ответил на том же языке, а потом заговорил с Аргиросом по-персидски:

– У тебя, как сообщил мне Цхинвали, есть замечательное новое питье, которым я могу насладиться. Это правда?

– Правда, ваше величество, – ответил Василий тоже по-персидски и передал кувшин управляющему. – Примите это как дар, дабы оценить продукт.

Темные глаза сосредоточились на Аргиросе.

– Благодарю. Должно быть, ты очень самоуверен, раз так щедр.

Гоарий по-прежнему говорил на персидском. Аргирос слышал, что царь владел и греческим, так что здесь могло скрываться искусное оскорбление. Но магистр не выказал досады и смиренно ждал, пока царь, как до того его слуга, наполнит кубок. В отличие от Цхинвали Гоарий пил из серебра.

Царь попробовал напиток. Глаза его слегка расширились, он издал гортанный звук, но выдержал первую пробу зелья стойко не в пример другим, кого до сих пор видел Аргирос.

– Во имя солнца! – воскликнул Гоарий, и этот возглас странно прозвучал из уст почитателя Христа. Царь выпил еще и облизал губы. Вдруг он резко перешел на греческий: – Это нечто новое и замечательное. Сколько кувшинов у тебя есть на продажу и по какой цене?

– У меня несколько сот кувшинов, ваше величество. – Аргирос тоже перешел на греческий. – Боюсь, они не могут обойтись дешево: не только приготовление напитка сложно и длительно, но, помимо того, мне дорого обошлось доставить его. Мои хозяева в Константинополе сдерут с меня шкуру, если я продам его дешевле, чем по двадцать номисм за кувшин.

Магистр ожидал, что последует торг, или же царь предоставит заключение сделки Цхинвали или другому дворцовому чиновнику. Василий рад был получить и половину заявленной цены. Но аланский царь просто ответил: