Нью-Йорк - Резерфорд Эдвард - Страница 78

Конгресс вернулся в Филадельфию, а Нью-Йорк, теперь уже с генералом Клинтоном во главе, остался британской базой, однако патриоты заняли огромные территории от Уайт-Плейнс за городом до земель Нью-Джерси за Гудзоном. В июле Вашингтон двинулся через долину Гудзона на пятьдесят миль вверх по реке, к знаменитой сторожевой крепости Вест-Пойнт. От Джеймса через Сару в графстве Датчесс пришло пламенное письмо, в котором он сообщил, что жив и здоров, находится в Вест-Пойнте, и попросил отца выполнить кое-какие мелкие поручения. Но больше ни о чем не сказал.

Вскоре после этого, словно подтверждая изменение военной ситуации, к бухте приблизился могучий французский флот под командованием адмирала д’Эстена. Какое-то время он оставался там, блокируя выход в океан. Затем подтянулись британские военно-морские подкрепления, и французы временно отошли в безопасное место, бросив якорь у Ньюпорта на Род-Айленде. Но послание было ясным. Французы вступили в войну, а британцы утратили контроль над морями.

Джона Мастера угнетали еще две неприятности. В августе в городе снова вспыхнул пожар, уничтоживший пару домов, которые он сдавал внаем. Еще тревожнее была угроза его угодьям в графстве Датчесс.

В Нью-Йорке в том году сложился забавный парадокс: городом управлял британский генерал Клинтон, а на огромной примыкающей территории, которая находилась под контролем патриотов, имелся губернатор-патриот с тем же именем, хотя и ни в коей мере не родственник. И губернатор патриотов Клинтон горел желанием конфисковать земли всех известных лоялистов на своей территории. «Раз мы хозяйничаем на этой земле, то мы и владеем ею, это же очевидно», – сказала Мастеру Сьюзен. Но Мастеру казалось, что изъятие угодий губернатором-патриотом – вопрос лишь времени.

В конце августа явился нежданый гость: капитан Риверс. Но его новости были гнетущими. Он сдавался.

– Южная Каролина уже два года находится в руках патриотов, но в Северной сохранилось много лоялистов вроде меня. Однако с весны жизнь стала невыносима. Мои жена и дети уже отбыли в Англию. И мне не остается ничего другого, как передать вам плантацию и понадеяться, что вы когда-нибудь взыщете долг.

– Рабами?

– Главная ценность заключена, конечно, в них. Я перевез их в имение к другу, который живет в более безопасном месте. Но сколько времени он там пробудет, мне неизвестно. – Он вручил Мастеру подробную опись рабов. – Много умельцев, которые стоят недешево. Если найдете покупателя – продавайте, они ваши.

– А вы не можете немного задержаться? – спросил Мастер. – Спасение может быть близко.

После потери Филадельфии британцы заговорили о мощном ударе в южном направлении. Генерал Клинтон уже объявил, что посылает одну экспедицию для захвата французского острова на Карибах, а вторую – в Джорджию, где гарнизоны патриотов малочисленны, а лоялистов много. Но Риверс покачал головой:

– Ложные маневры, Мастер. Мы можем как угодно раскалывать наши войска и рыскать по дикой Америке, но приручить ее не сумеем. Не сейчас.

Тем же вечером за ужином произошел откровенный разговор. Все они были старые друзья – Джон Мастер и Абигейл, Риверс и Грей Альбион. В какой-то момент Риверс обратился к Мастеру с вопросом:

– Помнится, я спрашивал вас, не хотите ли вы уехать в Англию. Тогда, насколько я понял, вы не проявили интереса. Но что вы думаете сейчас?

– Мой отец с удовольствием послужит вам, – встрял Альбион, – если вы позаботитесь переправить в Англию средства. Ведь он уже распоряжается вашими капиталами.

– Давайте пока не будем об этом, – ответил Мастер.

Но то, что подобное предложение поступило и от Риверса, и от молодого Альбиона, заставляло задуматься. Это был плохой знак.

Однако истинные муки причинялись ему не войной и не финансовыми соображениями. Они были морального свойства.

Британское правительство, встревоженное вступлением в войну Франции, направило весной в Нью-Йорк уполномоченных, чтобы еще раз попробовать договориться с колонистами. Мастер встретился с ними до того, как они отправились попытать счастья в переговорах с конгрессом. По его мнению, лучшим из них был некий Иден. Тем не менее после долгой беседы с ним Мастер вернулся домой, качая головой.

– Похоже на то, – сообщил он Абигейл, – что король Георг поручил им подкупить членов конгресса. Мне пришлось сказать, что это, знаете ли, не британский парламент.

Спустя день-другой он с некоторой иронией понял, что с ходу, даже не вникнув в суть, приписал неприятельскому конгрессу более высокие нравственные стандарты, чем были у власти, которую он поддерживал.

Но то открытие, которое его потрясло, состоялось в конце августа.

Уже несколько недель он откладывал исполнение просьбы, изложенной Джеймсом в письме из Вест-Пойнта, лишь потому, что боялся потратить на это слишком много времени. В конце же августа, чувствуя себя немного виноватым, он решил-таки взяться за дело.

У однополчанина Джеймса был брат, попавший в британский плен. Родные больше года не получали от него вестей, но полагали, что его держат в Нью-Йорке. Джеймс попросил отца разузнать, что стало с этим парнем. Его звали Сэм Флауэр.

У Мастера ушел целый день на выяснение того, что подразделение, в котором состоял Флауэр, сперва содержали в здании городской церкви, но потом переправили за Ист-Ривер. Больше о нем ничего не сказали.

Следующий день выдался жарким и душным, а потому Мастер был рад убраться с неприглядных городских улиц, взойти на паром и отправиться в Бруклин. Паромы ходили в северной части города, дальше река поворачивала на восток. Со стороны Манхэттена постепенно редели береговые постройки, со стороны Бруклина за поворотом реки простерлись просторные солончаковые луга, заросли спартины, участки открытой воды и заиленные приливные зоны, голландское название которых давным-давно преобразовалось в Уоллэбаут-Бей. Именно здесь находилась тюрьма, которую искал Мастер.

Плавучие тюрьмы. Списанные корабли. В основном для перевозки скота. Огромные, почерневшие, обветшавшие, без мачт, посаженные на здоровенные цепи с якорями, утопленными в солончаках, они расположились в каких-то полутора милях от города, но были скрыты из виду благодаря изгибу реки. Там было так называемое госпитальное судно «Джерси». И «Уитби» – голый каркас, ибо в прошлом году корабль сгорел, и его обугленные, переломанные ребра горестно торчали, наставленные в небо. Но было и несколько других, набитых узниками как сельди в бочке.

Нанять лодочника, чтобы добраться до кораблей, оказалось довольно легко. Надзиратель, кряжистый тип с тяжелой челюстью, сперва не захотел пустить его на борт, но при виде золотой монеты передумал, и вскоре Мастер уже стоял рядом с ним на палубе.

Открывшийся вид мог порадовать – яркое утреннее солнце и береговая линия Манхэттена в миле от них, однако надзиратель, несмотря на монету, держался так настороженно и угрюмо, что Мастеру, едва он ступил на палубу, почудилось, будто набежала черная туча. Когда он спросил о Сэме Флауэре, надзиратель презрительно повел плечом.

– У меня там двести этих собак-бунтовщиков, – ответил он. – Больше я ничего не знаю.

Когда же Мастер осведомился, нельзя ли ему спуститься и навести справки, тот посмотрел на него как на больного. Впрочем, он распахнул для него люк.

– Хотите вниз? – спросил он. – Ступайте.

Но стоило Мастеру шагнуть вперед, как в нос ему шибануло такой вонью мочи, дерьма и гнили, что он отшатнулся.

Тут из другого люка выбрался неопрятного вида солдат с мушкетом, за ним виднелись еще две фигуры. Как только все оказались на палубе, солдат поспешил захлопнуть крышку.

– Выводим по двое, – пояснил надзиратель. – Ни в коем разе не больше.

Но Мастер едва ли слышал его. Он вперился взглядом в людей. Они не просто исхудали – они превратились в скелеты. Оба были мертвенно-бледны, но одного, с запавшими глазами, трясла лихорадка, и он мог свалиться в любую секунду.

– Эти люди голодают, – сказал Мастер.